Алесь Рязанов - верлибры
Хотел я с лозы надрать коры, а она – из железа,
хотел я лозу топором посечь, а с нее посыпались железные зерна,
хотел лозу лопатой выкопать, а из-под нее полезла железная картошка.
Кто ж станет есть железные зерна?
Кто ж станет есть железную картошку?
– Война, – говорит мать.
А я пытаюсь сам разгрызть эту картошку, я пытаюсь сам раздробить эти зерна, чтоб самому стать железным, как война, и выкорчевать железную лозу в поле.
ЗМЕИ
Отец распахивает поле.
По борозде, вслед за плугом, толкутся гурьбою куры и долбят дождевых червей.
Их много на пашне. Но среди них выделяются два пребольших червяка, от которых курицы в панике убегают.
Да это не червяки, а белесые скользкие змеи. Они шипят, и жала высовываются из их пастей.
С лопатой в руках бежит к ним Тэкля. Быстрым взмахом она сечет-забивает одну змею, но другая тем временем скрылась куда-то…
– Там, под землею, у них гнездо, – лопатой показывает Тэкля.
А отец уже поворачивает коня с того конца поля в этот
и новою бороздой запахивает там, где вспахал перед этим -
и дождевых червей, и ту змею, что посекла Тэкля, и ту, что спряталась под землей.
СЛЕДЫ
– Ты уже прошел, – говорит мне вечер.
– Ты еще не пришел, – говорит мне утро.
Я прохожу и прихожу, и мои следы неотступно тянутся вслед за мной.
Есть ли пропасти между днями, а провалы – между минутами?!.
Когда останавливаюсь – умираю,
когда оживаю – перемещаюсь, и время меня от меня отлучает, и места перемещенья все что-то таят от меня…
Ты снова всходишь, солнце!..
Ты вновь умираешь, месяц!..
Такова судьба человека, таков единственный выход:
самим собой – вопрошать,
самим собой – отвечать,
самим собой связывать концы и начала.
Мой старый отец, выйдя из хаты, смотрит, как деревья цветут…
Мальчишка на улице клянется: не сойти мне с этого места…
Я многое знаю, единого лишь не знаю.
Меня сторожит моя тень.
Смеркается утро, светает вечер.
И наливаются кровью мои следы.
ОРУЖИЕ
И настает день, когда я беру меч и беру щит…
Теперь я вооружен,
теперь я могу защищаться и нападать,
и люди, что еще вчера толкали меня локтями, сейчас почтительно встречают меня.
Со временем меч врастает в мою правую руку, а щит – в левую, и я ощущаю их как свое тело.
Но… Но неужели они – это я, неужели до самой смерти я должен делать то, что теперь, – сживаться с оружием?!.
И тогда постепенно я начинаю отторгать его от себя – освобождаться.
Не одна неделя минет, наверно, прежде чем я обрету свободу: слишком тесно срослось оружие с моим телом, с моею сущностью.
Однако, победив слабость свою, я должен победить и силу.
НАСЛЕДИЕ
Когда оно бремя – тогда оно крылья.
Когда оно бередит – тогда оно лечит.
Когда оно лишает сил – тогда оно дает силы.
– Однако с такою ношей ты не сможешь подняться в небо, – предостерегает меня первый ангел.
– А без нее ты низринешься в прошлое, – предостерегает меня другой.
Я их понимаю обоих.
Шрамы и ожоги на моем теле.
Вихри зовут меня потягаться.
Земля – это часть меня.
И огненные мечи ангелов остро глядят в мою душу.
ПЛАНЕТА МЕТАМОРФОЗ
Солнце зашло – и взошла в небе та загадочная планета, что занимает наш разум,
что притягивает наши взгляды, -
планета метаморфоз.
По прихотливым каким-то законам она как будто изучает свои воспоминанья и сны, на ней время от времени возникают фигуры знакомых существ:
льва,
человека,
птицы,
быка.
Что они означают?
Почему их столько?
Может, они что-то знают про нас, что неведомо нам самим?
Мы нацеливаем на планету свои телескопы,
шлем на нее своих астронавтов -
и вблизи, одолев расстоянья, разочаровываемся, распознавая:
это не бык – а земля,
это огонь – а не лев,
это не птица – воздух,
не человек – а вода.
Но наступает ночь – и растворяется расстоянье, и нашим невооруженным зреньем видно, как вновь возникают они – фигуры льва, человека, быка и птицы, заставляя нас понимать больше, чем видим и чем понимаем сейчас.
