Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Или бог с неба сошел показать тебе образ свой, Фидий,
            Или ты сам в небеса бога узреть возлетел.

Огненный взор Александра и весь его лик величавый
            Дивным искусством Лисипп в мощной сей меди явил,
Мнится, он, очи на небо вперив, Громовержцу вещает:
            «Мне подвластна земля! Ты, Зевс, Олимпом владей!»

Напрасно буду ждать отрадной встречи
В кадриле, средь гармонии живой,
И долго не слыхать мне русской речи
Из уст пурпурных девы молодой!
И от кого привет услышу милый?
Кто спросит: «Любите ли танцы вы?»
Окончив бал, кому скажу унылый:
«Вы едете? Всё кончено, увы!»

Приехал и гляжу: дом освещен,
И в окнах легкие мелькают тени;
И слышу, в тесные вступая сени,
И шум шагов и фортепьяна звон.

И в комнатах, как в летний полдень, ясно,
И дышит всё jasmin, ambré, vanille[196],
Как целый мир, и стройный и прекрасный,
Французский развивается кадриль.

«Здоров ли Александр Васильич? Слух идет,
Что видели „Ричарда“ вы недавно
И что одни вы хлопали исправно,
А публика вся холодна, как лед?»

«От чопорной трагедии французской
Не может наша публика отстать:
В ней нет души и огненной, и русской,
Не ей Шекспира гений понимать!»

       «Ах! посмотрите-ка сюда!
       Как гаснут свечи здесь уныло!
Так жизни сей отрадные светила,
       Блеснув, угаснут навсегда.

       Что жизнь в сей атмосфере хладной?
Как друга, я б желала смерть найти!
В цветущем юности венке отрадно
       В могилу свежую сойти!»

«А новые романы вы читали?
„Семейство Холмских“?» — «Нет! Не мог, ей-ей!
И шесть частей всегда меня пугали:
Прочесть печати русской шесть частей!

Романов русских, право, я не чтец,
       В них жизни мощный дух не веет!
Лежит, как пышно убранный мертвец,
А под парчой всё крошится и тлеет.

Поденщиков я этих ненавижу —
Вы старый мусор свозите, друзья;
Но зодчий где? К чему сей труд? Не вижу,
И зданий вовсе не приметил я.

Всего тут понемножку: и народность,
И выписок из хроник целый ряд,
И грубая речей простонародность,
На жизнь и в бездны сердца мрачный взгляд.

Но где ж у вас гигантские созданья
Фантазии могучей и живой?
— А нам к чему? Есть летопись, преданья,
И — с ног до головы — готов герой.

Хотите ли увидеть исполина,
       Кто мощно сдвинул край родной?
Смотрите: вот его кафтан, дубина!
Весь как в кунсткамере, весь как живой».

Итак, друзья, как видно, я решился
Излить всю душу в звуках и стихах!
О! если б весь я в звуки превратился
И так же, как они, исчезнул в небесах!

Еще я пил из чаши, полной яда!
Но, боже мой, как сладок этот яд!
За миг один, за два прекрасных взгляда
Цвет жизни и всю жизнь отдать я рад!

Воздушны пери предо мной мелькали,
Меж них царицею она была;
Мне очи голубиные сияли,
Мне речь ее жемчужная текла.

Как много есть поэзии глубокой
В программе этой, для иных сухой!
Как солнце в небесах, стоит высоко
Религия над жизнию земной.

А долу — разливался, бушует,
Кипит клокочущий поток страстей,
По воле рока буйно торжествует
Секира черни или меч царей.

Но в стройной пляске, светлою грядою
Над миром думы Вечного плывут,
Играют пестрою людей толпою
И свет в пучины вечности лиют.

И навсегда земное умолкает,
И чистых ангелов воздушный строй
Врата небес пред нами отверзает
При звуках арфы, с песнью трисвятой.

          (один; смотрит на часы)
       Пробило десять. Так! Свершилось всё!
       И к вековому зданью предрассудков
       Я первый должен факел поднести?
       Зажечь пожар неистовый, в котором
       Столетье ветхое сгорит? Постой,
Безумный юноша! Что начинаешь ты?
Ты властен ли сказать огню: «Здесь твой предел!»,
       Ты можешь ли из бурного хаоса
       Могучим словом вызвать новый мир?

О, как страшно среди моря злого
       Без руля и весел плыть!
И не знать магического слова,
       Чтоб стихии усмирить!
       И в борении ужасном
И бессильном волны рассекать,
К небу руки воздевать напрасно
И в слепой пучине утопать!

