Александр Оленич-Гнененко - Избранное

«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.

Не ржавчина ль прожгла
Адыгские сердца, —
Мой сын родной забыл
Обычаи отца!

Так пусть споет о них
Тебе старуха-мать,
Напомнит обо всем,
Что стал ты забывать.

Отец твой был тфокотль[10],
Он был могуч и прост,
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.

И были для него
Все пахари — друзья,
И были для него
Врагами все князья.

Ха-хай! шумит, гремит
Веселая весна,
Подснежником цветет,
Дождями льет она.

И люди вслед весне
Выходят на поля,
Где мудрых рук их ждет
Голодная земля.

Отец среди других —
Как месяц между звезд:
По пашням и лугам
Идет, могуч и прост.

Межу проложит там,
Покос отмерит тут.
Законов крепче всех
Тфокотля честный суд.

Он не ханук[11], не князь,
Но скажет — будет так!
Дрожит пред ним уорк[12],
И брат ему бедняк.

Для всех — его добро,
Прибыток нив и стад,
Веселье славит он
И сердцем гостю рад.

Привяжет он быка
К задку своей арбы.
Почуяв смертный час,
Мычит протяжно бык.

Отец твой на коне
(В руке — бурлящий рог).
К распутью едет он,
Где семь легли дорог.

Там разбивает стан
И всех, кто ни пройдет,
Зовет в простой шатер
И с ними ест и пьет.

Но день сменяет день.
Пахать пора уже,
И птицы по утрам
Токуют на меже.

Самцы подруг зовут
И яро бьют крылом,
И роет лис нору,
И пару ищет сом.

Тогда он свой хамеш[13],
Вбивая кольев ряд,
Оградой окружал,
Что всех прочней оград.

И низ он укреплял
Орешником витым,
Средину заплетал
Он грабом молодым.

Орешника верней
Для середины граб —
Разрушить тот плетень
И буря не смогла б.

Вершину заплетал
Колючим терном он,
Чтоб был его хамеш
От зверя защищен.

Чтоб ни медведь, ни волк,
Ни жадный зверь иной
Проникнуть не посмел
Туда во тьме ночной.

Несут тепло лучи,
И соки шлет земля:
С высоким тем плетнем
Сравнялась конопля.

С утра и до утра
Фазан в кустах поет.
Короче стала ночь,
Длиннее — солнца ход.

Но чем длиннее день,
Тем меньше сладкий кус —
Голодным князь встает
И злобно крутит ус:

„Забыл и честь, и стыд
Тфокотлей черный род!
Не терпит пустоты
Мой княжеский живот!“

Зовет других князей:
„К тфокотлю мы пойдем!“
И восемнадцать их
Идут к тфокотлю в дом.

Они — все на подбор —
Ленивы и жирны.
Бешметы их в пыли,
И лица их грязны.

Как тыквы, щеки их,
И щели — вместо глаз.
Князья твердят: „Тфокотль
Накормит сытно нас!“

Так говорят они,
Входя в широкий двор.
С порога твой отец
Услышал разговор.

С открытой головой[14]
Князей встречает он.
Непрошенных гостей
Надутый вид смешон.

В кунацкую зовет,
Ведет их к очагу.
Напиток у меня
Отменный — таб-либгу![15]

Сереброгорлый рог
Налит уже сполна:
Ты сколько хочешь пей —
Все не увидишь дна!

За пищей и питьем
Князья садятся в ряд.
Как стражи, бурки вкруг
Косматые стоят[16]

Текелия[17] отцу
Князья передают.
Текелия принять —
Всегда почетный труд.

Тфокотлю, знаю я,
Такой не мил почет.
Текелия от них
Отец твой не берет.

Но скрыл обиду гость.
Дрожащая рука
Забрасывает ткань
На балку потолка.

Пируют до зари
И хвастают князья.
(Недаром, знать, слыву
Хозяйкой лучшей я!)

Но вот забрезжит свет
Сквозь утренний туман —
И каждый гость лежит
Хмельным напитком пьян.

Пришел незваным князь,
Отсюда выйдет он
В одежду мертвеца
Тфокотлем облачен!

Мой сын! Ты позабыл
Обычаи отца,
Забыл, что у князей
Змеиные сердца.

Опомнись, милый сын!
Смотри, не пожалей,
Когда они придут
За головой твоей!

Подобен будь отцу,
И в час тот роковой
Их встреть лицом к лицу,
Не повернись спиной!»

«Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Зачем же, мать, скажи,
Укор жестокий твой?

Живешь в покое ты,
Года твои полны,
Как плодоносный сад,
Как тихий день, ясны.

И ножницы времен
Заботливо кроят
Лишь радость и любовь
Тебе, о мать моя!

Не жаль мне ничего
Для матери седой:
Одета ты всегда
В кундуз[18] и шелк цветной.

Захочешь поутру
Отпить воды глоток —
Берешь из рук моих
Чеканный турий рог

И влаги ключевой
Коснешься краем губ.
(Кто кубок пьет до дна,
Несдержан тот и груб!)

Посмеет ли уорк
Спиною стать к тебе —
Прощенья просит он,
Не рад своей судьбе!

Обычай говорит,
Что молодых князей
Зовут по именам
Их знатных матерей.

Но в имени твоем
Мне выше княжей — честь,
Наездников лихих
В семье твоей не счесть.

Над синей крутизной
Орел стремит свой лет.
Там Жановы живут —
Тфокотлей горный род.

Дочь младшая у них,
Как стройная сосна:
Любимою женой
В мой дом войдет она.

Я взял топор отца
И струг отцовский ваял,
На лезвие меча
Ту сталь перековал.
Три раза закален
Короткий острый меч,
Чтоб князю грудь пронзить
И голову отсечь.
Кузнец, что меч ковал,
Ослеп от жарких искр.
Клинок булатный тверд,
Удар смертельный быстр!
И князю наскоку
Снес голову я с плеч,
И в сердце у него
Я свой оставил меч!

И княжеских сынков,
Что ворвались в мой дом,
Арканом я скрутил
За боевым седлом.

Уносит конь меня,
Куда дороги нет.
У сказочных морей
Лежит мой смелый след.

Туда пути не знал
Ни воин, ни абрек.
Аушеджедж[19] встречал
Меня у бурных рек.

Отыскивая брод,
Я вижу при луне
Сквозь пену быстрых вод
Уснувших рыб на дне.

Плывет передо мной
В струе рогатый сук:
Повесил я на нем
Кольчугу, меч и лук.

Водителем своим
Горды мои друзья
И знают, что в бою
Их не покину я.

Приказа дважды я
Не стану повторять:
Двух кровников кладу
Я на одну кровать!

Кольчуги чешуя —
Привычный мой наряд,
И под моим плечом
Ворота прочь летят!

Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Зачем же, мать, скажи,
Укор жестокий твой?

Пусть Тамовы — князья
И все их уздени,
Пока не грянул бой,
Свои считают дни!»

«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.

Отец твой был тфокотль,
Он был могуч и прост.
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.

Пахал и сеял он,
И пахарю почет —
Мозоли крепких рук,
Лица соленый пот.

Отец на рукоять
Высокий клен срубил,
Оправил в светлый рог
Зубцы любимых вил.

Лопата у него,
Как горный снег, бела:
Из ясеня она
Оттесана была.

В запряжке у отца —
Два парные быка:
Круты рога быков
И пеги их бока.

Проходят по росе
Быки, не торопясь,
И под дождем идут,
Не оступаясь в грязь.

И стоил цю-быка[20]
Для молока бурдюк.
С решетками арба —
Что княжеский сундук.

Когда отец твой гнул
Колеса для арбы —
Зови колесников
И мастеров любых!

Был обод колеса
И ровен, и упруг.
Не верили глазам
Мужи, столпившись вкруг:

Сомкнулись два конца,
И обод впрямь готов —
Ни стыка не видать,
Ни долота следов!

Острей, чем у отца,
Не сыщешь топора,
И долбня у него —
Сраженный бурей граб.

Свалив столетний дуб,
Он сделал острый клин,
А свить веревку так
Не мог бы даже джин[21]

Была, как птичий пух,
Веревка та легка,
Задорины на ней
Не чувствует рука.

Бывало, твой отец
Впряжет в арбу быков
И едет в дальний лес,
Чтоб нарубить нам дров.

Вершина чинаря[22]
Суха, обнажена,
Высоко в облаках
Над зеленью видна.

И с клекотом глухим
Орлы слетают к ней,
Кружит там над гнездом
Семейство журавлей.

К орлам и журавлям
Поднявшись в высоту,
Отец твой топором
Снимал вершину ту.

Ее на черенки
Он мелко разрубал —
И вот уже полна
Широкая арба.

