Коллективный сборник - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Где царь вознесся на коне
И замер в сумраке зловещем,
Поэт завидовал волне,
Что ей простор морской обещан.

И в самой зависти, шумливей
Волны, он тосковал о мщенье.
С плаща стекал осенний ливень,
И капли плыли по теченью.

А он куда направит бег
Судьбы своей? Где кинет сходни?
Иссякнет ливень, хлынет снег —
Тоска и злоба безысходны.

Пока дворцовые огни
Блистают, словно эполеты,
Пока подобьем западни
Россия кажется поэту.

Нева черным-черна у ног,
Ночные воды непроглядны.
На что надеяться он мог?
Чего желать? Ночь… Плеск невнятный…

Где конь на каменной волне
С разлету брызнул медной пеной,
Всё отзывается во мне
Негодованье лиры пленной!

Едва припомню барский сад,
Опять привидится раскосый,
Хмельной, широкогрудый, босый
Садовник — отставной солдат.

Таким привидится он мне
И в сотый раз, едва припомню
Осенний сад, пролом в плетне,
Коловший до крови шиповник.

Была пуглива ветвь ветлы,
Был клен багрян наполовину,
А он лишайные стволы
Обмазывал раствором глины.

И не терпелось тем сильней
Вломиться в сад, назло солдату,
Чем больше красного арката
Роняли воробьи с ветвей.

Рубаху красную на Пасху,
Кожух дубленый к Покрову,
Картонную на святки маску —
Зеленоклювую сову, —

Меня подарки утешали,
Но было больно мне смотреть,
Как мяла мать каемку шали,
Лица не в силах утереть.

Она обнову мне дарила
И снова, так, что жизнь отдашь,
Кого-то доброго молила:
«Даруй нам пищу, Боже наш!»

И проливала, вопрошая,
Святые слезы — сердце жглось…
Так голодать до урожая
Нам с божьей помощью пришлось.

Божницу подпирал плечами
Церковный староста, пока
Тянули жребий поречане
И снаряжали ходока
В Торжок за солью, за свечами.

Минуя села и слободки,
Ворча на жребий свой, ходок
По насту вешнему неходко
Спешил к Ефремию в Торжок
Сушить опорки и обмотки.

Костер на площади соборной
Не угасал тогда. Попы
Взамен свечей и соли сорной
Выманивали у толпы
Пчелиный воск и холст узорный.

А поречане на дорогу
Глядели сумрачно в ночи.
И остывало понемногу,
Как непосоленные щи,
Их упование на бога…

Пел матицей коптила плошка,
На сходке маялся народ:
Делили соль столовой ложкой —
По ложке, поровну, на рот,
А было соли всей — лукошко…

Когда Папанин в океане
Ледовом вырос, как гора,
Дворы покрыла ропаками
И айсбергами детвора.

Кто: те ли, эти ли любимей?
Равно имели мы в виду
И тех, дрейфующих на льдине,
И этих, зябнущих на льду.

Нам дорог берег, обретенный
Отцами в схватках боевых.
Котовский, Щорс, Чапай, Буденный —
Герои сверстников моих.

Есть, не в пример наукам хитрым,
Совсем не хитрая одна:
Распознавать по детским играм,
Чем озабочена страна.

Прибрежной липы ствол дуплистый
Увидел я издалека.
Услышал плеск листвы росистой,
Подобный плеску ручейка;
Чуть испытав сердец томленье,
Там мы расстались у реки,
Я уповал на примиренье,
На краткость крохотной руки.
И упований долголетье —
Как сон тревожный в мире том.
Где мы, расставшись на рассвете,
С восхода солнца встречи ждем.
Благословенна свежесть мая
И утренняя дрожь ветвей,
Дорога к берегу лесная,
Листва над хатою твоей!

Только белая блузка –
Грустный времени след –
И короткой и узкой
Стала за восемь лет.
И глаза словно те же,
Тот же выговор слов,
Только русая реже
Прядь спадает на лоб.
Только гостеприимства
Молчаливей обряд.
Ярче свет материнства —
Светлый женственный взгляд.

Маньчжурские сопки, карельские скалы,
Бесчисленных странствий моих колеи
На сгорбленном глобусе, верю, искала,
Сжигая шальные открытки мои.
А ныне… А ныне – как не было странствий,
Дороги и годы не выкрали страсть.
Дай руку, уверься в моем постоянстве,
Дай сердцем натруженным к сердцу припасть.

Левый берег в огне, а на правом
Пеплом кроются угли костра,
И связисты сквозь тьму к переправам
Тянут кабель – работа быстра.

И, незримы, сползая по скатам,
Пробираются к лодкам стрелки.
Возвестит предрассветным набатом
Батарея о штурме реки.

Тишину разорвут на клочья
Всплески весел и гром пальбы.
Берег с берегом, мерясь мощью,
Водяные взметнут столбы.

Вспенят волны реки величавой
Мастера лобовых атак,
И рванутся в штыки у причалов,
И отхлынет, не выстояв, враг.

И связисты протянут кабель
Над водой и отправят весть:
Там, где буйствовал враг и грабил,
Жег и рушил, – вершится месть.

Дождями омытые тропы,
Деревья, шумящие гневно,
Листвы облетающей ропот
И залпы всенощно, вседневно.

Фашистские орды, лютуя,
Пусть метят кровавою метой
Лесные селенья, — вчистую
Расплатимся мы и за это.

Мы в битвах всенощных, вседневных,
Чем дальше, тем тверже, упрямей.
Не видеть им родину гневных —
Россию — в позоре и сраме.

На склоне дня в червонной позолоте
Стоит сосна, стройна и высока.
Над ней летят, сверкая, самолеты
И белогрудые кочуют облака,
Ее вершину молнией могучей
Гроза разбила. И у той сосны
В бессильном гневе бронзовые сучья
Над голою землей занесены.

Хранит сосна на смуглом теле знаки
Далеких встреч и чьи-то имена.
По вечерам в сыром и плотном мраке
Ей грезились былые времена.

Ей вспоминалась прелесть диких весен,
Когда в корнях рождаются ключи
У одиноких лермонтовских сосен;
Когда рычат потоки, бьются косачи.
И вновь трубит весна…

Опять в овраге,
Беснуясь, мчится бурная река,
Горят костры и вспыхивают флаги,
По полевому шпату бьет кирка,
И режет землю звонкая лопата,
И злые корни рвет в глуби земли…
Здесь будет парк. Веселые ребята
К сосне недаром песню принесли.

Они поют о муромской дороге,
Они поют: «Стояло три сосны.
Со мной прощался милый…» И о многом
Поют они, хмельные от весны.
И зашумели ветви, закачались,
Пролетный ветер наклонил сосну.

Под нею тоже, может быть, прощались
И назначали встречу на весну.
И вот сосна совсем по-человечьи
Навстречу людям ветви подала,
Чтобы при новых и счастливых встречах
Под нею наша молодость цвела.