Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА
1967
* * *
Когда душа перерастает в слово
И это слово
Начинает жить,
Не будьте же к нему весьма суровы
И не спешите
Скорый суд вершить.
Пускай звучит не так, как бы хотелось!
Вам надобно понять его суметь.
У слова есть
Рождение
И зрелость,
Бессмертие
И подлинная смерть.
И я живу, понять его стараясь,
И постигаю слова торжество,
К его бессмертью не питая зависть
И не глумясь над смертностью его.
И, поклоняясь
Неподвластным тленью
Словам всепотрясения основ,
Я вижу душ высокое горенье
В звучанье
Даже самых смертных слов.
1967
ЖУРАВЛИ
Лед на реках растает,
Прилетят журавли.
А пока
Далеки от родимой земли
Журавлиные стаи.
Горделивые птицы,
Мне без вас нелегко,
Я устал от разлуки,
Будто сам далеко,
Будто сам за границей.
Будто мне до России
Не дойти никогда,
Не услышать,
Как тихо поют провода
В бесконечности синей.
Не увидеть весною
Пробужденья земли...
Но не вы виноваты во всем,
Журавли,
Что случилось со мною.
А случилось такое,
Что и осень прошла,
И зима
Распластала два белых крыла
Над российским покоем.
И метель загуляла
На могилах ребят,
Что в бессмертной земле,
Как в бессмертии, спят,
Хоть и пожили мало.
Вы над ними, живыми,
Пролетали века.
И шептали их губы
Наверняка
Ваше трубное имя.
С вами парни прощались,
И за землю свою
Умирали они
В справедливом бою,
Чтобы вы возвращались.
Чтобы вы, прилетая,
Знали, как я живу.
Ведь за них
Я обязан глядеть в синеву,
Ваш прилет ожидая.
Ведь за них я обязан
Домечтать, долюбить.
Я поклялся ребятам,
Что мне не забыть
Все, чем с Родиной связан.
Вот и грустно: а может,
Я живу — да не так.
Может, жизнь моя стоит
Пустяшный пятак,
Никого не тревожит?
Может, я не осилю,
Может, не устою?
Может, дрогну — случись —
В справедливом бою
За свободу России?
Прочь, сомненье слепое!
Все еще впереди:
И бои, и утраты,
И снега, и дожди —
В жизни нету покоя!
Боль России со мною...
Не беда, что сейчас
Журавли далеко улетели
От нас —
Возвратятся весною.
Не навеки в разлуке...
А наступит весна,
Журавлиная клинопись
Станет ясна —
К ней потянутся руки.
К ней потянутся руки —
Сотни, тысячи рук!..
Журавли,
Человек устает от разлук,
Значит,
Помнит разлуки!
1967
РАССВЕТ НАД МОРЕМ
Одиноко над морем стою...
Постоял.
И в часу предрассветном,
Как ни странно,
Припомнил деревню свою,
И родимым повеяло ветром.
Кипарисы ушли в облака.
Улетели.
Истаяли где-то.
И туманно возникла река
И над нею — полоска рассвета.
Зашуршала в оврагах ольха,
Потянулся дымок над деревней.
Золотым гребешком петуха
Солнце выглянуло из-за деревьев.
И над сонью дымящей реки,
В заревом и безбрежном просторе
Потянулись в поля мужики,
Что ни разу не видели моря.
А быть может, и видели,
Но...
Это было в войну.
Это было давно...
Вот идут они молча,
Махоркой дымят.
Щуря очи,
О чем-то толкуют.
Никому не перечат,
Никого не бранят
И о море, представьте себе,
Не тоскуют.
А тоскуют они иногда,
С одинокою старостью споря,
О сынах, что ушли в города —
Будто канули в синее море.
Волны моря безбрежно тихи.
Солнце всходит,
И звездочки тают.
Но по-прежнему входит в стихи
Шум листвы, дымится
Что сейчас опадает
С пожелтевшей смоленской ольхи.
1968
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР
Ко мне приходит месяц погостить,
Качаясь, как в бадье студеной
льдинка.
И рад бы я
Сегодня не грустить.
Да вот с души не стаяла грустинка.
И грустно мне
С грустинкою моей,
С моим обычным,
Столь понятным словом —
Таким далеким
От чужих морей
И близким
От родной земли основы.
А грусть моя
По скошенной траве,
По радуге
Над соловьиным бором,
По русской песне.
Что звучит в Москве
С каким-то очень грустным
перебором.
О грусть моя по веку мужика,
По тем спокойным деревенским
селам,
Где все-таки
Звучит моя строка,
Понятная в застолье невеселом.
О грусть моя!
Могу, однако, я
Тобою пренебречь в стихотворенье.
Но мой усталый
Пятистопный ямб
С бодрячеством не жаждет
Примиренья.
И я иду
По молодому льду,
По месяцу,
Что под ногами тает.
А звезды набирают высоту
И нехотя на прорубь налетают.
И тихо тек
Над озером лесным,
Что грусть моя
Уходит незаметно
В сухой мороз,
В березовые сны,
В рябину над тропинкою заветной.
Рябиновые грозди на ветру
Позванивают медленно и глухо.
И я молчу,
И я слова беру,
Нерезкие и ясные для слуха.
Какие песни завтра запоем?..
И вот когда
Мне это станет ясным,
Вчерашний день, что прожит
понапрасну,
Покажется таким рабочим днем!
1968
* * *
Как давно не сидел я
За чистым листом.
Мимо жизни глядел,
Все спешил, все летел
И откладывал все на потом.
Все потом да потом...
Дни размеренно шли.
А потом
Гуси-лебеди вдруг улетели.
А потом
Улетели мои журавли,
Поднимая в лесах
Золотые метели.
И уже не случайно
Страница чиста.
И в душе,
Как в осеннем лесу,
Пустота.
Как давно я
Любимой цветов не дарил!
Все — потом,
Утешая себя, говорил.
По оврагам
Черемуха сыпала цвет,
Гас ночами
Сирени сиреневый свет,
Отцветал иван-чай,
Горицвет угасал.
Все — потом,
Все — потом,
Я себя утешал.
А потом
Все цветы до весны отошли.
Над поэзией цвета —
Осенняя проза.
Уж на что — хризантемы!
И те отцвели
До мороза.
Только грозди рябины
Закатно горят.
И уже не случайно
Печален твой взгляд...
О любимая!
Сила и слабость моя,
О любви слишком мало
Говаривал я.
Почему?
Не случайно.
Ты знаешь о том:
Я слова о любви
Отложил на потом.
Что — слова!
Если сердце любовью горит,
Если каждой кровинкой
С тобой говорит,
Если каждым привычным
Движеньем в груди
Сердце просит:
— Поверь, все еще впереди,
Белый снег впереди,
Белый сад впереди,
Белых лебедей стая
Еще впереди.
О любимая!
Полно грустить,
Погоди.
Все у нас впереди,
Все у нас впереди, —
Я не жил краснобаем.
Тихоней не жил.
Я о Родине
Честные песни сложил.
Я о птицах слагал,
Я слагал о цветах.
Имя только твое
Я носил на устах.
И бывало, бывало,
Жалею о том,
Что немало
Откладывал я на потом.
Тридцать весен и зим —
Серебром на висках.
Первый снег за окном —
На деревьях, на крышах.
Мне не важно,
Что будет потом.
А пока
Я люблю.
Я люблю тебя, слышишь?
1968
О ТЕБЕ
Я живу в ожидании слова,
Что приходит само по себе,
Потому что я снова и снова
С этим словом
Являюсь к тебе.
И мое появление свято,
И ясна этих слов чистота,
Потому что бывает крылатой
Только с ними
Твоя красота...
И когда я бываю бессилен,
И слова, что приходят — не те,
Ухожу я бродить по России,
Поклоняясь
Ее красоте.
Но в безмолвном, слепом поклоненье
Я тобою, как прежде, живу,
И в душе отмечаю волненье,
И высокое слово зову.
И приходит оно
На рассвете
Там, где молча встают зеленя,
Где уздечкою звякает ветер
Над разметанной гривой коня.
Там, где песни земли не забыты,
Там, где песни, как детство, чисты,
Где устало
Вздыхают ракиты
Под костром заревой высоты.
Там не встретишь людей некрасивых
И не верящих в эту зарю...
Если я говорю
О России,
Значит, я
О тебе говорю!
1968