Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза…

Чем хватать мимолетные фразы,
Монологи влюблённых из книг,
Достигая, порою, экстаза
И рассудок теряя на миг…

Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза.

Чем банальности лопотать.
Или, под нос слова бурча,
Поизящнее выбирать
Фразы, чтобы лились, журча…

Лучше просто, взять и сказать,
Что люблю, мол, твои глаза.

А ещё лучше, просто взять,
Ту, что любишь, и целовать.

Целоваться всю ночь напролёт,
Про мерцание звёзд забыв.
И пускай воробей поёт,
Все печали свои излив.

А ещё лучше, просто взять,
Ту, что любишь и целовать.

И не нужно затёртых признаний.
Всё и так проясниться без слов.
В отношениях между сердцами
Поцелуй быть послом готов…

А ещё лучше, просто взять
Ту, что любишь и целовать…

Я принесу тебе успокоение.
Тепло и холод с телом примирю.
Душа твоя, в наивном устремлении,
Подобна Диогенову огню.

Ищи, ищи, эфирное создание,
Свой рай земной!
И ангельский свой лик
Являй всему…
Бывает, что желания
И на земле свершаются на миг.

Не руки положила мне на плечи…
Но крест. Так, по-весеннему, любя
Движения твои и смех, и речи,
Сроднился я с началом февраля.

Так смейся же и плачь, как эта вьюга,
В предчувствии агонии зимы,
Гитарною, натянутой упруго,
Струной
В стране,
Где лишь озарены
Сны,
Сотня книг,
Да дюжина рассветов…
Но и того не мало.
Дай-то Бог,
Чтоб этот день стал первою приметой
Счастливых лет
И призрачных тревог.

Мне этот пруд напомнит разговор,
Ушедший смысл, которого неясен.
Но, как забытый временем Сапор,
Всё так же он для памяти опасен.

Всё та же, полусгнившая, вода,
Всё тот же ветер, дух былых касаний,
Творят, из ничего и в никуда,
Твои слова, как новое Писание.

Лукавая шаманка обрела
Назначенную силу провиденья:
Ручьём неосторожно затекла
В мой пруд, в моё старинное селенье…

Дверь на запоре. Из окна
Свет проникает воровато
Сквозь штору.
Как ты бессмысленно бедна
И как бессмысленно богата,
Душа,
покорная укору!

Ни бред, ни явь вернуть не удалось.
В сереющем пространстве только тяжесть
Нелепых снов.
Свинцовой тучей чья-то боль и злость
На город одинокий ляжет.
Таков
Урок.

Не каждому дано
Взойти по лестнице в подвал своих сомнений.
И выйти вон.
Там,
за окном,
ещё одно окно.
Жесток закон затерянных селений.
Для каждого.
Для четырёх сторон.

Усердный страж невидимой границы,
Суровый воин мнимых рубежей,
Взираю на бесчисленные лица
Коварно-непослушных падежей.

У наших слов есть тягостный придаток,
Лукавая, зеркальная игра,
Где каждый обреченный гладиатор
Получит свой удар из-за угла.

О, да! Мы лицемеры в первом браке.
Ужель озноб предчувствовать нельзя?
И в небесах готовятся для драки,
И на земле.… Такая, вот, стезя.

Неужто мы допустим покаянье
Живых живым? Какой счастливый фарс!
Усопший Бог получит воздаянье,
Узрев свой лик, дождями смытый с нас.

Мы так легко доходим до предела.
Послушай, как струна звенит в тебе.
Что нам до неуживчивого тела,
Идущего по собственной судьбе…

Я навещу дворы, где, прежде,
С ватагой резвых сорванцов,
Таких же, как и сам, в надежде,
Невесть на что, тревожил псов…

В такие ночи можно слышать,
Как сны, дождавшись темноты,
Блуждают по пустынным крышам,
Общаясь с Вечностью на Ты.

И даже, в город заколочен,
Не задохнусь, но вырвусь вон
Из теплоты весенней ночи
В прохладу предрассветных волн.

Там будут вздрагивать весы
На хрупкой нити подсознанья,
Что кажется — приход весны
Доступен даже осязанью.

Тебе сказали — город спит?
Не верь досужим измышленьям.
В иной реальности парит
Он, ожидая Просветленья.

…Так затевалось…
На деле, все вышло иначе.
Поезд ушёл,
Прихватив ощущенье свободы.
Чудится —
Скоро весна.
И к обеду сосульки заплачут.
Так, в ожиданьи рассвета,
Теряются лучшие годы.

Но не спеши
Одевать по минувшему траур.
Солнце когда-нибудь
Выглянет из-за бетонных строений.
Ну, приглядись,
Сколько близ тебя родственных аур!
Ты не один в разношерстном скоплении сомнений.

Чёрный огонь неприметен в ночи,
но ослепит в термоядерном свете,
жжёт изнутри. А слова, что кричим —
ветер.

Сущности кованый монолит
страхом и золотом — неразменен,
облагораживает — калит
время.

Магия Духа рождает миры,
внутренний мир необъятней вселенной:
разве боец, что себя покорил —
пленный?

Творчества линии жизни мои
струнами в небо растут из земли,
тянутся грифом в звенящую тьму,
что в ней — пока не понять самому:

стонущие в ля-миноре колки
от натяженья — движеньем руки?
Сталь и оплётки дрожащую медь
чищу барэ, чтоб не дать потемнеть!

Кто бы там ни был — настройщик и Бог,
только я сам своим струнам игрок.

В жизни нет ничего невозможного,
в мире нет ничего неприятного.
От простого нельзя прийти к сложному —
я теперь практикую обратное.

В моём Сне нет надрыва отчаянья:
там Душа раскрывается Силою,
где погоду улыбкой встречаю я —
пробужденье не станет могилою…

Во глубине сосновых волн,
пронзив кроссовки, пальцы в дёрн
врастают сетью корневой
и насыщаются водой.
Воздев к светилу слабость рук,
питаюсь Силой. Тело вдруг,
взорвав по швам джинсовый крой,
покрылось терпкою корой,

и каждый скованный сустав
для гибкой ветки предком стал,
в момент поверхности мои
сгустились аурой хвои.

И — чудо! Вековечный гул
уже осмысленно вздохнул,
от всех деревьев донеся
приветственные голоса.

Так, погостив в людском краю,
я влился в прежнюю семью.

Снова летают белые мухи.
Прежде Эрота родятся в ночи
Небо и город (у неба на брюхе)
Нас выпекает, как кирпичи.

И возвращает в свои же объятья,
К Фрейду не чувствуя интереса,
Сам для себя навсегда неприятель
Под подозреньем за то, что повеса.

Кто же ты мой мимолетный приятель?
В парке, который кончался заставой
Вряд ли наутро будет приятно
То, что похмельной овеяно славой.

Как раздавались в пустых коридорах
Наши звонки, вызывавшие юность,
Ведь не хватило, чуть-чуть, разговора
И мы с тобой навсегда разминулись.

Голос рождается, требует речи.
Только все занято: Бродский и Фет.
Крапленую карту весело мечет
Снег, разноцветную, как эполет.