Работу кончил он,
Но вспомнил вдруг меня
„Хорошая нужна
Растопка для огня.

Чтоб ей не привелось
С трудом очаг раздуть,
Чтоб ей не надорвать
В сырую осень грудь!“

Так говоря себе,
Охапками берет,
Сухой орешник он
И поверху кладет.

Веревкою затем
Увязывал он воз
И с песней на губах
Дрова домой он вез.

Он едет впереди
На вороном коне,
И радостно встречать
Такого мужа мне.

В наряде лучшем я
Жду мужа у ворот
И слышу, как в пути
Он весело поет.

Но вот его коня
Держу я в поводу
И пегих двух, быков
К соломе я веду.

И в золото рога
Окрашены зарей,
И в золоте — стога
Соломы просяной.

И муж проходит в дом,
Обняв меня рукой,
В кафтане золотом,
В папахе золотой.

Когда идет легко
Он в комнату мою,
Я золотой ковер
Бросаю на скамью.

И режет твой отец —
Ведь стол готов уже! —
И пасту[23], и шашлык
Своим ножом — франдже[24].

Он ел и пил, смеясь,
Смотрел он мне в лицо
И черные усы
Закручивал в кольцо.

Огонь любимых глаз
Мой поднимает дух,
И бились, как одно,
Сердца супругов двух!

Мой сын! Ты позабыл
Обычаи отца,
Забыл, что у князей
Змеиные сердца.

Опомнись, милый сын!
Смотри, не пожалей,
Когда они придут
За головой твоей!

Подобен будь отцу
И в час тот роковой
Их встреть лицом к лицу,
Не повернись спиной!»

«Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Зачем же, мать, скажи
Укор жестокий твой?

Пыль к небу поднялась,
И гул стоит в степи:
Войска двух ханов там
Готовы в бой вступить.

Как стадо быстрых серн,
За днями дни бегут,
Но ханские войска
Друг друга стерегут.

Труслив, как заяц, хан,
В сердцах князей — боязнь!
На воинов таких
Тфокотль глядит, смеясь.

Я на лихом коне
Взлетаю на курган,
Три тени вдалеке
Видны мне сквозь туман.

Три княжеских сынка
Трусят на клячах в ряд,
Заметили меня
И тихо говорят:

„Тфокотля без труда,
Подкравшись, мы убьем,
Коня его и лук,
И добрый меч возьмем,

И шапку, И кафтан, —
Ведь мы, князья, бедны! —
Красивого коня
Сменяем на штаны![25]“

Их речь — шакалий визг!
Врагам и невдомек,
Что первым быть в бою
Давно я дал зарок!

На княжеских сынков
Я словно не гляжу,
Но лук тугой в руке
Под буркою держу.

Три жала в их сердца —
Три острые стрелы —
Бесшумно и легко
Летят из синей мглы.

Тфокотля меток глаз,
Не дрогнула рука —
И падают с коней
Три княжеских сынка!

Слезаю я с седла,
Мой меч разить готов:
Три чуба взмах один
Срезает с их голов.

Примятая трава
Туда, где кончен бой,
Уорков подлых трех
Приводит вслед за мной.

В чувяках без подошв
И в шапках набекрень,
Они едят и пьют,
Бахвалятся весь день.

Намочены вином,
Обвисли их усы,
Слезятся их глаза
И в радуге — носы.

Уорков — пьяниц тех,
Всю злую их родню
По праву, в двух словах,
С пустой копной сравню!

Так, скрывшись под намет,
За чашей круговой
Ведут они войну
И с пивом, и с бузой.

Но буркой машет ночь,
Уорки все храбрей,
И вот уже они
Седлают лошадей.

Как волки, скачут в степь
(Уорк готов всегда
Погибшего бойца
Ограбить без стыда!).

И, отыскав тела,
Что я покинул там,
Друг другу говорят:
„Почет и слава нам!

Отваги большей нет,
Нет подвига честней!
В бою сразили мы
Трех вражеских князей!!

Изодранный бешмет
Джигиту не к лицу:
Богатый их убор —
Награда удальцу!

Черкески, бурки их
И резвых трех коней
Мы сделаем теперь
Добычею своей!“

До нитки обобрав
Простертые тела,
Они понурых кляч
Берут под удила.

