Коллективный сборник - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Мне кажется сейчас, что знаю я
Всех, кто живет в моей большой стране.
Я знаю их в лицо, я знаю голос их.
Я подойду к окну – и слышу далеко,
Я выйду в поле – вижу далеко, –
И всюду близкие мои живут.
Как выросла сейчас моя семья,
Как возмужала. Как окреп народ.
Сироты есть уже. Но сколько рук,
Готовых взять их, вынянчить, согреть.
Есть старики, чьих сыновей уже
Сразила пуля злая наповал.
Но твердою и верною рукой
Благословляют младших сыновей.
Девчонка, столько раз сводившая с ума
Мальчишек, столько раз
Казавшаяся нам пустой,
Ведет в атаку взвод
И падает в крови. И полк стоит
Над ней, склонив знамен высокий шелк.
И плачут мальчики, которых столько раз
Сводила эта девочка с ума.
И мы, пожалуй, только лишь сейчас
Вдруг узнаем, кто с нами рядом жил,
Кого встречали мы, спроси: «Ну, как дела?» –
И уходили прочь. Как мы могли
Не чувствовать, не замечать, не знать!
Нельзя жалеть любви нам для друзей,
Нельзя, нельзя судить по мелочам.
Как ошибался я! И только лишь сейчас
Мне кажется, друзья, что знаю я
Всех, кто живет в моей большой стране.

Как давно нам уже довелось фронтовые петлицы
Неумелой рукой к гимнастёрке своей пришивать,
Золотые, привыкшие к синему птицы
По защитному небу легко научились летать.
Хоть клянусь не забыть – может, всё позабуду на свете,
Когда час вспоминать мне о прожитых днях подойдёт,
Не смогу лишь забыть я крутой и взволнованный ветер
От винта самолета, готового в дальний полёт.

Не сумею забыть этот ветер тревожной дороги,
Как летит он, взрываясь над самой моей головой,
Как в испуге ложится трава молодая под ноги
И деревья со злостью качают зелёной листвой.
Фронтовая судьба! Что есть чище и выше на свете.
Ты живешь, ощущая всегда, как тебя обдаёт
Бескорыстный, прямой, удивительной ясности ветер
От винта самолета, готового в дальний полёт.

Тот, кто раз ощущал его сердцем своим и душою,
Тот бескрылым не сможет ходить никогда по земле,
Тот весь век называет своею счастливой звездою
Пятикрылые звезды на синем, как небо, крыле.
И куда б ни пошел ты – он всюду проникнет и встретит,
Он могучей рукою тебя до конца поведёт,
Беспощадный, упрямый в своем наступлении ветер
От винта самолета, готового в дальний полёт.

Ты поверь мне, что это не просто красивая фраза,
Ты поверь, что я жить бы, пожалуй, на свете не мог,
Если б знал, что сумею забыть до последнего часа
Ветер юности нашей, тревожных и дальних дорог.
А когда я умру и меня повезут на лафете,
Как при жизни, мне волосы грубой рукой шевельнёт
Ненавидящий слёзы и смерть презирающий ветер
От винта самолета, идущего в дальний полёт.

Моя жизнь, как репейник, колючая,
И одна лишь мне радость дана, —
Каждый год нарастает певучая,
Улыбающаяся весна…

То не бог вдохновенно дышит
На откосе поющих борозд —
Это кошка кричит на крыше,
Выгибая дугою хвост.

Мир весенний, размытой мощью
Закипает со всех концов…
……………………………………
Проезжающий мимо извозчик
Заляпал мне грязью лицо.

Ветер, ветер, ну что ты наделал?
Ты, должно быть, сошел с ума!
Это из-за тебя, оголтелый,
У меня не волосы, а кутерьма.

Ведь и так на других не похожа,
Как дикарка, хожу меж людей.
Ты ж сильнее еще растревожил,
Потянул на просторы сильней.

Не могу я ходить по дорожкам,
Жажду дебрей и троп косых.
Потому меня любят кошки
И ненавидят псы.

Люди города! Как вы жалки,
Каменных стен рабы!
Вы лишь знаете, как кричат галки
Да чирикают воробьи.

Плюнуть хочется мне в эти морды,
В пудре, в красках, в духах «Лориган»!
Мне бы шкуру носить на бедрах,
В небо метать бумеранг.

Эх, какою свистящею плетью
Разогнала бы я эту гниль!
Это ты, сумасшедший ветер,
Растрепал меня и раскрутил…

Ты мне голову сделал такую,
Что не волосы, а кутерьма.
И теперь расчесать не могу я,
Чтоб свой гребень не поломать…

Разве можно, взъерошенной, мне истлеть,
Неуемное тело бревном уложить?
Если все мои двадцать корявых лет,
Как густые деревья, гудят – жить!

Если каждая прядь на моей башке
К солнцу по-своему тянется,
Если каждая жилка бежит по руке
Неповторимым танцем!

Жить! Изорваться ветрами в клочки,
Жаркими листьями наземь сыпаться,
Только бы чуять артерий толчки,
Гнуться от боли, от ярости дыбиться.

Ты один перед миром.
Ты затравлен пространствами
Одичалых сугробов, убегающих прочь,
Где, корежась от голода, хищно распластана
Твоя самая страшная, первая ночь.
В нескончаемой пустоши обледенелой
Ты зубами скрипишь, как мальчишка, как трус,
И жестоко дрожит непривычное тело,
Обнаженное на ветру…
Не прильнуть неожиданным, нежным ладоням,
Не коснуться прохладой раскаленного лба:
В ненасытных сугробах безнадежно утонет
Исступленных коленей борьба.
Не дрожи, дорогой, и зубами не лязгай,
Эту терпкую боль до конца дотерпи.
Ведь когда-нибудь встанет андерсеновской сказкой
Эта белая полночь среди черной степи.
Ты припомнишь ожоги смертельного холода,
Замерзание губ, содрогание плеч,
Эту жизнь. Эту смерть. Эту страшную молодость.
Эту страсть, рассекающую, как меч.

Жизнь, как большая красивая кошка,
Вкрадчивой поступью влезла ко мне.
Кошке бы надо сливок немножко,
Кошке бы шерсть приласкать на спине…
Кошка мурлычет. Подогнуты лапки.
Узкою щелью сквозит изумруд.
Кошка устала. Ей скучно и зябко,
Ей отвратительны холод и труд.
Милое дело — лежать и мурлыкать,
Усом изящным слегка вертя.
Милая кошка! Послушайте, вы-ка,
А не убраться ли вам к чертям?
Я вас любила пушистым котенком,
Диким, пружинистым и шухарным.
С вами мы бегали наперегонки
По косогорам нашей страны.
Вы научили меня не бояться
Тяжеловесных и глупых псов.
Вы научили шипеть и кусаться
В ответ на претензии разных «усов».
За это спасибо. Но нынче другое:
Вам захотелось жирок нагулять.
Мне же всего ненавистней в покое
Сыто мурлыкать, зрачками шаля.
Знаете что? Так и быть, примирюсь я –
Шерстку хольте на крышах других.
Но только не здесь, дорогая Маруся,
Не на расстоянии моей руки!
Иначе возьму вас за нежное ушко,
Розовое, как греза первой любви.
О, сытая сволочь с богатой опушкой,
Иди, дармоедка, хоть крыс лови!