Эдгар По - Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Валерия Брюсова

Ты взял, прекрасный остров, меж цветов
Нежнейшее из всех названий нежных!
Как много будит пламенных часов
В мечтаньях вид холмов твоих прибрежных!
Как много сцен — каких блаженств былых,
Как много грез — надежд похороненных,
И ликов той, что не мелькнет на склонах,
Вовек не промелькнет в лесах твоих.
«Вовек!» о звук магически-печальный,
Все изменяющий! и ты — вовек
Не будешь мил, о, остров погребальный!
Кляну цветы вдоль тихоструйных рек,
Край гиацинтовый! пурпурный Занте!
Isola d'oro, fior di Levante!

Обручена кольцом,
Вдыхая ладан синий,
С гирляндой над лицом,
В алмазах, под венцом, —
Не счастлива ль я ныне!

Мой муж в меня влюблен…
Но помню вечер синий,
Когда мне клялся он:
Как похоронный звон
Звучала речь, как стон
Того, кто пал сражен, —
Того, кто счастлив ныне.

Смягчил он горечь слез
Моих, в тот вечер синий;
Меня (не бред ли грез?)
На кладбище отнес,
Где мертвецу, меж роз,
Шепнула я вопрос:
«Не счастлива ль я ныне?»

Я поклялась в ответ
Ему, в тот вечер синий.
Пусть мне надежды нет,
Пусть веры в сердце нет,
Вот — апельсинный цвет:
Не счастлива ль я ныне?

О, будь мне суждено
Длить сон и вечер синий!
Все ужасом полно
Пред тем, что свершено.
О! тот, кто мертв давно,
Не будет счастлив ныне!

В той долине изумрудной,
Где лишь ангелы скользят,
Замок дивный, замок чудный
Вырос — много лет назад!
Дух Царицы Мысли веял
В царстве том.
Серафим вовек не реял
Над прекраснейшим дворцом!

Там, на башне, — пурпур, злато, —
Гордо вились знамена.
(Это было — все — когда-то,
Ах, в былые времена!)
Каждый ветра вздох, чуть внятный
В тихом сне,
Мчался дальше, ароматный,
По украшенной стене.

В той долине идеальной
Путник в окна различал
Духов, в пляске музыкальной
Обходивших круглый зал,
Мысли трон Порфирородной, —
А Она
Пела с лютней благородной
Гимн, лучом озарена.

Лаллом, жемчугом горела
Дверь прекрасного дворца:
Сквозь — все пело, пело, пело
Эхо гимна без конца;
Пело, славя без границы,
Эхо, ты —
Мудрость вещую Царицы,
В звуках дивной красоты.

Но, одеты власяницей,
Беды вторглись во дворец.
(Плачьте! — солнце над Царицей
Не затеплит свой венец!).
И над замком чудным, славным,
В царстве том,
Память лишь о стародавнем,
Слух неясный о былом.

В той долине путник ныне
В красных окнах видит строй
Диких призраков пустыни,
В пляске спутанно-слепой,
А сквозь двери сонм бессвязный,
Суетясь,
Рвется буйный, безобразный,
Хохоча, — но не смеясь!

Смотри! огни во мраке блещут
(О, ночь последних лет!).
В театре ангелы трепещут,
Глядя из тьмы на свет,
Следя в слезах за пантомимой
Надежд и вечных бед.
Как стон, звучит оркестр незримый:
То — музыка планет.

Актеров сонм, — подобье Бога, —
Бормочет, говорит,
Туда, сюда летит с тревогой, —
Мир кукольный, спешит.
Безликий некто правит ими,
Меняет сцены вид,
И с кондоровых крыл, незримый,
Проклятие струит.

Нелепый Фарс! — но невозможно
Не помнить мимов тех,
Что гонятся за Тенью, с ложной
Надеждой на успех,
Что, обегая круг напрасный,
Идут назад, под смех!
В нем ужас царствует, в нем властны
Безумие и Грех.

Но что за образ, весь кровавый,
Меж мимами ползет?
За сцену тянутся суставы,
Он движется вперед,
Все дальше, — дальше, — пожирая
Играющих, и вот
Театр рыдает, созерцая
В крови ужасный рот.

Но гаснет, гаснет свет упорный!
Над трепетной толпой
Вниз занавес спадает черный,
Как буря роковой.
И ангелы, бледны и прямы,
Кричат, плащ скинув свой,
Что «Человек» — названье драмы,
Что «Червь» — ее герой!