И, возвратившись в стан
Из вылазки ночной,
Терзают уши всем
Крикливой похвальбой:

„Вас в битву не зовет
Мечей стальной язык!
Милей вам пить бузу
И жирный есть шашлык!

Вы спите, как сурки,
И только мы не спим.
Смотрите, что мечом
Добыли мы в степи!“

Но подлый их обман
Раскрыт был всеми тут:
И бурки и коней
Соседи узнают.

Бессовестным лжецам,
Ворам трусливым трем
Платить за кровь князей
Приходится втроем

И отдали они —
Безмерен их позор! —
И весь достаток свой,
И трех своих сестер.

Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Уорков и князей
Зову на смертный бой!»

«Ха-хай, мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой!

Опомнись, милый сын,
Молю в последний раз! —
Спешат к тебе враги:
Уж близок грозный час!

Сегодня на заре
В аул ходила я.
Там стаей злобных псов
Собрались все князья.

Вновь — восемнадцать их,
И потаенно вновь
Готовятся они
Пролить тфокотля кровь.

Лишь старший князь один
Я вижу лисий след! —
Удерживает их:
„В убийстве прока нет!

Тфокотля буйный сын
Искусен и силен.
Рабом покорным нам
Пусть вечно служит он.

Тфокотля, как овцу,
Мы будем дружно стричь.
Тфокотля под ярмо
Загонит крепкий бич.

Чтоб прочно в яму стал
Задок его арбы,
Чтоб обломал рога
Бодливый этот бык.

Чтоб нам, князьям, оброк
Тфокотль послушно нес:
Лопатой землю рыл,
На вилы брал навоз!“»

Уорка на совет
Князья к себе зовут,
Лазутчиком своим
Его к тфокотлю шлют.

Шакала и лисы
Уорк блудливей тот,
Он лживей лжи самой:
Что слово — то соврет!

Бесстыдною божбой
Обман он прикрывал,
И клятв он не жалел
И тут же их съедал.

В разгуле промотав
Все, чем отец владел,
По саклям он бродил,
Подачки брал везде.

Заплатами пестрят
Потертые штаны.
Аршин отмерил им
На шесть богов[26] длины.

Неряшлив, как свинья,
Уорк почтенный был:
Он старые штаны
Ни разу не сменил.

И служба тех штанов,
Что жизнь его длинна:
Утроилась давно
Их прежняя длина!

Он завернулся в них,
За пояс закатал
И, как хромой козел,
Он в путь заковылял.

Поднялся раньше всех
Он с утренней зарей.
Как ветер, он летит
По инею босой.

Примчался к очагу,
Разгреб рукой золу,
И бедра отогрел,
И сел сычом в углу.

Побоев он не ждет,
Ведет такую речь:
«Хочу я, о тфокотль,
Тебя предостеречь!

Прекрасный мой тфокотль!
Тебе помочь я рад:
Слыхал я, что тебя
Князья убить хотят.

И восемнадцать всех
Собралось здесь князей,
И восемнадцать здесь
Их боевых коней.

Прекрасный мой тфокотль!
Как жизнь сберечь — узнай
На каждого коня
Ты по седлу им дай!»

Вскочил тогда тфокотль,
Грозит убить гонца,
Но сына держит мать:
«Не обесславь отца!»

Ей говорит тфокотль:
«Тебе ль уорка жаль!
Кого спасаешь ты,
О ком твоя печаль!»

И отвечает мать:
«Мой сокол молодой!
Немного пользы нам
В змее ползучей той!

Холопа своего
Послали господа,
Уорка умертвить —
Не стоит и труда.

Презренного лжеца
Ты, сын мой, обмани,
В капкан смертельный ты
Князей всех замани!»

И сделал так тфокотль:
Открыл он сундуки,
И седла он достал,
И с ними чепраки.

И седла с чепраком
И стременем литым
С поклоном отдает
Он недругам своим.

Вновь говорит уорк
(Течет слеза из глаз):
«Убрал ты нам коней,
Ужель забудешь нас?

Позволь помочь тебе,
Тфокотль прекрасный мой:
С монетами горшок
Хранишь ты под землей.

Прекрасный мой Тфокотль!
Ты жизнь свою спаси,
Цехинов[27] золотых
По горсти нам отсыпь».

И сделал так тфокотль:
Горшок он достает,
По горсти полной им
Он золота дает.

И говорит тфокотль:
«О-ой! Цуумахет![28]
За грешною душой
Пылинки больше нет!

