Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

Одна уезжает в Томск, другая в Сургут на год,
Здесь ливни по крышам бьют, вода замерзает в лёд.

Деревья исходят смолой, жужжит насекомых рой:
Одна из Сургута на час, другая из Томска — домой.

Смурнеет мучнистая высь и мерзко исходит дождём,
Мы ждём из Сургута вестей. Из Томска уже не ждём.

Они к нам придут, смеясь, и так же легко уйдут,
Когда поезд объявят на Томск и самолёт на Сургут.

Мария — юный возраст лежала под ольхой,
В её худой ладошке светился золотой,
А дома мама злая грозила кочергой,
И старый отчим пьяный едва не пнул ногой.

Мария — юный возраст мечтала и плыла
По бурным водам Стикса под знаменем Орла…
А дома подгорали на газплите блины
И брат опять подрался и разорвал штаны.

Мария — юный возраст зарылась в лопухи,
Её друзья — подруги такие дураки,
И дома всё не ладно, и дед вчера сказал:
«Иди гуляй, шалава!» и серьги отобрал.

Мария — юный возраст в коричневых туфлях,
С красивой шевелюрой, с заколкой в волосах
С огромными глазами заплакала навзрыд,
И дома все сказали: «Ну что за мрачный вид?»

И брат штаны заштопал, и дед ворчать не стал,
И мама приласкала, и отчим не пристал,
И в худенькой ладони согрелся золотой,
Мария — юный возраст лежала под ольхой…

Единственный больной, сидящий у стола.
Мучительный массаж, а после — процедуры.
Старушка Шнеерзон сегодня умерла;
Не вынесла высот своей температуры.

Веселый душ Шарко, резиновые шланги,
Протянутые вдоль штативов с кислотой.
И снова только сон мне прикрывает фланги,
А голос главврача опять бросает в бой.

Я плаваю во сне, а чаще в нем летаю,
Мне женщины, смеясь, рассказывают сны…
Но где-то через час я мрачно просыпаюсь
И вижу лишь массив облупленной стены.

Единственный больной без страха и упрека
Прикованный к коляске — водитель-инвалид.
Я выплыву однажды из сумрачного дока
Без ног, идей, забот, претензий и обид.

Судьбы колесо кручу неспешное,
Переставляю по жизни ноги,
Как серпантин в горах движение встречное
Пороги, пороги, пороги.

В рюкзаке только чай и порох,
На мне отдыхают боги.
Из за гула турбин не слышен шорох:
«Пороги, пороги, пороги»

Вдалеке закатное солнце высится,
Грязь на изорванной тоге.
Не к добру, когда соль из кармана сыплется.
Пороги, пороги, пороги.

Судьбы змеевик упруго скручен
В венок кольцевой дороги,
Трижды ответ на вопрос получен:
«Пороги, пороги, пороги»

В час между кошкой и собакой,
В шагах от золота — под дракой
В крови меж русским и евреем
мы одинаково стареем.

И одинаково взлетают
с деревьев голых птичьи стаи
в пути меж голодом и веком
над головою человеков.

…И одинаковы пороги,
И удивительны ответы
И, стоя точно на пороге
под сетования поэтов,
высокий, тонкий месяц
щелкой
полуоткрытой дверцы
в небо,
пускает маленькое сердце
туда, где не был.

Тревожно спали у глухой воды орлы, собаки…
И частицы хлеба
Плоились сверху через сита неба,
Изглаживая робкие следы.

Тревожно спали в доме у воды,
прижавшись тесно, дети вперемешку.
И даже Змей таил свою усмешку,
И воды сами в небеса текли.

Тревожно спали кольца и желанья,
Мечи и вазы, утра, расстоянья,
Хлеб спал, трава, но рыбы шли:
Ведь реки с ними к небесам текли.

Тревожно спало… Лишь Звезда сияла!
Как будто бы в последний раз играла,
Как будто вновь за ней волхвы пошли.

Быть секутором, жестким.
Пересекать напрямик,
вопреки теореме, синусам и задаче
бесконечными пыльными — материк.
Азию, — лентами неудачи
рассекать зеркала себя —
сухожилья, хрящи
ломких воинов, скованных из железа,
уходить под дожди, презирая плащи,
Архимеду в песочницу «Бесполезно»
бросить, шагая в последний бой,
статер в поясе завещать гетере,
чей подарок, увы, причиняет боль,
но был искренним. В их манере…
Что останется? Сын в метрополии. Снег
не увиденный — варвары явно лгали. — Век
тысячелетия, где прорех больше,
чем мы их прорубали.

Для того ты и есть — живой, в тонкой коже,
чтобы видеть конвой туч зелёных без ножек.

…Туч весёлых, витых, на закаты летящих.
— Ты затем и в живых, чтобы видеть их чаще.
…Трогать дёсны волны. Языки океана.
Века тонкого сны. — Кораблей караваны
в ванной из пузырей составлять. И куда-то
плыть.
Покуда теней Царство медлит.
Разъято.

И времени капли стекают, как мёд,
И капли, как мёд, на ладонь налипают,
Где линии века случайные тают
Как — крестиком — тот самолёт…

Не тронь
И не двигай под мёдом ладони:
Пчела пролетит и качнётся вслед донник,
Как нота, — наверное, лучше — бемоль…

Как взмах дирижёра невидимой птице
Поющей вверху,
Нет, — смычок для зарницы,
Струну натянувшей у неба в меху.

Стой так… — пока капают сладкие капли,
Ладони подняв. — Видишь, солнце на ватке,
На нитке пускает пчелу между трав

Когда спасаюсь в ванной от беды
Я холодно в глаза себе гляжу и
Рукою под струёй воды вожу, и —
И так спасаюсь в ванной, от беды.

Когда спасаюсь в ванной от стыда
Водить рукой, в глаза глядеть — без толку.
Исчезнуть бы, растаять втихомолку!
Сухой наощупь кажется вода.

Когда спастись пытаюсь от любви
Бессмысленной, ненужной, непонятной,
Заранее осмеянной и в пятнах —
Тогда ни ванной нету, ни воды,
Ни стен, ни дома…
И никак не скрыться,
Поскольку, и связав себе ресницы, опять увижу
Как она вошла.
Как села плавно, чуть пригладив юбку,
Нахмурившись, застыла на минутку…
— О чём ты думала,
пока судьба текла?

На стенке написано нужное слово!
Но к стенке не ставят, а садят в машину.
Уже непослушное сердце готово,
Но мертвой петлею и скоком блошиным
Плетется такси по окрестностям рая.
Я был далеко — я вернулся обратно.
Такая привычка — гореть не сгорая
И в бездны заглядывать аккуратно.

Грязный асфальт под ногой плывет
И ни руля ему, ни ветрил…
Я вот про Брежнева анекдот
Вспомнил,
но, веришь ли, нет, забыл
В чем этой шутки старинной соль,
Как и другой золотой запас
Наспех рассыпанная судьбой
В землю, которая примет нас.

Нет, не об этом говорили
Мне звезды двадцать лет назад!
Все, ими сказанное, в силе
Оставить я, конечно, рад,
Но должен отнести подальше
От дня сегодняшнего, где,
Как тот корнет по генеральше,
Влачусь по чахлой борозде.

Лежащая на дне колодца
Аляповатая звезда
Не вырвется, и не взорвется
Теперь уж точно — никогда.
На это маленькое горе
Плевать колодезным волнам —
Ведь и они не станут морем…
А в сущности, плевать и нам.