Наталия Солодкая - Волшебство (сборник)
В этом разделе книги волшебных знаний говорилось о том, что если мы хотим, чтобы к нам хорошо относились, то должны уважать окружающих. Это уважение мы проявляем своей опрятностью, поэтому перед выходом из дома так тщательно оделись. Я проявлю уважение к окружающим, если я не стану громко кричать и капризничать, бросать бумажки от мороженого на землю. Кто их потом должен подбирать? Люди подумают о моих родителях и о Бабушке: плохо воспитали. Играя с другими детьми, я должна поделиться своими игрушками, если другая девочка или мальчик попросят. А, если кто-то своей игрушкой делиться не хочет – не настаивай. Захочет – сам даст. Если я хочу, чтобы меня любили, то должна первой проявить своё хорошее отношение к человеку, он тем же и ответит. Ну, а коли не ответит – так и Господь с ним.
Понимание каждой из разъясненных истин удостоверялось кивком головы с огромным бантом.
Волшебница доступным ребёнку языком преподавала азы одной из заповедей волшебного взаимодействия с Большим Миром и другими людьми.
Как-то раз Бабушка взяла меня с собой в магазин за продуктами. В магазине была толчея, и Бабушка, усадив меня на скамейку около магазина, строго-настрого приказав никуда не уходить, нырнула в толпу покупателей. Я сидела, беззаботно болтая ногами в белых гольфах с бубенчиками, как вдруг услышала странный скрежет. Повернув голову, я застыла, увидев нечто для меня непостижимое: в низкой коляске на металлических колесиках, отталкиваясь от земли деревяшками, ехал человек, у которого совсем не было ног. На коляске ехало только туловище. На голове мужчины был надет видавший виды картуз, а туловище прикрывал столь же затёртый пиджак, на лацкане которого была прикреплена большая тёмно-красная звезда, точь-в-точь такая же, какую я видела на парадном кителе Отца.
Небритое, до черноты загорелое лицо мужчины было изрезано глубокими бороздами, и вначале показалось мне очень страшным. Я сидела, разинув рот и едва дыша. И вдруг человек на коляске, увидев мою реакцию на своё появление, подъехал поближе, достал из кармана пиджака конфету и, улыбнувшись, протянул её мне со словами:
– Не бойся. Вот, возьми.
И я увидела, что у напугавшего меня до смерти человека без ног печальные и добрые бирюзовые глаза. Я взяла конфету, улыбнулась в ответ, и шёпотом пролепетала:
– Спасибо.
Мне ещё только предстояло узнать, что этот человек тоже был волшебником, который лишился своих ног, защищая мою Реальность, над которой теперь постиралось мирное небо. Под его бездонной синевой я сейчас сидела на скамейке и беззаботно болтала своими ножками в белых гольфах с бубенчиками.
Сказав искалеченному человеку «Спасибо» только за конфету, я ещё не понимала, что и я, и все ныне живущие, и те, кто будет жить после нас, должны хранить в своих сердцах и эстафетой передавать своим детям вечную благодарность каждому из этих людей за их беспримерный подвиг.
Подошедшая Бабушка, поставив на скамейку полную покупок сумку, приветливо поздоровалась с безногим мужчиной. Я подумала:
– Если здороваются – значит, знакомые, поэтому он и дал мне конфету.
Вынув из сумки кошелёк, Бабушка достала рублёвую бумажку, что по тем временам были деньги немалые: Бабушка получала пенсию шестнадцать рублей. Протягивая инвалиду деньги со словами:
– Пожалуйста, возьмите, – она, как бы предвосхищая отказ, с просительной интонацией добавила:
– И при случае помяните ради Христа раба Божьего Петра.
Всю дорогу до дома Бабушка шла молча, время от времени выпуская из ладони мою руку, чтобы вытереть глаза, то и дело наполнявшиеся слезами.
Я начала утешать её:
– Баба, не плачь. У дяди ведь вырастут новые ножки, да?
– Нет, дочка, ножки у дяди больше не вырастут никогда.
И в этот момент меня что-то больно кольнуло изнутри, где-то в центре груди. Детская душа впервые почувствовала чужое горе, непоправимость которого была выражена словом «никогда». Душа откликнулась на эту безнадёжность острой болью, прорвавшейся наружу слезами, по-взрослому беззвучными, которые, скатываясь по щекам ребёнка, превращались в драгоценные жемчужины сострадания.
Моя добрая Волшебница преподала мне одно из главных чудес жизни, которое называлось «Милосердие». Бабушка подала милостыню калеке, проявив при этом высочайший такт, не унизив его человеческого достоинства и сумев превратить подаяние в просьбу помянуть близкого ей человека. И уж вроде она является не подающей, а просящей об одолжении, что в корне меняло дело. Ведь Герой, даже безногий, не мог отказать в просьбе пожилой женщине. И, исполнив просимое, в праве был почувствовать себя человеком, исполнившим свой долг.
