Велимир Хлебников - Творения

Мне, бабочке, залетевшей
В комнату человеческой жизни,
Оставить почерк моей пыли
По суровым окнам, подписью узника,
На строгих стеклах рока.
Так скучны и серы
Обои из человеческой жизни!
Окон прозрачное «нет»!
Я уж стер свое синее зарево, точек узоры,
Мою голубую бурю крыла — первую свежесть.
Пыльца снята, крылья увяли и стали прозрачны и жестки.
Бьюсь я устало в окно человека.
Вечные числа стучатся оттуда
Призывом на родину, число зовут к числам вернуться.

Вы говорите, что умерли Рюрики и Романовы,
Пали Каледины, Крымовы, Корниловы и Колчаки…
Нет! С рабами боролась оборона панова,
Был 20 раз взят и разрушен Киев,
Стерт в порошок.
Богатый плакал, смеялся кто беден,
Когда пулю в себя бросил Каледин*
И Учредительного собрания треснул шаг*.
И потемнели пустые дворцы.
Нет, это вырвалось «рцы»*,
Как дыханье умерших,
Воплем клокочущим дико прочь из остывающих уст.
Это Ка наступало!
На облаке власти — Эля зубцы.
Эль, где твоя вековая опала!
Эль — вековой отшельник подполья!
Гражданин мира мышей, бурною бросились бурей
К тебе сутки, недели, месяцы, годы — на богомолье.
Дни наступали Эля — погоды!
Эль — это солнышко ласки и лени, любви!
В улье людей ты дважды звучишь!
Тебе поклонились народы
После великой войны.
Эр, Ра, Ро! Тра-ра-ра!
Грохот охоты, хохот войны.
Ты — турусы на колесах
В кованых гвоздях Скандинавии.
Парусом шумел по Руси,
Железным ободом телеги
На юг уносил
Крепкого снега на сердце ночлеги,
В мышьи тела вонзенные когти мороза.
Кляча — ветер России нес тебя.
И села просили: приехали гости бы!
Турусы на колесах.
Разрушая услады, ты не помнил преграды,
А вдали стоял посох Гэ, сломанный надвое.
Эр в руках Эля!
Если орел, сурово расправив крылья косые, тоскует о Леле,
Вылетит Эр, как горох из стручка, из слова Россия.
Если народ обернулся в ланей,
Если на нем рана на ране,
Если он ходит, точно олени,
Мокрою черною мордою тычет в ворота судьбы, —
Это он просит, чтоб лели лелеяли,
Лели и чистые Эли, тело усталое
Ладом овеяли.
И его голова —
Словарь только слов Эля.
Хорем рыскавший в чужбине хочет холи!
Эр, во весь опор
Несись, не падая о пол!
Объемы пути вычитай из преград.
Ты нищих лопоть*
Обращаешь в народный ропот,
Лапти из лыка
Заменишь ропотом рыка!
Эр, ты — пар, ты гонишь поезда
Цепочкой цуга крови чечевиц*
По жилам северной Сибири
Или дворцы ведешь волнами.
Расцвет дорог живет тобою, как подсолнух.
Но Эль настало — Эр упало.
Народ плывет на лодке лени,
И порох боевой он заменяет плахой,
А бурю — булкой.
И плашаницами — пращу… и голодом старинный город,
И гордых голыми.
А Эр луга заменит руганью,
Латы — ратью,
Оружие подымет вновь из лужи,
Не лазить будет, а разить!
На место больного — поставит борца!
Застроит храмом хлам и в городах изгонит голод,
И вором волю стащит.
Ты дважды зазвучал в пророке
И глаждан* обратило в граждан,
Пронзая темь времен,
Как Ка звучало в Колчаке.
Ка стегало плетью
Оков, закона, колов и покоя, и камней:
Пророков ими побивают, —
В нем казни на кол.
Когда ты, Эр, выл
В уши севера болотца*,
Широкие уши болота:
«Бороться, брат, бороться!» —
Охота у хаты за страшной грозою гнаться с белой борзою,
Чтоб вновь шла пехота, до последнего хохота
Двух черепов последних людей у блюда войны, —
В это время тяжкою поступью
Самоубийцы шло по степи Ка,
Шагая к Элям неверными, как будто пьяного, шагами
И крася облака судьбы собой,
Давая берег новый руслу человеческих смертей.
Последним ходом в проигрыше — дуло у виска —
Идет, бледнея, Ка.
Эр, Ра, Ро!
Рог! Рог!
Бог Руси, бог руха,
Перун — твой бог, в огромном росте
Не знает он преград, рвет, роет, режет, рубит.
Вздор, что Каледин убит и Колчак, что выстрел звучал,
Это Ка замолчало, Ка отступило, рухнуло наземь.
Это Эль строит морю мора мол, а смерти — смелые мели.

Эр, Ка, Эль и Гэ —
Воины азбуки —
Были действующими лицами этих лет,
Богатырями дней.
Воля людей окружала их силу,
Как падает с весел вода мокрая.
Лодку, лыжи, лет и лед, лапу
Ищет, кто падает, куда? — в снег, воду и в пропасть, в провал.
Утопленник сел в лодку и стал грести.
Лодка широка, не провалится.
И лени захотелось всем.
И тщетно Ка несло оковы, во время драки Гэ и Эр,
Гэ пало, срубленное Эр,
И Эр в ногах у Эля!

«Где рой зеленых Ха для двух
И Эль одежд во время бега,
Го облаков над играми людей,
Вэ толп кругом незримого огня
И Ла труда, и Пэ игры и пенья,
Че юноши — рубашка голубая,
Зо голубой рубашки — зарево и сверк;
Вэ кудрей мимо лиц,
Вэ веток вдоль ствола сосен,
Вэ звезд ночного мира над осью,
Че девушек — червонн<ые> рубах<и>,
Го девушек — венки лесных цветов.
И Со лучей веселья,
Вэ люда по кольцу,
Эс радостей весенних,
Мо горя, скорби и печали.
И Пи веселых голосов,
И Пэ раскатов смеха,
Вэ веток от дыханья ветра,
Недолги Ка покоя.
Девы! Парни! больше Пэ! Больше Пи!
Всем будет Ка v> Эс смеха, Да веревкою волос,
А рощи — Ха весенних дел,
Дубровы — Ха богов желанья,
А брови — Ха весенних взоров
И косы — Ха полночных лиц.
И Мо волос на кудри длинные,
И Ла труда во время бега,
И Вэ веселья, Пэ речей,
Па рукавов сорочки белой,
Вэ черных змей косы,
Зи глаз, Ро золотое кудрей у парней.
Пи смеха! Пи подков и бега искры!
Мо грусти и тоски,
Мо прежнего унынья.
Го камня в высоте,
Вэ волн речных, Вэ ветра и деревьев,
Созвездье — Го ночного мира,
Та тени вечеровой — дева,
И За — за радостей — глаза.
Вэ пламени незримого — толпа.
И пенья Пэ,
И пенья Ро сквозь тишину,
И криков Пи».