Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Ровесница векам первовременным,
Твое чело дерзал я попирать.
Как весело питомцам жизни бренным
Из-под небес отважный взгляд бросать!
Внизу, как ад, во мгле овраг зияет,
В венце лучей стоит над ним скала…
След вечности! здесь время отдыхает,
Его коса здесь жертвы не нашла.

О жизнь певцов, святое вдохновенье,
Я вижу твой незыблемый алтарь!
Как змей без сил, под ним шипит забвенье,
Земных страстей неодолимый царь.
О, сколь блажен, кто с пламенной душою
На сей алтарь свой звучный дар принес:
Он цепь земли отбросил за собою
И чувствовал присутствие небес…

Восплачь о том, кто плачет в Вавилоне!
Его земли померкнул светлый лик;
И вместо арф в разрушенном Сионе
Предателей встает безумный крик.

Израиля питомец вдохновенный,
Без песень ты! тебе в ручье родном
Не прохлаждать стопы окровавленной:
Изноешь ты на береге чужом!

«Я суд небес в день скорби призову,
Не мне земля, — душа твоя твердила. —
Орлу дано гнездо, пещера льву,
Приют рабам… Иакову могила!»

Она мила невинной красотою:
Ее душа, как снег на теме гор,
Блистающий полуденной порою,
Еще чиста; в ней тих и ясен взор,
Он страстию не возмущен земною.
Смотрите, вот она в кругу подруг,
Под звуки бубн лезгинку пляшет с ними;
И стар и млад, толпой теснясь вокруг,
В ладоши бьют с припевами живыми.
Свежей весны и тополя стройней,
Она, всплеснув лилейными руками,
Помчалася — и всё быстрей, быстрей,—
И вдруг стоит — и черными очами
Поводит… Но пленять недолго ей!
Ее краса мелькнет как сновиденье:
Заметили вы юношу в толпе?
Как он глядел, с безумным упоеньем,
На обреченную его судьбе!
Едва узрев зарю прекрасных лет,
Едва вздохнув в своей свободной доле,
Она, как лань, с ним под венец пойдет,
А от венца к томительной неволе.

Как стая лебедей, застигнутых грозой,
                       В полях шатры литовские белели:
Душа Батория рвалась на Русь войной,
                       Сердца граждан к герою пламенели.
О стены Полоцка! Давно ли жребий битв
                       Вас воротил под русские знамена?
И снова слышен вопль отчаянных молитв:
                       Там за Двиной куют оковы плена…
Нестройный шум кругом обходит вражий стан,
                       Не дремлет рать, а ночь уж над землею,
Леса безмолвствуют — и стелется туман
                       По-прежнему над спящею рекою.
Судьба грядущего волнует сонм вождей,
                       Их бодрый дух, как снасть под бурей, гнется, —
Но кто средь них пришлец? Он жгет огнем очей,
                       И в верности перед мечом клянется…
Князь Курбский, отрекись! Ряд доблестных могил
                       И бедная отчизна пред тобою…
Свершилось! Мести яд в нем чувства отравил
                       И занял мысль предательной войною.