VIIIЯ сидела в вагоне поезда и была безмерно счастлива, как может быть счастлив человек пяти лет от роду, вдоволь насмотревшийся неслыханных чудес и сидевший теперь за столиком у окна, прихлёбывая сладкий чай из стакана в серебристом подстаканнике.
На сиденье напротив – самые дорогие и любимые люди, которых так редко удаётся видеть вместе, отчего их присутствие здесь, в этом поезде, делает жизнь невообразимо прекрасной. Родители улыбаются, то и дело поглядывая то друг на друга, то на меня.
В плацкарте напротив нас расположилась группа весёлых моряков, один из которых играл на аккордеоне и очень красиво пел, и все, кто знал слова песни, дружно ему подпевали. Мне тоже очень хотелось подпевать, но я не знала слов, а потому просто в такт качала головой. За окном мелькали незнакомые места, а мы ехали домой. Туда, где меня заждалась Бабушка, с которой я не виделась целую вечность. Именно столько длятся два месяца, когда тебе всего пять лет. Я прокручиваю в голове предназначенный Бабушке рассказ обо всех немыслимых чудесах, которые мне довелось увидеть: во-первых, к моему приезду Отец соорудил настоящий детский городок, главной достопримечательностью которого были совершенно восхитительные деревянные качели.
Во-вторых, там, где я была, есть совершенно чёрный лес и стоит этот лес посреди совершенно черного неподвижного озера. Стволы так и торчат из воды. Мы плавали по этому озеру на лодке, и я видела посреди этой чёрной глубины сказочный белый цветок, который был больше, чем две мои ладони. А внутри этого цветка сидел маленький лягушонок. В точности, как на картинке в книге сказок, но только взаправдашный. Честное слово!
В-третьих, мы ходили на луг, который такой же волшебный, как наш с лиловыми колокольчиками. Только на том лугу растет ярко-розовый Иван-чай, огро-о-о-мный, выше меня ростом.
А еще мы с Мамой собирали там ягоды, которых там видимо-невидимо. Выходишь на поляну, а сандалики по ягодам скользят. Ягоды есть и жёлтые, и голубые, похожие на малину, и красные, и чёрные как чернила, все зубы потом от них тоже чёрные. Мы с Мамой присядем на полянке, вроде и пособирали-то недолго, а набрали целое ведёрко. Ещё я там видела лису, только не рыжую, а всю серебряную. Она живёт в клетке недалеко от того места, где живут дяди-солдаты. Они рассказали, что подобрали её лисёнком на снегу с перебитой лапкой, наверное, из капкана вырвалась. Выходили, и вот теперь она там и живёт, совсем ручная: с рук еду берёт.
Да, надо ещё не забыть, что дяди-солдаты угощали меня такой вкусной гороховой кашей! Дома я такой никогда в жизни не ела. Когда мы шли по лесу, то видели такое! На нас летел чёрный столб, который весь шевелился. Папа схватил плащ-палатку и накрыл нас ею с ног до головы. Оказывается, это такие комары. Если не укрыться – налетят и заедят. Вот ужас-то!
За этими рассуждениями я не заметила, как моряки перестали петь. Мама прилегла на сиденье, а Отец куда-то ушёл, и его долго не было. Я уже давно выпила весь свой чай и попросила Маму налить мне ещё. Мама, почему-то грустная, с трудом поднялась с подушки, взяла мой стакан и пошла к проводнице за кипятком. Вернулся Отец. Он был встревожен и сказал, что сейчас остановят поезд и надо одеваться. Я полезла за своим пальтишком. Отец усадил меня и, чмокнув в макушку, сказал:
– Пока посиди смирно.
Пришла проводница и ещё какая-то женщина, которые стали помогать маме укладывать в сумку вещи. Поезд начал тормозить. Отец надел на маму плащ, подхватил большую сумку с вещами, и они направились к выходу, а меня оставили с этой чужой тётей. Ничего не понимая, я заплакала. Женщина обняла меня за плечи, и прижав к себе, стала успокаивать:
– Ну что ты, как ты могла подумать, что родители тебя бросили. Сейчас они вернутся, и мы поедем снова.
Вернулся один Отец. Мамы с ним не было. Поезд тронулся без неё.
На Ярославском вокзале весёлые моряки помогли Отцу вытащить на перрон чемоданы и ведра с засахаренными северными ягодами, которые мы с Мамой насобирали и везли Бабушке. Мы ехали домой, и я с ужасом думала:
– Что же теперь я скажу Бабушке, когда она спросит, куда мы дели Маму?
Отец сидел молчаливо, изредка поправляя у меня на голове беретик. Дома нас встретила Бабушка. Увидев нас одних, она заплакала вслух, как плачут дети. И я поняла, что произошло что-то ужасное. Мне стало очень страшно. После ужина меня уложили спать, и Отец, сев рядом с моей кроваткой, сказал:
