Владимир Фирсов - Отечество, стихи и поэмы

Ты мне горизонты открыла,
На счастье вручила права.
С любовью
Ты мне подарила
Священное чувство родства.

То чувство
Все шире и шире
С детьми
И с годами росло.
Роднее тебя
В этом мире,
Пожалуй, и быть не могло.
Незримо года пролетали —
Забытые сладкие сны.
Как птицы у первых проталин,
Мы ждали
Прихода весны.

Весеннее чувство
Моложе.
Да будет же вечной весна,
С которой до боли, до дрожи
Любовь человеку нужна!

Судьба
Нам дарила участье,
Неведенье мрачных вестей.
И видели мы
Наше счастье
Глазами счастливых детей.

А если беда и встречалась,
С незримым покоем в крови
Ты ту же любовь излучала,
Как в первые годы любви.

Твоею заботой хранимый,
Живу бесконечной весной.
Тебя называл я
Любимой,
Теперь
Называю родной.

Была неясною тревога,
И сердце билось тяжело.
И вдруг —
Знакомая дорога,
Река, тропинка и село.

И травы дикие по пояс,
И сладость радости в груди.

Все позади —
Вокзал и поезд.
И тень тревоги
Позади.

Потом был вечер.
Тихим-тихим
Он брел задумчиво селом,
Неся с полей туман гречихи
С еще не стынущим теплом.

И ночь была,
Когда — ни слова.
Все погрузилось в синеву.
И только сонная корова
Вздыхала нехотя в хлеву.

И, взгляд доверчивый бросая
В прохладной ночи тишину,
Луна,
Как девочка босая,
Неслышно
Подошла к окну.
И заглянула прямо в сердце
За краешек ушедших дней,
Туда,
Где затерялось детство
С любовью бережной своей.

Казалось бы, такая малость —
Луна, взглянувшая в окно.
А в памяти
Уже плескалась
Ночь, позабытая давно.

Все было ясным, как когда-то,
И рядом девочка была,
Пришедшая в огне заката
С огнем июльского тепла.

Когда луна взошла над нами,
Ее не стали мы просить
Любви проснувшееся пламя
Холодным светом погасить.

Ты улыбалась мне сквозь слезы,
Тебя я видел как сквозь дым.
И уплывали ввысь березы,
И пахло сеном молодым...

Нам разойтись
В густом тумане
Навеки было суждено...
Не потому ль неясно манит
Порой
Забытое давно.

Твои доверчивые руки,
Твои глаза, что отцвели...

Все та же ночь,
Все те же звуки,
Все те же запахи земли.

И, взгляд доверчивый бросая,
Когда мне было не до сна,
Луна,
Как девочка босая,
Не отходила от окна.

Как много могут
Уместить глаза!

И молнию,
Что вскинула гроза,
И радугу,
Что с давних детских лет
Глазам дарила
Самый светлый свет.
В глаза входили:
Сполохи зарниц,
Снегирь в рябине,
Синий свет синиц,
Снега, что пахли
Во поле пустом
Отбеленным на солнышке
Холстом.

В глаза мои
Доверчиво вошли
Священные глаза
Моей земли.
В них
Ласка материнская
Жила,
В них столько было
Света и тепла!..

Но мир жесток.
И добрый взгляд земли
Померкнул вдруг
В пороховой пыли,
Огнем пожарищ
Поднялись леса
И опалили
Родины глаза.

Ни радуги,
Ни снегиря в снегу,
Ни лодки
На весеннем берегу,
Ни солнышком пригретого
Крыльца,
Ни матери отныне,
Ни отца.

До смертных дней
Мне позабыть нельзя
Смоленщины
Суровые глаза.
Они — со мной.
Они живут во мне
Как горестная память
О войне.
С тех горьких лет
Живут в моих глазах
Глаза старух,
В которых умер страх.
Зрачки
Познавших горе стариков
Вошли
В огромный мир моих зрачков.

В моих зрачках
Поныне не затих
Сиротский взгляд
Ровесников моих...

Ты мне прости, любимая,
Когда
Тяжел мой взгляд,
Как вечная беда,
Как самая тяжелая вода...
В минуты эти
Я гляжу туда,
Откуда
Не приходят никогда.

Там — солнца нет,
Чтобы согреть ребят.
Они давно
В земле холодной спят.
Там — хлеба нет,
Чтоб накормить ребят,
Я не бужу их,
Пусть спокойно спят.

Вот почему
Мне позабыть нельзя
Смоленщины
Суровые глаза.

Лишь глаза закрою...
В русском поле —
Под Смоленском, Псковом и Орлом —
Факелы отчаянья и боли
Обдают неслыханным теплом.

Пар идет от стонущих деревьев.
Облака обожжены вдали.
Огненным снопом
Моя деревня
Медленно уходит от земли.
От земли,
Где в неземном тумане
На кроваво-пепельных снегах,
Словно в бронзе,
Замерли славяне.
Дети,
Дети плачут на руках,

Жарко,
Жарко.
Нестерпимо жарко,
Как в бреду или в кошмарном сне.
Жарко.
Шерсть дымится на овчарках.
Жадно псы хватают пастью снег.

