Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1
Городецкий очень любил Есенина, помогал его первым шагам в литературе… «Наставнику моему и рачителю», — написал Есенин на одном из своих сборников, даря его Городецкому. Об отношении Городецкого к Есенину свидетельствует его письмо от 4 июня 1915 года: «Сердце мое, Сергунь! Письмо твое получил, но в суматошной здешней каторге не нашел тихого еще часа, чтобы побыть с тобой письменно. Много о тебе думал и радуюсь в темные свои дни, что ты есть. Ради Бога не убейся о немцев, храни тебя твой Исус. Будь внутри себя крепок, тогда ничто, верю, не возьмет. Пиши часто, все туда же. Я еще здесь побуду. В «Русской мысли» твои стихи приняли с удовольствием, как и везде. Пошли ей свой адрес. Очень смеялся, как ты с Ливенкой набуянил. За стихи мне целую, родной; отплачу вскоре тем же. Был здесь Бальмонт. Показывал ему твои портреты и стихи. Где нищий дает Богу хлеба понравилось чрезвычайно. Карточка наша с тобой отличная. Завтра отправлю тебе непременно. Приехал Ширяевец. Тяжеловат и телеграфом пахнет. От города голову потерял. Снялись мы с ним — два каторжника — взгляни сам! Напиши мне, в каком ты полку будешь. Все мне кажется, что я на тебя не нагляделся и стихов твоих не наслушался. Пришли мне книжку свою теперь же, хоть какой она есть. Будь здоров, весел и певуч. Не забывай про меня. Целую тебя нежно. Не влюблен я в тебя, а люблю здорово. Твой Сергей».
Над комплектом газет. Посвящено О. С. Литовскому (1892–1971) — советскому журналисту и критику, работавшему вместе с Городецким в «Известиях». В книге «Так и было» (М., 1958) О. Литовский писал: «В «Известиях» я познакомился с поэтом Сергеем Городецким, который появился в моем кабинете как раз в ту самую минуту, когда я сдавал сообщение о том, что он умер, и небольшой некролог. Городецкий приехал с Кавказа. В первую мировую войну он в качестве корреспондента «Русского слова» находился на турецком фронте в корпусе Баратова. Из Ростова поступило сообщение о том, что поэт погиб от сыпного тифа. Наше знакомство, начавшееся столь своеобразно, продолжается и по сей день» (с. 21–22).
ДУМЫКнига вышла в 1942 году в Ташкенте, где Городецкий был в эвакуации.
22-VI-41. Первоначально называлась «В ответ врагу». Судя по дневнику Городецкого, стихотворение написано в Ленинграде, где поэт был для работы над либретто оперы «Орлеанская дева». 23 июня стихи были прочитаны по Ленинградскому радио.
Московская ночь. В первые месяцы войны Городецкий, как и многие московские поэты, постоянно выступал на призывных пунктах, собраниях и митингах. 3 августа 1941 г. он записывает в дневнике: «Два выступления (хорошие). 3 ч. — Парк культуры: Федин, Кирпотин, Вася Казин и я (Три богатыря, партизаны, московская ночь, Австриец)…»
Иван Иванов. Иванов Иван Петрович (1880–1941) — колхозник с. Лишняги Серебряно-Прудского района Тульской области, повторил подвиг Ивана Сусанина. Иванов завел колонну фашистских автомашин в глубокий овраг, где машины застряли в снегу. Гитлеровцы расстреляли И. П. Иванова («Правда», 1942,11 февраля).
СТИХОТВОРЕНИЯВ разделе собраны стихотворения из различных сборников, а также публиковавшиеся в периодических изданиях. Все стихотворения, кроме «Достоевский», публикуются по тексту Большой серии «Библиотеки поэта».
«Подвал сырой…» — Первое опубликованное стихотворение Городецкого. В автобиографии «Мой путь» поэт писал: «Александр Рославлев взял у меня стихотворение «Папа, не ходи работать, папа, не ходи! Наше счастье впереди…» и передал в редакцию журнала «Истина», где оно вскоре и было напечатано, раньше, чем взятые Брюсовым в его «Весы» стихи про Ярилу».
Микеланджело, Девушка из Помпеи. Эти четырнадцать стихотворений были написаны в результате двух поездок Городецкого в Италию в 1912–1913 гг. Поэт готовил отдельный сборник итальянских стихов, но он не вышел в свет из-за первой мировой войны.
В саду у Репина. Стихотворения были опубликованы в специальном номере журнала «Нива», посвященном 70-летию И. Е. Репина. В шуточном стихотворении «Случайная встреча», обращенном к К. И. Чуковскому, С. М. Городецкий вспоминал те далекие годы, когда они часто виделись в Куоккале у И. Е. Репина:
Ну вот, мы встретились, Корней,
Под фрескою кинокартины.
