Данте Алигьери - Божественная комедия

С пор как взмыл, послушный Константину,
Орел противу звезд, которым вслед
И Он встарь парил за тем, кто взял Лавину,

Господня птица двести с лишним лет
На рубеже Европы пребывала,
Близ гор, с которых облетела свет;

И тень священных крыл распростирала
На мир, который был во власть ей дан,
И там, из длани в длань, к моей ниспала.[1160]

Был кесарь я, теперь — Юстиниан[1161];
Я, Первою Любовью[1162] вдохновленный,
В законах всякий устранил изъян.

Я верил, в труд еще не погруженный,
Что естество в Христе одно, не два,
Такою верой удовлетворенный.

Но Агапит[1163], всех пастырей глава,
Мне свой урок преподал благодатный
В той вере, что единственно права.

Я внял ему; теперь мне так понятны
Его слова, как твоему уму
В противоречье ложь и правда внятны.

Я стал ступать, как церковь; потому
И бог меня отметил, мне внушая
Высокий труд;[1164] я предался ему,

Оружье Велисарию[1165] вверяя,
Которого господь в боях вознес,
От ратных дел меня освобождая.

Таков ответ на первый твой вопрос;
Но надо, чтоб, об этом повествуя,
Еще немного слов я произнес,

Всю правоту[1166] тебе живописуя
Тех, кто подвигся на священный стяг,[1167]
Его присвоив или с ним враждуя.[1168]

Взгляни, каким величьем всякий шаг
Его сиял; чтоб он владел державой,
Паллант[1169] всех прежде кровию иссяк.

Ты знаешь, как он в Альбе[1170] величавой
Три века ждал, чтоб на ее полях
Три против трех вступили в бой кровавый;[1171]

И что он сделал при семи царях,
От скорби жен сабинских до печали
Лукреции, в соседях сея страх;[1172]

Что сделал он, когда его вздымали
На Бренна и на Пирра[1173] и подряд
Властителей и веча покоряли, —

За что косматый Квинций, и Торкват,[1174]
И Деции, и Фабии[1175] доныне
Прославлены, и я почтить их рад.

Он ниспроверг арабов в их гордыне,
Вслед Ганнибалу миновавших склон,
Откуда, По, ты держишь путь к равнине.[1176]

Он видел, как Помпей и Сципион[1177]
Повиты юной славой[1178] и крушима
Вершина, под которой ты рожден.[1179]

Пока то время близилось незримо,
Когда свой облик твердь земле дала,[1180]
Им Цезарь овладел, по воле Рима.

От Вара к Рейну[1181] про его дела
Спроси волну Изары, Эры, Сенны[1182]
И всех долин, что Рона приняла.

А что он сделал, выйдя из Равенны
И минув Рубикон[1183], — то был полет,
Ни словом, ни пером не изреченный.

Он двинул на Испанию поход;
Затем к Дураццо; и в Фарсал вонзился,
Исторгнув стон у жарких Нильских вод;[1184]

Антандр и Симоэнт, где встарь гнездился,
Увидел вновь, и Гекторов курган,[1185]
И вновь, на горе Птолемею,[1186] взвился.

На Юбу[1187] пал, как грозовой таран,
И вновь пошел на запад ваш, где к брани
Опять взывали трубы помпеян.[1188]

О том, чем был он в следующей длани,[1189]
Брут лает с Кассием в Аду,[1190] скорбят
Перузий с Мутиной, полны стенаний.[1191]

И до сих пор отчаяньем объят
Дух Клеопатры, спасшейся напрасно,
Чтоб смерть ей дал змеиный черный яд.[1192]

Он долетел туда, где море красно;[1193]
Он подарил земле такой покой,
Что Янов храм был заперт повсечасно.[1194]

Но все, что стяг, превозносимый мной,
Свершил дотоле и свершил в грядущем
Для подданной ему страны земной, —

Мрак и ничто, когда умом нелгущим
И ясным оком взглянем на него
При третьем кесаре,[1195] его несущем.

Живая Правда, в длани у того,
Ему внушила славный долг — сурово
Исполнить мщенье гнева своего.

Теперь дивись, мое услышав слово:
Он с Титом вновь пошел и отомстил
За отомщение греха былого.[1196]

Когда же лангобардский зуб язвил
Святую церковь, под его крылами
Великий Карл, разя, ее укрыл.[1197]

Суди же сам о тех, кто с их грехами
Помянут мной,[1198] суди об их делах,
Первопричине всех несчастий с вами.

Тот — всенародный стяг втоптал во прах
Для желтых лилий,[1199] тот — себе присвоил;
Чей хуже грех — не взвесишь на весах.

Уж пусть бы гибеллин себе устроил
Особый стяг! А этот — не для тех,
Кто справедливость и его — раздвоил!

И гвельфам нет надежды на успех
С их новым Карлом;[1200] львы крупней ходили,
А эти когти с них сдирали мех!

Уже нередко дети слезы лили
За грех отца; и люди пусть не ждут,
Что бог покинет герб свой ради лилий!

А эта малая звезда — приют
Тех душ, которые, стяжать желая
Хвалу и честь, несли усердный труд.

И если цель желаний — лишь такая
И верная дорога им чужда,
То к небу луч любви восходит, тая.

Но в том — часть нашей радости, что мзда
Нам по заслугам нашим воздается,
Не меньше и не больше никогда.

И в этом так отрадно познается
Живая Правда, что вовеки взор
К какому-либо злу не обернется.

Различьем звуков гармоничен хор;
Различье высей в нашей жизни ясной —
Гармонией наполнило простор.

И здесь внутри жемчужины[1201] прекрасной
Сияет свет Ромео, чьи труды
Награждены неправдой столь ужасной.

Но провансальцам горестны плоды
Их происков; и тот вкусит мытарства,
Кому чужая доблесть злей беды.

Рамондо Берингьер четыре царства
Дал дочерям; а ведал этим всем
Ромео, скромный странник, враг коварства.

И все же, наущенный кое-кем,
О нем, безвинном, он повел дознанье;
Тот на десять представил пять и семь.[1202]

И, нищ и древен, сам ушел в изгнанье;
Знай только мир, что в сердце он таил,
За кусом кус прося на пропитанье, —

Его хваля, он громче бы хвалил!»[1203]