Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Еще возможно замысел оставить.

Стучат?

Могильщики о крышку гроба
Лопатой стукнули.

Они со мною.

Сюда, сюда, но тише, ради Бога.

Я ухожу.

Покойной ночи, мать!

Храни тебя Господь.

Я долго ждал
Сигнал. Ночь темна, и воздух душен,
Сбирается гроза.

Она мила,
И, по наружности, отнюдь не зла.

Молчите, вы!

Я думаю, пора.

Постойте — Я как будто ослабела,
Весь дом качается, в глазах туман —

Вам дурно?

Нет, прошло. Лишь на мгновенье
Я содрогнулась.

Я останусь.

Нет, —
Простая слабость женская не вправе
Менять решений. Вы сойдете вниз
Держать дозор. Я вновь спокойна.

Эта
Симпатия похожа на любовь,
Я ожидал подобного сюжета.

Я попросил бы, сударь, вас молчать.

Вы ссоритесь?

Мы думаем начать.

Пора, пора. Входите же. Но ссора
Была бы неуместна.

В добрый час!

Спокойствие, спокойствие, сеньора.

Вы знаете расположенье?

Как же, —
Я здесь бывал частенько гостем. В доме
Нет никого?

Все слуги спят внизу

Мы слушаем.

За этой дверью, там,
Пройти две лестницы, и на постели
Найдете вы —

Он спит?

Но вы хотели,
Мне помнится, вручить задаток нам?

Вот золото.

Благодарю, но мне
Его не нужно.

Но тогда вдвойне
Обязан я вниманию синьоры.
(Берет кошелек)
И кончим деловые разговоры.

Что с вами? Вы колеблетесь?

Я тверд,
Но предпочел бы разбудить беднягу
И в поединке честно выбить шпагу,
Олимпио дорезал бы.

Он горд.

Хотите вы сказать, что я убийца
Без проблеска стыда и чести? Вор,
Трусливо жизнь крадущий, словно перстень,
Забытый на столе?

Он мелет вздор.

Иль объяснить причины я должна,
Зачем, как гада, жалость раздавила
В душе моей и на смерть осудила
Того, кем даже смерть оскорблена?
Ступайте прочь! Я справлюсь и сама.
Мужчины стали слишком осторожны
И добродетельны — Уйдите! О,
Мне нестерпима даже мысль, что я
Могла бы вновь услышать этот голос
Который, словно яд, сочится в ухо
И замораживает жилы — Воздух
Вокруг него готов корой засохнуть,
Как гнойный струп на теле прокаженном.
Ни дня, ни часу, ни мгновенья жизни!
Вам надобны причины? Но язык
Не в силах их назвать!

Я не привык
Расспрашивать.

Нам хватит кошелька.

Но поспешим, ночь слишком коротка.

Да, да, ступайте. Я среди двора
Покараулю. Помните, сомненье
Невыгодно в известном положеньи.

Итак, чтоб не было следов насилья,
Мы в глаз его вколотим тонкий гвоздь,
Для верности немного ковырнем
В мозгу, и тело сбросим вниз, с балкона.
Решетку не мешает обломать:
Несчастный случай, — человек упал
И умер сам, от сотрясенья мозга.

Довольно болтовни. Идем.

Луна
Сегодня в отпуску, свеча нужна.

Пойду и я. Не бойтесь, лишь стена
Отделит нас на краткое мгновенье —
Да, что еще? Постойте, я хотел
Напомнить вам, и вдруг забыл.
Как душно —
Вот грянет гром, и хлынет тяжкий ливень,
И затрещать деревья, словно парус
На корабле разбитом —
Беатриче!
Корабль готов. Я светлой бирюзой
И жемчугом твое осыпал ложе —
О, если буря бросится на нас, —
Я задушу ее, — мне нет запрета…
Нарушу все законы и обеты,
Всё растопчу за день один, за час.
Ты не уйдешь! Нет в мире преступленья,
Перед которым в страхе отступлю,
Пусть я жесток, но я тебя люблю,
И полюбив — не знаю сожаленья!

Молчи, молчи, и в этот час он смеет
Напоминать о плате!

Это страсть
Уста мои насильно разомкнула!
Но вот — я снова глух и нем. Довольно,
Я ухожу. Но помни, я вернусь!

Да, Беатриче, ты совсем одна…
Прислушайся. Что скажешь, сердце? Ровно
И мерно чередуются биенья,
И под запястьем легкая волна
Всё так же катится неторопливо.
А между тем привычная душа
Наемного убийцы ужаснулась.
Что он сказал? Слегка замялся? Кровь
Ударила в лицо волной загара,
Да искра прыгнула в зрачке глубоком —
Он промолчал, но бросил осужденье
И отказался от завидной платы.
О, совесть, совесть, твой ли это голос?
А ночь летит. Зловещее безмолвье,
Как зверь немой, насторожилось в страхе,
Глядит, не верит. Медленные тени
Проникли в дверь, подкрались к изголовью,
Тихонько подымают покрывало,
В лицо заглядывают — Ищут место,
Куда бы поразить. А он, быть может,
В своем мучительном оцепененьи
Внимательно рассматривает руку,
Настойчиво скользящую во тьме,
И безуспешно ищет объяснений
Загадке страшной. И открыть глаза
Пытается сквозь липкий ужас смерти —
(Слышен крик)
О, Боже, крик!
(Пробегает Олимпио)
Остановитесь!