Вы, как из бездны прежних дней,
Меня окликнули: — Серджина!
Я покупал три пирожка —
(Что может быть еще нелепей),
А вы летели в облака:
— Про вас писал я… В книге «Репин».
Стихи писали вы про сад,
А я просил про человека…
Случайной встрече был я рад —
На гребне дней, на вздыбе века…
В книге «Репин» К. И. Чуковский обратился к Городецкому с просьбой написать стихи о Репине к его юбилею. Поэт в один день написал стихотворение, но оно оказалось лишь талантливым изображением той обстановки, в которой жил Репин, правдивой зарисовкой с натуры. Самого же художника в нем не было. И Городецкому пришлось писать второе стихотворение.
И. А. Бродский пишет в воспоминаниях о Чуковском, что Корней Иванович замечал: «Городецкий — очень способный рисовальщик. Репин говорил ему: «Вы — талант! Вы сможете стать художником! Но лучше оставайтесь поэтом! Вы уже нашли себя…»
Горюшко. О судьбе этого стихотворения Городецкий писал Чуковскому: «Дорогой Корней Иванович. Сейчас принесли мне 197 р. за «Горюшко», которое Вы удостоили помещением в детском альманахе. Благодарю Вас не за это, конечно, а за то, что взяли на себя честь печатания этого довольно-таки известного стихотворения в первый раз на том языке, на котором оно написано, т. е. на русском.
У этого стихотворения странная судьба (это мои советские «Звоны-стоны»)… Я их везде читал и везде хвалили, но напечатать их, как вообще мне свои стихи, почему-то не удавалось. Их (стихи «Горюшко») перевели на белорусский и украинский языки и напечатали. Но по-русски они появились впервые… Второй раз Вы меня смело пропагандируете!»
Послесловие. Этим стихотворением должна была закончиться книга, посвященная жене поэта Анне (Нимфе) Алексеевне Городецкой. Ее издание не состоялось. «В 1945 году, — писал Городецкий в автобиографии, — я потерял жену, вернейшего друга и соратника всей моей творческой жизни».
Достоевский. Стихотворение было написано в 1929 г. В 1967 г. Городецкий переработал его. Оно было включено в составлявшийся и редактировавшийся при жизни автора сборник «Северное сияние». Об отношении Городецкого к Достоевскому говорится в неотправленном, сохранившемся в архиве поэта письме Я. Коласу: «Библиотека отца состояла из сочинений классиков в первых изданиях. Я читал все. Но старший мой брат Борис вскоре обогатил мое литературоведчество. Вдова Достоевского, Анна Григорьевна, с которой я много позже, в салоне барона Дризена, спорил по вопросу о том, пользовался ли Федор Михайлович в своих анализах человеческой души сочинениями современных ему психиатров, на каковой вопрос она отвечала, стуча посохом по блестящему паркету, — нет, никогда — вот эта Анна Григорьевна решила взять студентов для распространения первого полного, предпринятого ею, издания сочинений Ф. М. И мой брат — посмертное спасибо ему за это — взял меня с собою на Николаевскую улицу, на квартиру, где умер Ф. М.
Помню: мрачная передняя, большой кабинет с темными обоями, с мрачным диваном, с толстыми, набитыми книгами шкафами, с затоптанным — рисунка разобрать нельзя — ковром, с тяжелым письменным столом, с густыми, едва дающими дорогу свету портьерами на окнах… Кабинет Достоевского был мрачен. Брат увел меня, и вскоре на его столе появились томики первого полного собрания сочинений Достоевского. В голубовато-зеленоватых обложках. Я их съел, как съел все запретное: «Человеческое, слишком человеческое» Ницше (не принял: похоже на Евангелие, но хуже), Писарева и Чернышевского, по которым я только лазал, не понимая, почему так длинно. Из Достоевского я взял только одну мысль — главную: «Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен». Я вполне мог подчиниться этой мысли, потому что мое детство говорило о том, что оно — правда. Я тогда же составил завещание на случай моей смерти (которая стала подругой моей мысли со дня моего ранения на пожаре) и просил, чтобы на моей могиле написали только: «О мире всего мира».
Вот это первая моя встреча с Достоевским.
Вторая. К 1929 году я уже десять лет был полноценным советским гражданином. Лет за пять до этого в статье об Андрее Соболе, покончившем самоубийством у памятника Достоевского, где теперь стоит Тимирязев (резца Меркурова, который не понял Достоевского), в «Известиях» я предостерег от всех ядов, которые таятся в Достоевском, и стихотворение, посвященное Андрею Соболю, я закончил словами:
Федор Михайлович, долго ли
Будете нас вы пытать?
В 1929 г. я написал стихотворение «Достоевский». Оно до сих пор не опубликовано…
