Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1
Последняя пушка, последний танк...
Отныне навеки да будет так!
Да будет так! И в память о том
Назвали мост "Последним мостом"!
Но, стоя на гордом этом мосту,
В балладе воспев его красоту,
Мы не забудем - ни я, ни ты, -
Что в Африке есть другие мосты.
Другие мосты, плохие мосты:
Иностранные ходят по ним посты.
Я проехал по Африке много верст,
Я видал в ее реках отсветы звезд,
Но со звездами рядом, вниз головой,
Под мостами ходит там часовой!
Нет, не только на Ниле - в других местах...
Не пора ли напомнить о тех мостах,
По которым не сам - так ногами вперед
Засидевшийся в Африке хищник уйдет?!
Не угроза, не с моста вниз головой!
Если хочет добром, пусть уходит живой,
Пусть уходит! Нет просьб других! Уходи!
Пусть уходит! Нет крика другого в груди.
Пусть уходит домой! Пусть уходит домой!
Через мой мост. Да, через мой!
Хотя ты его жадно считал своим,
Это я, африканец, зарыт под ним,
Это я тонул здесь. Я лес валил!
Это я его кровью своей полил!
Я твой бич и дубину тебе не прощу,
Но, не выстрелив в спину, через мост пропущу.
Пропущу тебя на условье одном -
Что ты мост перейдешь и забудешь о нем
До тех пор, пока смогут земля и вода
Твою тень со штыком забыть навсегда!
Нет в балладе конца. Мы под нею черту
Подведем на последнем самом мосту...
ГВОЗДИКА
Гвоздику я бы не пустил в балладу,
Да спутник так болтлив, что нету сладу!
В Александрию едем с ним на поезде.
И нет конца его сладчайшей повести
Про Фергали, про Фергали великого,
Про лацкан пиджака его с гвоздикою,
Известной каждому на побережии,
Зимой и летом неизменно свежею,
Просунутою незаметно кончиком
В петличку с тонким водяным флакончиком.
Мой спутник хочет, чтоб на всю планету
Я раструбил бы про гвоздику эту.
В нем нет еще и тени подозрения,
Что не сойдутся наши точки зрения.
Уже мы слезли с поезда, в отеле мы,
Свет погасили и легли в постели мы,
Но все струится с языка незримого
Рассказ про Фергали неповторимого:
- Он хлопок здесь скупает в эти месяцы.
Вам завтра утром предстоит с ним встретиться -
С его улыбкою, с его гвоздикою... -
Всю ночь мой спутник маятником тикает,
Гудит не уставая, словно радио,
А я его своим молчаньем радую,
Лежу, не сплю, ловлю сквозь гулы голоса,
Как волны бьют в береговую полосу
И как, шурша песком, сама пустыня
Перебегает улицы пустые.
Нет, не про Фергали с его гвоздикою -
Я про пустыню думаю про дикую,
Безводную, бесснежную, безмерную,
Не меренную рейкой землемерною,
С шатрами бедуинов гордо-рваными,
С их нищетой, прикрытою Коранами,
С мечтой о Ниле под кошмою каждою,
С неутоленным голодом и жаждою,
С песком, в зубах хрустящим как безумие,
С верблюдами, иссохшими как мумии,
С детьми худыми, как само отчаянье,
С глазами их, которых нет печальнее!
Я вижу в кровь исхлестанную спину
Батрачки, убежавшей с поля к сыну,
Я вижу хлопок на краю пустыни
И кровь на нем! И сердце мое стынет
От бешенства холодного и страшного,
От этого наследья дня вчерашнего.
Лежу. Молчу. А спутник все неистовей
Мне соловьем про Фергали насвистывает:
- Хотя и стар, но выглядит так молодо,
Когда плывет по рынку с белым золотом,
Как весел он, как вежлив, вот увидите!
Всегда с гвоздикой свежей, вот увидите!
И тут, себя сдержать уже не пробуя:
- Давайте спать! - я говорю со злобою.
Но сам всю ночь египетскую, лунную
Все не могу заснуть, с башкой чугунною.
Огни и звезды портового города...
А сердце, как ножом, тоской распорото!
Глаз не сомкнув, с утра иду на вылазку:
За домом дом, за вывескою вывеску -
Смотрю лавчонки, лавки, магазинищи...