Плачут дети.
Женщины рыдают.
Лишь молчат угрюмо старики
И на снег неслышно оседают,
Крупные раскинув кулаки.

Сквозь огонь нечеловечьей злобы
Легонький доносится мотив.
Оседают снежные сугробы,
Человечью тяжесть ощутив.

Вот и все...
И мир загробный тесен.
Там уже не плачут,
Не кричат...

Пули,
Как напев тирольских песен,
До сих пор
В моих ушах звучат.
До сих пор черны мои деревья.
И, хотя прошло немало лет,
Нет моих ровесников в деревне,
Нет ровесниц,
И деревни нет.

Я стою один над снежным полем,
Чудом уцелевший в том огне.
Я давно неизлечимо болен
Памятью
О проклятой войне...

Время, время!
Как течешь ты быстро,
Словно ливень с вечной высоты.
В Мюнхене
Иль в Гамбурге
Нацисты
Носят, как при Гитлере, кресты.

Говорят о будущих сраженьях
И давно не прячут от людей —
На крестах — пожаров отраженье,
Кровь невинных женщин и детей.

Для убийц все так же
Солнце светит,
Так же речка в тростниках бежит,
У детей убийц
Родятся дети,
Ну а детям мир принадлежит.

Мир — с его тропинками лесными,
С тишиной и с песней соловья,
С облаками белыми, сквозными,
С синью незабудок у ручья.

Им принадлежат огни заката
С ветерком, что мирно прошуршал...
Так моим ровесникам когда-то
Этот светлый мир принадлежал!

Им принадлежали
Океаны
Луговых и перелесных трав.
Спят они в могилах безымянных,
Мир цветов и радуг не познав.

Сколько их,
Убитых по программе
Ненависти к Родине моей, —
Девочек,
Не ставших матерями,
Не родивших миру сыновей.

Пепелища поросли лесами...
Под Смоленском, Псковом и Орлом
Мальчики,
Не ставшие отцами,
Четверть века спят могильным сном.

Их могилы не всегда укажут,
Потому-то сердцу тяжело.
Никакая перепись не скажет,
Сколько русских нынче быть могло!..

Лишь глаза закрою...
В русском поле —
Под Смоленском, Псковом и Орлом —
Факелы отчаянья и боли
Обдают неслыханным теплом.

Тает снег в унылом редколесье.
И, хотя леса давно молчат,
Пули,
Как напев тирольских песен,
До сих пор
В моих ушах звучат.

Плачут ветлы и ракиты
Осенью и по весне...
Плачут вдовы
По убитым,
По забытым на войне.

Заросли травой воронки
На виду у тишины.
Но, как прежде,
Похоронки
Пахнут порохом войны.

Пахнут порохом,
Слезами,
Дымом дальних рубежей
И лежат
За образами,
За портретами мужей.

Похоронки! Похоронки!
На груди моей земли
Поросли травой воронки,
Вы быльем не поросли.

Вам и верят и не верят,
Хоть прошло немало лет.
По ночам открыты двери,
Ждет кого-то в окнах свет.

Что там годы
За плечами
Деревень и городов!
Безутешными ночами
Вас тревожат руки вдов.

Вы, как прежде, руки жжете.
— Не придет! — кричите вы.
К сожаленью, вы не лжете,
Вы безжалостно правы.

Потому кричите громко,
Что ничто не изменить...
Похоронки, похоронки,
Как бы вас похоронить!

То ли изба
Подошла к вербе,
То ли верба
Подошла к избе...

Вряд ли кто вспомнит
Давние дни,
Видно, состарились
Вместе они...

Кто-то,
Как только
Срубил избу,
Доброй рукой
Посадил вербу.

К синему небу
Рвалась верба.
В землю
С годами
Врастала изба.

Люди,
Рождаясь
В этой избе,
Лучшую долю
Искали себе.

Вербу ласкали
Взглядом они.
Праздником были
Вербные дни.

Люди —
Пахали,
Метали стога.
Родина —
Людям
Была дорога.

Родина —
Это
Родная изба,
Небо над нею,
Под небом — верба.

Люди избу покидали —
Судьба.
Их на войну провожала
Верба.

Веру дарила им
И любовь...
Вербные ветви
Алели, как кровь...

Старые люди
В старой избе
Жили,
Покорны
Вечной судьбе.

После Победы
В родные края
Не возвратились
Их сыновья...

Их приютила
Чужая земля,
Степи чужие,
Чужие поля.

Где их могилы,
В далях каких?
Только Победа —
Память о них.

Осиротела
Без них
Верба.
И опустела
Без них
Изба.

В ней,
Не смыкая
Заплаканных век,
Старые люди
Дожили свой век.

В землю
По окна
Вросла изба.
Ветви над ней
Опустила верба.

То ли верба
Подошла к избе,
То ли изба
Подошла к вербе...