Ведь с вами в Бахтеджищ[29]
Я не гонял коня.
Одним ударом вы
Добейте уж меня!»

Но тут как тут уорк,
И шепчет он князьям:
«Вы требуйте еще,
И все отдаст он нам!

А я к тому ж в пять раз
Умножу хитрый счет:
Посмотрим, что тогда
Тфокотль нам запоет!»

К тфокотлю вновь спешит,
И вновь он держит речь.
«Хочу, о мой кунак,
Тебя предостеречь!

Князей ужасен гнев
(Слеза течет из глаз):
Им все свое добро
Отдай на этот раз!

Все золото и медь
Достань из-под земли.
Князьям я помогу
Добычу разделить!»

И говорит тфокотль:
«О-ой! Цуумахет!
Напрасно, мать, меня
Ты родила на свет!

Надеюсь, добрый друг,
На верность я твою.
За мудрый свой совет
Получишь ты свинью.[30]

Скорее из беды
Меня ты выручай.
Не пожалею я
Ни шубы, ни меча!

Остер мой славный меч,
На шубе мех — сар-сар[31],
Султана самого
Достоин этот дар!

Свинья ж, известно всем,
Приносит поросят, —
И будешь вскоре ты
И славен, и богат!»

Спешит к князьям уорк:
«За мной ступайте вы!
Останется тфокотль
Без глупой головы!

Бесстрашною рукой
Тфокотля я убью,
За это я прошу
Лишь тучную свинью,

Да острый меч еще,
Хоть я годами стар,
Да шубу дайте мне:
На ней ведь мех — сар-сар!»

Но слышит все тфокотль
И мать свою зовет:
«Сбылись твои слова!
Князья идут в поход!

Из дома моего
Ты, мать, не выходи,
Горючих слез не лей,
Спокойно сына жди!

Отплатим хорошо
Уорку мы за ложь!»
И облачает он
Себя в железо сплошь.

Миучотиче[32] — конь
Готов для битвы был.
Косят его глаза,
И пена бьет с удил.

Он мастью темнорыж
И строен, и могуч,
Он стелется в траве
И скачет выше туч!

Тфокотль — уже в седле
И едет из ворот,
И боевую песнь
Отцовскую поет.

Бежит к нему уорк:
«Тфокотль, прекрасный мой!
Позволь тебя сравнить
И с солнцем, и с луной!

Струят твои уста
Дыханье сладких роз:
Конечно, ты князьям
Прямой ответ привез?

Спеши же, светлый дух,
Чтоб гнев князей утих,
Со мной им передай
Добро отцов своих!

Тебе на сборы — год,
А три — обратный путь.
Ты три зарока дал:
Исполнить не забудь!

Я также за труды
Достойной платы жду,
Чтоб лучше рассмотреть,
Поближе подойду!»

И тянет шею он,
С ресниц течет слеза
(Слепая муха так
Глядит во все глаза!)

Но прерваны слова,
Свистит булатный меч,
Уорка голова
Летит с горбатых плеч.

Да если б у него
И шесть голов росло, —
От этого меча
И чудо б не спасло!

Плывет уорк в крови,
И кровь рекой течет,
Миучотиче-конь
Тфокотля мчит вперед.

И — восемнадцать их —
Князья в траве лежат,
Подобно сорняку,
Их бороды торчат.

Уже ведут дележ
Добычи дорогой:
Кто свой колчан чинил
Засохшею травой.

Кто глиной затыкал
В бешмете ряд прорех,
Чтоб не просыпать вдруг
Цехинов звонких тех.

Князья уорка ждут,
В засаде затаясь,
Свои доходы вслух
Считает каждый князь.

(Сердца их и глаза
От жадности горят —
И множится добро
Тфокотля во сто крат!)

«Но вот он, наш уорк,
Гарцует на коне:
Счастливый мы хабар[33]
Узнаем наконец!»

Тфокотль кричит князьям:
«Делить вам помогу!»
И сразу пятерых
Сразил он на скаку.

И вновь кричит князьям:
«Держите!» — и с плеча
Пронзает сразу трех
Он острием меча.

И головы срубил
Еще он девяти.
От смерти удалось
Лишь одному уйти.

Лишь самый старший князь
Бежал от злой судьбы.
Он мчался, как джейран,
Верховьями Лабы.

Был он труслив и подл,
Коварен, как змея.
Отсюда повелись
Адыгские князья!