Есть свойства, бестелесные явленья,
С двойною жизнью; тип их с давних лет, —
Та двойственность, что поражает зренье:
То — тень и сущность, вещество и свет.

Есть два молчанья; берега и море,
Душа и тело. Властвует одно
В тиши. Спокойно нежное, оно
Воспоминаний и познанья горе

Таит в себе, и «больше никогда»
Зовут его. Телесное молчанье,
Оно бессильно, не страшись вреда!

Но если встретишь эльфа без названья, —
Молчанья тень, в пустынях без следа,
Где человек не должен ставить ногу,

Знай: все покончено! предайся Богу!

Расколот золотой сосуд, и даль душе открыта!
Лишь тело тут, а дух несут, несут струи Коцита
А! Ги де Вер! рыдай теперь, теперь иль никогда!
Твоя Линор смежила взор, — в гробу, и навсегда!
Обряд творите похорон, запойте гимн святой,
Печальный гимн былых времен о жертве молодой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой!

«Лжецы! вы в ней любили прах, но гордость кляли в ней!
Когда в ней стебель жизни чах, вы были с ней нежней.
Так как же вам творить обряд, как петь вам гимн святой?
Не ваш ли взгляд, недобрый взгляд, не вы ли клеветой
Невинность в гроб свели навек, — о! слишком молодой!»

Peccavimus. Но наших уз не отягчай! звучит
Пусть грустный звон, но пусть и он ее не огорчит.
Линор идет, — «ушла вперед», — с Надеждой навсегда.
Душа темна, с тобой она не будет никогда, —
Она, дитя прекрасных грез, что ныне тихий прах.
Жизнь веет в золоте волос, но смерть в ее очах…
Еще есть жизнь в руне волос, но только смерть в очах.

«Прочь! в эту ночь светла душа! Не плакать мне о ней!
Меж ангелов пою, спеша, пэан далеких дней.
Пусть звон молчит, пусть не смутит, в ее мечтах, вдали,
Ту, что плывет к лучам высот от проклятой земли,
К друзьям на зов, от всех врагов (и сон земной исчез)!
Из ада ввысь несись, несись — к сиянию небес,
Из мглы, где стон, туда, где трон властителя небес!

Тропкой темной, одинокой,
Где лишь духов блещет око,
Там где ночью черный трон
(Этим Идолом) взнесен,
Я достиг, недавно, сонный,
Граней Фуле отдаленной,
И божественной, и странной, дикой области, взнесенной
Вне Пространств и вне Времен.

Бездонный дол, безмерности потока,
Пещеры, бездны, странные леса;
На облики, каких не знало око,
Что миг, то каплет едкая роса.
Горы рушатся всечасно
В океан без берегов,
Что валы вздымает властно
До горящих облаков.
Озер просторы, странно полноводных,
Безмерность вод, — и мертвых, и холодных,
Недвижность вод, — застывших в мгле бессилии
Под снегом наклоненных лилий.

Там близ озер, безмерно полноводных,
Близ мертвых вод, — и мертвых, и холодных, —
Близ тихих вод, застывших в мгле бессилий
Под снегом наклоненных лилий, —
Там близ гор, — близ рек, бегущих,
Тихо льющих, век поющих; —
Близ лесов и близ болот,
Где лишь водный гад живет;
Близ прудов и близ озер,
Где колдуний блещет взор;
В каждом месте погребальном,
В каждом уголку печальном,
Встретит, в ужасе немом,
Путник — Думы о былом, —
Формы, в саванах унылых,
Формы в белом, тени милых,
Что идут со стоном там,
В агонии, предаваясь и Земле и Небесам!

Для сердец, чья скорбь безмерна,
Это — край услады верной,
Для умов, что сумрак Ада
Знают, это — Эль-Дорадо!
Но, в стране теней скользя,
Обозреть ее — нельзя!
Тайн ее вовек, вовек
Не познает человек;
Царь ее не разрешит,
Чтоб был смертный взор открыт;
Чье б скорбное Сознанье там ни шло,
Оно все видит в дымное стекло.

Тропкой темной, одинокой,
Где лишь духов блещет око,
Из страны, где Ночью — трон
(Этим Идолом) взнесен,
Я вернулся, утомленный,
С граней Фуле отдаленной.