Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
Ах, как это похоже на нас… Так что ты хочешь, братец?
И когда Дмитрий стал просить разрешения не прекращать пробу с Югорским Шаром, прервал его:
— Астрономического определения места ввиду плохой погоды не делают, подавать обсерваторское радио не будем. А больше телеграфировать не о чем. Мы будем только слушать Югорский Шар.
…«Дослушались!» Дмитрий выбросил за борт недокуренную папиросу, вернулся в рубку и в последний раз надел наушники. Эфир молчал. Связь с берегом была потеряна окончательно.
Но отдыхать ему в эту ночь так и не удалось. Утром сильный удар потряс судно.
«РАГНА» И «СКУЛЕ»
Авария произошла 15 августа в восьмом часу утра в проливе Вега. «Эклипс» с полного хода ударился днищем о каменистый грунт. Треск такелажа, вой собак, топот тяжелых матросских сапог подняли в небо тучи птиц, гнездившихся на берегах пролива. Барк накренился.
Капитан Свердруп стремительно поднялся на мостик и, мгновенно оценив обстановку, отдал первые команды:
— Обследовать носовой трюм! Шлюпку к спуску! Боцману приготовиться завозить якорь!
Но ни в этот день, ни на другой, ни на третий снять судно с мели не удалось. Команда изнемогала от усталости, перегружая из носовых трюмов уголь и запасы провизии. Бесчисленное количество раз завозили якорь, добавляя к усилиям машины мощность судового брашпиля, но «Эклипс» оставался сидеть на грунте.
К вечеру 18 августа убедились окончательно: самим с места не сойти. Вся надежда на радио: приходилось просить о помощи.
Все эти сутки телеграфист не покидал радиорубки. Он вызывал Карские радиостанции во все сроки их работы, но безуспешно. Его не слышали. Расстояние до Югорского Шара равнялось 825 километрам. Все остальное время он тщательно прослушивал эфир в надежде поймать какое-нибудь судно и передавал сигналы бедствия. Шанс на успех невелик: мало вероятно, что поблизости есть суда, снабженные радиотелеграфными аппаратами. Но он не прекращал работы.
Свердруп по нескольку раз в сутки заглядывал в радиорубку и, не сказав ни слова, уходил. Утомленное, с опухшими от недосыпания веками лицо телеграфиста было живым ответом.
Но около полуночи дверь радиорубки широко распахнулась, и из нее с листом бумаги в руках выбежал взволнованный телеграфист. Он помчался прямо к капитану, повторяя только что принятые непонятные слова: «скуле…», «проспект…», «консент…».
Через несколько минут радостная весть со всеми подробностями уже передавалась из уст в уста: телеграфист обнаружил неизвестную искровую радиостанцию, работающую на волне 600 метров и записал три слова: «скуле, перспектива, согласие», по которым капитан определил, что переговаривались между собой по-английски суда норвежской компании Лид, идущие в устья Оби и Енисея. Одно из них — «Скуле». Они рядом. И уж наверняка вызволят их из плена.
Весело отстучал на ключе норвежский текст телеграфист «Эклипса» и скоро вручил ожидающему тут же в радиорубке капитану ответ.
— Они идут к нам на помощь! — Свердруп крепко пожал руку телеграфисту. — А сейчас спать. Вы заслужили ваш отдых.
20 августа в 11 часов утра пароходы «Рагна» и «Скуле» взяли барк на буксир и сняли его с мели. По этому случаю в кают-компании «Эклипса» собрались офицеры всех трех судов. Гости делились новостями.
Капитан «Скуле» поднял бокал, тяжело встал:
— Господа, я предлагаю этот тост за наших телеграфистов. На всем пути во льдах, которым, казалось, не будет конца, мы говорили через Югорский Шар, Архангельск и Петроград с нашей родиной. Теперь не так страшно ходить через это чертово Карское море. Мы счастливы, что судьба подарила нам возможность помочь славному капитану Свердрупу. Мы вовремя услышали вас. Прозит! — с этими словами капитан «Скуле» протянул руку через стол и соединил свой бокал с бокалом русского телеграфиста.
МАЧТА НА ЛЬДИНЕ
В первых числах сентября на пути «Эклипса» стали почти непроходимые льды. С каждым днем все чаще приходилось отступать перед ними.
Нелегко было капитану отказаться от дальнейшего продвижения на северо-восток. Но что поделаешь: еще день-два — и барк мог на долгие месяцы оказаться в плену у льдов. Заветная точка на штурманской карте — остров Уединения, посещением которого Свердруп намеревался закончить программу поиска 1914 года, оказалась недосягаемой.