«Иду — смирися, Иоанн,
На окровавленном престоле!
Кто станет за тебя, тиран?
Народ, замученный в неволе,—
Худая рать против граждан…
Прошло твое златое время!
Я помню, как во цвете дней,
Пороков низких сбросив бремя,
Завесу тьмы сорвав с очей,
На лобном месте ты явился
С толпой бояр и воевод…
И некий свет в Москве разлился!
От тяжких снов восстал народ
И, чувством сладостным томимый,
Подвинулся со всех концов:
Так царь светил, еще незримый,
Из мрака гор влечет орлов.
Стеклись и стар и млад, как волны,
Залив всю площадь близь царя,
И стихнули, благоговенья полны,
Преображенного узря.
Величие души прямое
Мятежную сменило кровь,
В нем разожглась к добру любовь,
В очах раскаянье живое;
Как он молил забыть беды́ —
Исчадье своевольной жизни —
И клялся мудрости плоды
Взлелеять для драгой отчизны!
Друзья царя, в толпе вождей
Адашев и Сильвестр стояли:
Залог надежды лучших дней,
Как две звезды, они блистали.
Я зрел, как царственный обет
Из уст в уста передавался —
И русский, жертва долгих бед,
В слезах пред небом умилялся…
И души всех в единый щит
Слились за Русь, царя и бога!
О, сколь прекрасен зрелся вид!
К высоким подвигам дорога
Отверзлась, с нетерпенья длань
Хватала меч, ища обиды,—
Громить ли буйную Казань,
Смирить ли полчища Тавриды?
Народный дух, как исполин,
Восстал из бездны испытаний;
Над ним, рассеяв мрак годин,
Зажглась звезда завоеваний…
А днесь? Тиран, ты заглушил
Спасительный закон природы —
И Русь родную превратил
В гроб древней славы и свободы!
Под шумом буйственных пиров,
Отец-губитель беспощадный,
На трупы свежие сынов
Ты зришь с улыбкой кровожадной.
Не песнь побед, не клик граждан,
Лишь жертвы вопль твой слух пленяет;
И солнце, сняв с Москвы туман,
Ряд новых казней освещает:
Как злак, падет и стар и млад,
Муж битвы и душа совета;
Не смей оплакать брата брат:
Дерзнувший бросить мщенья взгляд
Наутро уж невзвидит света.
Без места в думе мудрый муж,
Влачись, как тать, в чужбину;
Ватага злых, наемных душ
Сменила царскую дружину.
Давно погасли две звезды:
Адашев, друг добра и чести,
Не избежал злой клеветы
И царской легковерной мести;
Он твердо перешел к цепям
От ступеней скользистых трона
И, жизнь вручая небесам
С мольбой, не обнаружил стона.
А там, где хладный океан
Таит отшельников обитель,
Отрада скорбных россиян,
Почил Сильвестр, вражды гонитель, —
И днесь кто даст благой совет?
Друзья царя — враги народа:
Басманов, изверства клеврет,
Увечный духом воевода;
Свирепых кровопийц глава,
Малюта, изверженье ада;
И Вассиян, злый пастырь стада,
Змея сердец, — его слова
Текут красно с отравой яда.
Но, царь! Уж близок божий гнев!
Се глады землю наказуют,
Меч варваров и язвы зев
В Руси безвыходно пируют;
Растут пожары в городах,
И пепл Москвы не остывает;
Давно успеха нет в боях,
То весь, то область отпадает.
Смирись, — иду!..»

И стройно двинулась Баториева рать.
                       Уж развились отечества знамена:
На бодрых ратников нисходит благодать —
                       И далека от мыслей их измена;
Как доброй матери, их жизнь отчизне дань.
                       Молитеся! Кровавый день зарделся,
Как птица вещая, окрест завыла брань…
                       И Курбский злым весельем разгорелся —
О, горе русскому!..

С небес спустилась ночь. Мятежная Двина
                       Раскинувшись, спокойно засыпает;
Сразив толпы теней, плывет над ней луна
                       И грозную окрестность освещает.
Твердыни Полоцка в развалинах горят;
                       Раскинут стан под яркими огнями,
Про битву смелую литовцы говорят —
                       И пьют вино победными ковшами.
Разнесся далеко веселья шумный гул,
                       Вот по рядам ходить ковши устали,
Песнь звучную младой литовец затянул —
И сон забыт, ей ратники внимали:

«Сладко в отчизне, под сению мира,
Гражданам день за днем провожать;
Но ратнику слаще, под бурею битвы,
За знамя отчизны грудью стоять!
Братья! Чей голос я слышу за нами?
„Вы отстояли матерь-Литву,
Пред вами белеет дорога с чужбины,
И крепость склонила вражью главу“.

Голос знакомый! Он дух укрепляет,
Вспыхни наутро новая брань —
Мы снова, бодрее сомкнемся рядами,
Вперед! За отчизну дрогнет ли длань?..»

Клубится дым над пепелищем битвы,
В сеть облаков закралася луна;
Отвторился по стану глас молитвы,
И сладкий сон наводит тишина.
Почила рать; сквозь сон светлеют лица,
Игра мечты — и лепет на устах:
Им снится мир, на родине светлица,
И взоры дев, и встречи в городах.
Густеет мрак; ряд бледных привидений,
Шатры вождей в безмолвии стоят;
И лишь в одном нет благодатной тени —
Там поздние огни лампад горят;
Задумчиво муж битв сидит пред ними,
Его очей бежит отрадный сон
С спокойствием, с виденьями благими;
Не мыслию победной занят он,
И не горит к Литве святой любовью;
В углу шатра стальной доспех висит,
Широкий меч, облитый русской кровью,
Как божий гнев, очам его блестит…
И в памяти минувшее восстало:
Он, юноша, был родины щитом,
В венце побед чело его сияло,
Он не краснел перед своим мечом,
И лишь за Русь в нем сердце трепетало!
Башкира степь, Ливонии поля
И вышины зубчатые Казани
Еще хранят высокие дела
Его души и меченосной длани;
Как взоры чад преступного отца,
Они пред ним украдкою мелькают,
Но не яснят угрюмого лица:
Невинные, но душу раздирают!
Ночь протекла, — и не смыкал очей
На родину пришедший со врагами;
В его душе утих порыв страстей, —
И на восток смотрел он со слезами,
И проклинал кровавый пир мечей.