ТЕЧЕНИЕ
Ночью пришла вода и отделила тело от тела, слово от слова, сушу от суши, жилье от жилья,
и превратила улицы в реки.
Прижимаясь к заборам, мы идем и идем по теченью, и уходим куда-то далеко, где течение замирает на месте, а мы начинаем плыть туда, куда оно нас вело,
– все безвозвратней, все неизбежней, хотя единственное, что нам нужно, так это – перейти на ту сторону.
ОНИ
Люди, что мне повстречались вчера и позавчера и что встречаю сегодня… – они заходят в мою судьбу так, словно они – это я.
Даже когда я глаза отвожу – они все равно глядят на меня,
даже когда не разжимаю уст – они все равно вступают со мной в беседу.
Вот они, вот: то прячутся в темные недра моего подсознанья, то появляются на белом поле сознанья.
Но почему из разнообразных множеств – они?
Почему именно – они?
* * *
Говорю, вслушиваясь в саму речь: что в ней?!.
Гляжу, вглядываясь в сам взгляд: что в нем?!.
Думаю, вдумываясь в сами мысли: что в них?!.
Рядом со мной, слева, ступает хищный зверь, справа – непогрешимый робот,
впереди сияет солнце,
сзади чернеет тень.
Чем более я един, тем больше меня для всех,
чем более неповторим, тем больше повторяющегося в себя вобрал,
чем более близок к бессмертью, тем больше открыт смерти,
чем более я древен, тем более молод.
Меряет человека одной меркой земля, обратною меркой – небо, а меркой двойной сам себя – человек.
Зверь зыркает на меня своим хищным глазом, а робот одну за одной называет цифры, то отнимая от меня, то прибавляя ко мне сумму зверя и сумму себя…
Я – слово, что учится говорить,
мысль, что учится думать,
жизнь, что учится жить.
С КЛЮЧОМ В РУКЕ
– Ты не все еще взял с собой, – говорит мне стражник, когда я пробую выйти из подземного замка.
Я возвращаюсь и еще раз оглядываю вещи, которые собраны тут.
Я не знаю их смысла и назначенья и потому наугад беру с собой то, что чем-то напоминает мне меня самого: бронзового человечка с ключом в руке.
Но и на этот раз не удается мне выйти.
– Ты не все еще тут оставил, – говорит мне стражник, но не объясняет – что.
И снова я возвращаюсь в залы подземного замка, где я и узник, и властелин.
Что взять с собой я могу в этом замке и что в нем оставить?
Я беру и оставляю, оставляю и снова беру – и каждый раз оказывается, что у меня что-то лишнее или чего-то нехватка.
ОТАВА
Кошу траву, где косил перед этим, – отаву.
Дохнула осень.
Затуманилось лето.
Звонов далей коснулась печаль.
Незаметно растет трава, незаметно сменяются времена года.
С одного конца луговины прохожу в другой конец луговины.
Время меня, как траву, растит и время меня, как траву, косит, и становится смерть рожденьем, которое ничего не помнит про то, что было до него.
Поспешай же расти, трава,
поспешай одна половина мгновенья соединиться с другой, -
чтоб явилось когда-нибудь чудо, чтоб успели все народиться и не успела косою смерть никого скосить.
В ЛЕСУ
В лесу – деревья и люди: те, что стоят на месте, – деревья, те же, что бродят, – люди.
Переходит поле в лес, и в лес переходит ложбина.
Как дерево заколдованное, лежит возле ног моих тень.
Тропинки, что есть во мне, переходят в лесные тропинки.
Чтоб отыскаться, нужно сперва затеряться.
А тайна в самой глубине дебрей держит озаряющую свечу.
Куда бы ни шел – я веду за собой лес.
Где бы я ни был – я остаюсь в лесу.
ГЛИНЯНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ
Зашедши на загуменье, накапываю глины, мешаю ее со своею слюной и леплю, что хочет лепиться само, – человечков.
Это – сосед Иван,
это – сосед Багдан,
это – батя,
а это – мать,
а вот это – я…
Приходит на загуменье сосед Иван, приходит сосед Багдан, приходит батя, приходит мать, и диву даются, что я вылепил их так похоже.
– Однако мы-то живые, – они говорят, – а вот они неживые, и если ты их не оживишь, мы тоже со временем станем такими же, как они…
Я ставлю своих человечков на ноги,
дыханием отогреваю их, как будто оно окоченели,