Так в долине погибает
В бурю стая голубков,
На скалы орел взлетает
Выше молний и громов.
Мощный дух стихии заклинает
И выходит светлый из валов;
Повелит — и возникает
Из хаоса новый ряд миров!

Зачем не суждено мне век прожить
В приюте селянина — мирном, тесном?
И в чаще сельского родного сада
Не слышать шума площади народной?
………………………………………
………………………………………

Нет, нет! О дух сомненья, удались!
Сам бог с младенчества меня избрал,
Да буду я вождем его народу:
Его десница привела меня
На стогны, в жизнь кипящую столицы;
Он дум божественных открыл мне тайны,
Мне очи прояснил, да вижу я
Неправды сильных, скорбь Его народа
И переполненную меру зла —
При корне дерева лежит секира;
Созрела жатва: ангелов своих
Владыка шлет исторгнуть плевелы.

Мне ль в бездействии, тоскуя,
Как былинке прозябать?
Нет! Я бог! Миры хочу я
Разрушать и созидать!
Дайте крылья! Дайте силы!
Дайте Леты мне испить,
Чтоб и дружбу, и всех милых,
И тебя, любовь, забыть!

Ринусь в дикое веков боренье!
Лавр меня победный обовьет;
Я паду — но песню искупленья
Надо мной столетье пропоет!

Не войду я в храм, сияющий
Блеском радужных огней,
И невесту восхваляющий
Лик не встретит у дверей.

И златой венец венчальный
Мне главы не осенит,
И нас перстень обручальный,
Милый друг, не съединит.

Под венцом, склонясь главою,
В пляске важной и святой,
Не пойду я вкруг налоя
Рука об руку с тобой.

Мне не пить вина заветного
Трижды в чаше золотой;
Мне лобзания приветного
Не делить, душа, с тобой.

Церкви нашей песнопения
Надо мной не загремят;
Матери благословения
Мне главы не осенят.

Вместо платья мне венчального —
Белый саван гробовой;
Вместо пенья ликовального —
Со святыми упокой!

За синим за морем, в далекой земле,
Сошлись молодцы пировать в феврале.
Тарелки брязжат, и стаканы звенят,
И вольные речи, сверкая, кипят.
Дверь настежь — с гуслями вошел старичок,
И всем поклонился, и сел в уголок.
За ним с самопрялкой старуха вошла,
С собой для потехи кота привела.
Ерошится кот и сверкает хребтом,
Сердито мурлычет и машет хвостом.
Уселась старуха — прядет и поет;
Под музыку пляшет, мурлыкая, кот.

 (поет в нос)
Пряжа тонкая прядися!
Веретенышко вертися!
А веревочка плетися!
Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Мяу, мяу, голубок,
Не гуляй, друг, одинок!
Мяу, мяу, молодцы,
Прячьте в воду все концы!
Мяу, мяу, мяу, мяу, мяу.

И старец пустился на гуслях играть —
С присвистом, с прищелком пошел припевать.

Ай веревочка свивается,
                 Ай люли! Ай люли!
В узелочек заплетается,
                 Ай люли! Ай люли!
Да на шейку надевается,
                 Ай люли! Ай люли!

Пряжа тонкая прядися!
Веретенышко вертися!
А веревочка плетися!
Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Мяу, мяу, серый кот!
Кошечка на крыше ждет.
Мяу, мяу, чижик мой,
Сидя в клетке, смирно пой.
                 Мяу, мяу, мяу.

(закатисто)
Ах, головушки вы удалые,
По французской моде завитые!
Вам недолго почивать
На подушечках пуховых,
Вам недолго погулять
В мягких шапочках бобровых!
Ай веревочка свивается,
                 Ай люли! Ай люли!
В узелочек заплетается,
                 Ай люли! Ай люли!
Да на шейку надевается,
                 Ай люли! Ай люли!

Пряжа тонкая прядися!
Веретенышко вертися!
А веревочка плетися!
Тру-ру, тру-ру, тру-ру.

Мяу, мяу, кот глядит:
Чижик в клетке не сидит;
Мяу, мяу, чиж запел, —
Чижика наш котик съел.
Мяу, мяу, мяу, мяу.