Голодных ребра и жратвы корзинищи -
Открытое без всякого смущения
Богатства с нищетой кровосмешение.
А вот и порт, толпой судов заставленный,
И рынок здешний, до небес прославленный,
С его египетского хлопка кипами,
Со звоном денег, с криками и всхлипами,
С его торговцев языками бешеными,
Как колокол над городом подвешенными.
И среди этого столпотворения -
Вдруг мне навстречу, как стихотворение,
Сам Фергали с гвоздикой неизбежною,
Розовощекий, с сединою снежною.
Мы рынком сведены, людьми представлены,
Друг перед другом он и я поставлены.
Да, это верно, выглядит он молодо,
Нет на лице следов забот и голода.
Он горд, людей он криком не преследует,
Как тот бедняк, что продает последнее.
Всего одно движенье пальцем подано -
И горе тысяч куплено и продано...
Да, это верно, он нежнее нежного
Мне хвалит море хлопка белоснежного,
Но не хотел и на день бы остаться я
В его руках на белых тех плантациях,
Где крик батрачки, в кровь бичом обласканной,
Торчит гвоздикой красною из лацкана,
Где молоком грудным, как бык, он выпоен,
Из тысячи голодных сытым выкроен,
С улыбкой розовой, с походкой важною,
С гвоздикою, от слез ребенка влажною.
Наш разговор с ним тонкой ниткой тянется;
Сейчас рвану - и два конца останется!
Обоих нас я этим лишь обрадую,
Но как же быть тогда с моей балладою?
Чем гладкою концовкой быть испорченной,
Пусть лучше остается незаконченной,
Поскольку на гвоздику эту красную
И есть, и будут точки зренья разные.
ДЫМ НАД ХИЖИНОЙ
Эту свою балладу
начну я в глуши такой,
Где не найти адвоката,
лишь судьи есть под рукой.
Безмолвны рощи какао,
в хижинах нет огней;
Как вымерла вся деревня,
один лишь дымок над ней.
В хижине у Воттуна
все племя сошлось чуть свет.
Уже очаг догорает,
а Воттуна все нет.
Воттун пошел к англичанину,
три дня уже нет его.
Пошел передать он мысли
племени своего.
Но английский начальник
в железо его заковал
И только потом его мысли
к себе на допрос позвал.
Так легче выиграть диспут,
когда, придя на допрос,
Помнит, что он закован,
тот, кто мысли принес.
Ночное позднее время;
полисмену не по душе,
Что снова сошлось все племя
в Воттуновом шалаше.
Воттун говорил здесь речи,
он не просто болтун,
Говорят, что для всей империи
стал опасен Воттун,
Руки Воттуна закованы,
но в одной из газет,
Говорят, на первой странице,
напечатан его портрет.
Говорят, он сказал англичанам,
что земля под ними горит,
Говорят, это очень отчаянно -
то, что он говорит,
Будто бы масло пальмовое
и каучуковый сок,
Чем отдавать англичанину,
лучше вылить в песок,
Будто бы тот, кто спину
гнет для чужих барышей, -
Будто бы он унижен
таким порядком вещей.
Будто бы он поэтому
голоден, болен, слаб,
Будто бы здесь, в Нигерии,
есть еще слово "раб",
Будто бы это слово
надо выжечь дотла.
Будто б тогда Нигерия
счастливой страной была!
О чем еще говорил он?
О чем говорил? Ах да!
Будто б врачей побольше
надо послать сюда;
Будто б надо лекарствами
пичкать черных детей;
Будто б они не выживут
без этих его затей;
Будто бы надо черным
школы построить тут;
Будто б они без грамоты
ну прямо не проживут;
Будто б все они люди,
у всех своя голова, -
И так говорил он, будто бы
сам верил в свои слова!
Полисмен идет по деревне.
Все заперто на замок,
Но над хижиною Воттуна
вьется в небо дымок.
Вьется тонкий, как волос,
среди непроглядной мглы
И упрямый, как голос,
закованный в кандалы.
Полисмен идет по деревне.
Полисмен до утра следит.
Хозяина нет, но в хижине
племя его сидит.
- Воттун в кандалы закован,
