Анна Брэдстрит - Поэзия США

В десять утра молодая хозяйка
ходит в халатике за
стенами деревянного дома.
Я мимо одинокий мчу в машине.

Потом она к обочине подходит,
зовет торговцев льдом и рыбою, стоит,
робея, без корсета, поправляя
соломенные волосы, в моем сравненье
она опавший лист.

Моей машины мягкие колеса
несутся с хрустом по
сухой листве, когда я кланяюсь и проезжаю, улыбаясь

Свернувшийся в трубку лист
оберточной бумаги
по своим размерам

и даже по форме чуть-чуть
напоминающий человека
катился по ветру

постепенно все дальше
и дальше
по мостовой покуда

машина
переехала его
и прижала

к земле. В отличие
от человека он распрямился
и снова

покатился по ветру
все дальше и дальше
как ни в чем не бывало

Красная зимняя шапка синие
глаза улыбаются
голова и плечи заполнили плоскость

холста скрещенные на груди
руки крупное ухо
правое высокий ворот

застегнутой доверху
тяжелой куртки
оставляет отчасти открытым

лицо похожий на луковицу
обыкновенный нос
но эти глаза окаймленные красным

переутомленные он должно быть
жестоко их мучил
но тонкие запястья художника

показывают что эти
мужские руки не знали
мужицкой работы разросшаяся

русая борода всклокочена
не было времени ни на что
кроме живописи

По Брейгелю
когда Икар упал
была весна

крестьянин
пахал свою пашню
все великолепие

года пробудившись
пело и звенело
вблизи

морского побережья
природа
была занята собой

потея под солнцем
растопившим своими лучами
воск

слабый всплеск
в стороне от берега
остался

никем не замечен
это была
гибель Икара

Наливай жених вино
видишь будто королева
сидит невеста распустила

волосы по вискам
голова что копна
спелой пшеницы видишь

гости вдоль столов расселись
волынщики уже готовы
псы шныряют появился

бородатый бургомистр
женщины в своих крахмальных
белых головных уборах

без умолку болтают кроме
невесты она сложила ручки
и восседает чинно молча

простые блюда подаются
простокваша на тарелках
их к столу подносят на

двери снятой ими с петель
парни первый в ярко-красной
куртке с ложкою на шляпе

Живость
человеческого ума
чувствуешь здесь

и скрытый призыв
к искусству искусству искусству!
живопись

которую Ренессанс
пытался поглотить
а все-таки

она осталась июль
над лугом
ветер гуляет

скошенное сухое сено
лежит
рядами

женщины с граблями
это было его собственное —
сороки

терпеливые лошади этого
никто у него не мог
отнять

По воле художника
кружатся кружатся
кружатся

во власти праздничного
безудержного
разгула

толпа крестьян
с подружками их толстозадыми
ярмарку захлестнула

мелькают женщины
в белых крахмальных
головных уборах

пляшут парочки
и тут же прячутся
под кустами

кружатся кружатся
стучат крестьянскими
грубыми башмаками

кричащие рты разинуты
Ойя!
пляшут машут ногами

Коль себе заткнете рот,
Я спою вам в свой черед,
Как один молодчик мучился в беде.
Вовсе не был он лентяй,
Ему работу подавай,
Но один ответ он получал везде:

             «Прочь, прочь, прочь иди, бродяга,
             Нет работы никакой;
             Если ж будешь здесь торчать,
             То в тюрьму пойдешь опять.
             Лучше уходи, бродяга, с глаз долой!»

Он по улицам бродил,
Пока не выбился из сил.
Видит — в доме леди варит свой обед.
Тут он к ней: «Привет, мадам,
Дров не наколоть ли вам?»
А она ему отрезала в ответ:

             «Прочь, прочь, прочь иди, бродяга,
             Нет работы никакой;
             Если ж будешь здесь торчать,
             То в тюрьму пойдешь опять.
             Лучше уходи, бродяга, с глаз долой!»

Видно, надпись неспроста:
«Потрудитесь для Христа»,
Он подумал: «Здесь работу я найду».
Кланялся он до земли,
Так, что ноги затекли,
Получил же отповедь, а не еду:

             «Прочь, прочь, прочь иди, бродяга,
             Нет работы никакой;
             Если ж будешь здесь торчать,
             То в тюрьму пойдешь опять.
             Лучше уходи, бродяга, с глаз долой!»

Вдруг, как будто бы из стен,
Появился полисмен,
Спрашивает: «В город к нам попал ты как?
Тебя к судье отправлю я».
Сказал судья: «Здесь власть моя.
С нас и так довольно нищих и бродяг.

             «Прочь, прочь, прочь иди, бродяга,
             Нет работы никакой;
             Если ж будешь здесь торчать,
             То в тюрьму пойдешь опять.
             Лучше уходи, бродяга, с глаз долой!»

Вот настал счастливый час —
Он, отмаявшись, угас
И уверен, что пойдет на небо в рай.
Но у золотых ворот
Петр-апостол, старый крот,
Дал ему такой хороший нагоняй:

             «Прочь, прочь, прочь иди, бродяга,
             Нет работы никакой;
             Если ж будешь здесь торчать,
             То в тюрьму пойдешь опять.
             Лучше уходи, бродяга, с глаз долой!»

Рабочие на Эс-Пи лайн[96] волнуются опять,
Но Кэйси Джонс, наш машинист, не хочет бастовать.
Его котел давно течет, и не в порядке ось,
Подшипники колес скрипят, весь паровоз хоть брось…
          Кэйси Джонс, трудись как окаянный,
          Кэйси Джонс, награду получай.
          Кэйси Джонс медалью деревянной
          Награждается за службу Эс-Пи лайн.

Рабочие к нему: «Бастуй! Участие прими».
А Кэйси им: «Я не вожусь с подобными людьми».
Но с рельс расхлябанных сошел негодный паровоз,
И Кэйси в реку вместе с ним свалился под откос.
          Кэйси Джонс, катись на дно по кочкам,
          Кэйси Джонс, хребет себе ломай.
          Кэйси Джонс, ты станешь ангелочком,
          Прямо в небо поезжай по Эс-Пи лайн.

У райских золотых ворот, торжественно представ,
Сказал он так: «Я, Кэйси Джонс, товарный вел состав».
«Ну что ж, — ответил Петр ему, — бастует хор как раз.
Работу можешь ты найти штрейкбрехером у нас».
          Кэйси Джонс нашел работу в небе,
          Кэйси Джонс нашел себе там рай.
          Кэйси Джонс у ангелов за скэба,
          Так же как среди рабочих Эс-Пи лайн.

Собранье ангелы тогда устроили — и вот
Сошлись на том, что Кэйси Джонс и к ним не подойдет.
Союз их номер двадцать три, — он есть там, говорят, —
По лестнице его спустил, пинком поддавши в зад.
          Кэйси Джонс летел с небес до ада.
          «Кэйси Джонс, — сказал тут дьявол, — знай:
          Выгребать тебе здесь серу надо
          За штрейкбрехерство твое на Эс-Пи лайн!»