(закатисто)
Ах, вы шейки белоснежные!
Дети барские вы, нежные!
                 Галстучки шелко́вые,
                 Други, покидайте!
                 Галстучки пеньковые
                 К зиме припасайте.
                 Ай, веревочка свивается…

Тут барин, схватясь за бутылку, сказал:

«Перестань, старый черт, ты мне скуку нагнал!
Старуха, не пой! А ты, кот, не пляши!
А лучше, старик, ты нам сказку скажи!»
Старушка и котик затихнули вмиг,
И начал им сказочку баять старик.

В один вечерок — настает новый год —
Гурьба молодцов на попойку идет.
Вино и шипит, и звездится в кубка́х,
И младость бунтует в могучих сердцах.
Вино через край начинает уж течь,
Течет через край и широкая речь.
Свобода и доблесть у всех на устах,
И песня лихая на звонких струнах.
И каждый орлиным полетом летит,
И смело грядущему в очи глядит;
И к богу кричит: «Я не хуже тебя!
И мир перестрою по-своему я!»
А вот и опять настает новый год,
И кучка друзей на пирушку идет.
Да только не все собрались пировать:
Один — за бостон, а другой — почивать.
Другой говорит: «Не приду я, друзья:
Жена у меня и большая семья».
А третий: «Ведь я человек должностной!
И мне ль куликать с молодежью пустой?»
                 И вино уж не льется рекой,
                 И не слышно уж песни лихой,
                 А только, собравшись кружком,
                 Всяк шепчется с другом тишком.
А вот и опять настает новый год —
Да что-то никто на пирушку нейдет.
А в темной конурке горит огонек,
В конурке сидит молодец одинок.
Вино на дубовом столе не кипит,
На столике кружка с водицей стоит,
И заперты крепко затворы дверей,
Чтоб не было в комнате лишних гостей.
Вот полночь проходит — и глухо шумят,
И двери скрыпят, и задвижки визжат.
Со связкой ключей человечек вошел:
«Здоров, молодец! Новый год уж пришел!
Я весточку к новому году припас:
Тебе новоселье готово у нас.
Два столба с перекладиной — вот тебе дом!
Высок и светёл, и зефиры кругом,
И жавронок в небе, как в клетке, поет,
По зе́лену полю гуляет народ.
Там будешь, дружок, припеваючи жить,
Пока ангелы станут в трубы трубить».
Теперь, слава богу! дошли до конца —
За это мне дайте стаканчик винца.
Не корите, друзья, за рассказ мой плохой:
Таков уж обычай на Руси святой,—
Веселую песню за здравье начнем,
А после на вечную память сведем.
А вам я желаю, без мук и забот,
Не раз, господа, повстречать новый год.

На, вот тебе чарка! да к черту ступай,
И дьявольских сказок нам больше не бай!
Красавица-девица! Арфу настрой,
Балладу, романс или песню пропой!

             (строит арфу)
                Тра ла ла ла ла ла…
Я знаю балладу из новых времен,
Как с войском Дон Педро вошел в Лиссабон.

Ты спой нам балладу, где слезы и кровь,
И смерть, и война, и девицы любовь,
Где русский дерется до смерти за честь,
Свершив над тираном священную месть.

Я вовсе не знаю баллады такой,
Довольно вам будет и песни простой.

Как цветочек, отягченный
            Утренней росой,
Вся в слезах, склонив головку,
            Девушка идет.

            Прохожий
Душенька, мне сердце рвется,
            Глядя на тебя!
Раздели со мною горе!
            Друг несчастным я!

            Девушка
Под стенами Сантарема
            Мой сердечный пал:
Он, как лев, за честь Марии
            До конца стоял.
На широком поле битвы
            Огонек горит,
На широком поле битвы
            Рыцарь мой лежит.
Капуцин пришел с дарами…
            «О святой отец!
Разреши мне душу! Близок,
            Близок мой конец!
И последнему моленью
            Воина внемли:
Обо мне на Русь святую
            Весточку пошли!
Там сидит моя невеста,
            Ждет в слезах меня.
О святой отец, скажи ей,
            Как скончался я!
Ты скажи, что я до гроба
            Милую любил,
Умер с верой и за вольность
            Душу положил».

Певица в раздумьи склонилась челом,
И бросила арфу, и — слезы ручьем.

Красавица-радость! Что сталось с тобой?
Как можно заплакать от песни пустой?

(вполголоса)
На широком поле битвы
            Огонек горит,
На широком поле битвы
            Рыцарь мой лежит…

И снова в раздумьи замолкла краса,
И белым платочком закрыла глаза.