Остров Уединения. 20 марта 1878 года его открыл на шхуне «Нордланд» соотечественник Свердрупа Эдвард Иохансен. Отважный мореплаватель определил его координаты. После «Нордланда» сюда не заходил ни один корабль. Не хранит ли следов пропавшей экспедиции, не стал ли для нее последним пристанищем этот клочок земли, затерянный в труднодоступных широтах Карского моря?
Обследовать, а заодно и подтвердить открытие Иохансена! Этот план еще несколько дней назад казался Свердрупу вполне осуществимым. Несколько дней, но не сейчас. Сейчас обстоятельства столкнули его лицом к лицу с опасностью зазимовать в море, и Свердруп прилагал все усилия, чтобы пробиться к западному берегу Таймыра и отыскать удобную бухту для зимовки. Только воля капитана, его огромный опыт плавания во льдах помогали отыскивать выход порою из самых затруднительных положений, когда, казалось, льды окончательно сомкнулись вокруг корабля. Барк, маневрируя между ледяными полями, медленно приближался к заснеженным берегам Таймыра.
14 сентября «Эклипс» благополучно достиг полуострова и в одном из его заливов на 75°43′ северной широты и 92° восточной долготы, упершись носом в огромный обломок старого, четырехметровой толщины ледяного поля, встал на зимовку. Не прошло и недели, как битый лед вокруг барка был спаян крепким морозом. Над Таймыром сгущалась долгая, почти сто-суточная сплошная полярная ночь…
Всю ночь судовой механик возился с пародинамо и потому проснулся позже всех. Вчера пытался уговорить телеграфиста подождать до утра. Где там! С тех пор как этот упрямец неожиданно обнаружил суда экспедиции Вилькицкого «Таймыр» и «Вайгач», попавшие в дрейф между Таймыром и архипелагом Норденшельда, он вообще потерял покой: день и ночь проводит в радиорубке, пилит, точит, паяет. В хозяйстве механика медяшки лишней не найдешь — все перетащил к себе. «Этак и до машины скоро доберется», — ворчал в кают-компании механик, но не сопротивлялся: капитан приказал оказывать Иванову всяческое содействие.
Вставать не хотелось. Но необычный шум, голоса людей за бортом заинтересовали его, и, быстро одевшись, механик поднялся на палубу. «Так и есть, опять что-то телеграфист затеял», — усмехнулся он про себя.
Сейчас телеграфиста трудно было отличить от моряков: кожа на лице покрыта кирпичным загаром, огрубела. Захлестнув на спину пеньковый конец, он вместе с матросами тянул по льду запасной рей, задорно выкрикивая что-то. Плечом к плечу с ним — Кнудсен. «Нашли общий язык, тоже упрям как бык». В нескольких десятках метров от носа судна матросы долбили четыре проруби.
— Эй, Кнудсен, никак, глубину залива мерить реем собрались? — не выдержал механик.
Кнудсен сбросил конец, вытер пот со лба, рассмеялся:
— Спускайтесь на лед, господин механик, найдется дело и по вашей части!
Уговаривать механика не пришлось. Через несколько минут он работал вместе со всеми.
6 октября работы по установке радиомачты на льдине были закончены. Судовая антенна стала длиннее на сорок метров. Через два дня телеграфист принес в кают-компанию новость, взволновавшую всех: он слышит Инге, Шпицберген и Архангельск!
Благодаря удлинению, антенна стала емкостней, но добавочная мачта была слишком коротка — всего одиннадцать с половиной метров. Излучающая способность антенны оказалась недостаточной, чтобы «Эклипс» был услышан карскими радиостанциями. Необходимо увеличить высоту добавочной мачты, но на судне больше не было такелажного дерева.
Выручил Кнудсен. Этот неугомонный моряк в середине ноября обследовал на собаках берега залива и нашел плавник-бревно семи с половиной метров. Оно было немедленно доставлено к судну, и скоро топоры матросов превратили его в стеньгу на радиомачте. 9 декабря мачта выросла на семнадцать с половиной метров.
На следующий день в кают-компании «Эклипса» жадно читали отрывки депеш на разных языках, принятых и записанных телеграфистом за ночь. Тут были тексты, переданные неизвестным адресатам телеграфистами Парижской радиостанции, немецких, норвежских и Архангельской. Европу лихорадило. Европа бурлила. Европа полыхала в огне первой мировой войны, и отголоски этой войны радиоволны разносили по всему свету. Тексты переводили, комментировали. Моряки поздравляли Иванова с успехом.
— Почта из Парижа! Свеженькая! Кто бы мог подумать, что наше чахлое детище доктора Гутта способно на такое… Иванов, вы великий маг! Даю честное слово норвежского моряка, что я выброшу за борт каждого, кто захочет оспаривать мое предсказание: вы станете большим инженером, а мы, полярные волки, будем гордиться нашим другом! — тормошил телеграфиста Кнудсен.