Красотка-душа! Ты не плачь, не тужи!
А лучше нам горе свое расскажи.

Он спит на полях, Каталонских полях,
Два камня седые да крест в головах.
Я птичкой у матушки в доме жила,
Невинна, резва и тщеславна была.
Он увидел меня — он мне сердце отдал
И — несчастный — любви за любовь ожидал!
Он бедный художник, поэт молодой,
А я родилася большой госпожой.
Он в раздумьи гулял под окошком моим —
Я, глядя с балкона, смеялась над ним.
Он презренья не снес — он был нежен душой,
И покинул наш город, и бросился в бой,
Где рать собиралась Испании всей,
Где «вольность!» кричали при звуке мечей.
Прощаясь, он руки ко мне простирал
И долго слезами порог обливал…
Я смеялась — стояла с другим у окна,
Равнодушна как мрамор, как лед холодна…
Он пал на полях, Каталонских полях,
Два камня седые да крест в головах…
Он письмо пред кончиной ко мне написал
И слезное мне ожерелье послал.

(с посылкою стихотворений его)
            «Души моей царица! Ожерелье
            Вам посылает ваш певец младой.
            Быть может, вам на брачное веселье
            Поспеет мой подарок дорогой.
            Не правда ль? Жемчугу богатое собранье?
            Смотрите: крупно каждое зерно,
И каждое зерно — слеза, воспоминанье,
И куплено слезой кровавою оно…
            Не плавал я среди морей опасных,
            Не в пропастях сокровищ вам искал,
            Не звонким золотом червонцев ясных
                         Вам ожерелье покупал:
Из сердца глубины, при светоча сияньи,
С слезами песнь моя лилась в полночный час —
Из этих песен, слез, живых воспоминаний
            Я ожерелье набирал для вас.
Как должную вам дань, с улыбкою небрежной,
Приймите эту нить стихов и слез моих:
Так боги в небесах приемлют безмятежно
Куренье и мольбы от алтарей земных».

Красавица дальше не в силах читать,
И начала плакать и тяжко вздыхать…
Но гости не требуют вздохов пустых:
Им надобно песен, видений живых.
И нехотя арфу певица берет,
И песню об нежной графине поет:

В Течене, в лесах Богемских,
Замок на скале стоит,
И под ним спокойно Эльба
Воды светлые струит.
Там графиня молодая,
И уныла, и бледна,
К небу очи подымая,
На скале стоит одна…
«Егерь, егерь мой прекрасный!
Посмотри: на небесах
Высоко уж месяц ясный,
Тихо в замке и в садах…
На террасу удалимся!
Там, в беседке, при луне,
Насладимся, насладимся
Мы любовью в тишине!»
                Егерь
Ах, Эльвира! Вы — графиня!
Кто же я? Вассал простой!
И любовь моя погубит
Драгоценный ваш покой.
Недоступный над долиной
Замок графский вознесен;
Недоступною судьбиной
Я с Эльвирой разлучен.
              Графиня
Пусть мой замок превышает
Башни дольных городов!
Все препоны побеждает
Всемогущая любовь!
А когда, в бореньи с миром,
Ей победа изменит,
Как Коломб, она из мира
Обветшалого летит
И под грозным ураганом,
Смелый пробивая след,
За могильным океаном
Новый открывает свет…

А вот одинока графиня сидит,
В раздумьи, в тоске про себя говорит:

Для графа и для егеря одно
Сияет солнце над богемскими скалами;
Для графа и для егеря равно
Струится Эльба меж зелеными лугами.
Святая дева! Чем виновна я,
Что краше он и телом, и душою,
Чем все бароны, графы и князья
С их титлами, с их пышностью златою?
Как пышно локоны его густые
Виются над возвышенным челом!
И как он мил в зеленом казакине
С своим ружьем двуствольным за плечом!
Печальный жребий свой давно я знаю,
Забыть его вовеки не могу;
Разбить приличий цепи не дерзаю,
И смерти я с покорностию жду.
Чье сердце строгие законы света
            Железной раздробят рукой,
            Тот лишь в прохладной ночи гроба
            Найдет целительный покой.
К чему, родитель, нежные заботы?
Уж ангел смерти надо мной парит,
И блекнут от холодного дыханья
Младые розы девственных ланит…

Друзья! чтоб достойно окончить сей пир,
В театр поспешим! Там фантазии мир!
Нас опера ждет и волшебный балет:
Посмотрим, что нынче покажет поэт.