Антология - Европейские поэты Возрождения

Арендт Питер Гейзен, друзья и кумовья
Затеяли пирушку в сторонке от жнивья —
На травке, у ручья.
Кому бутыль, чтоб лечь в ковыль,
А им — нужна бадья.

Арендт Питер Гейзен — на что уж пить мастак —
Знай льет из штофа в шляпу, да не нальет никак,
Чуть стоя на ногах.
Кончать пора, кто пьет с утра,
Лужайка не кабак!

Класьян, Клон и Лентьян — они пьяны давно.
На чистое, ворсистое, форсистое сукно,
Батисты и рядно
(Пусть шьет их швец — пропьет их жнец),
Не глядя, льют вино.

А рядом — деревушка, и проживают там
Веселые ребята: Кес, Тойнис, Франц и Шрам,
И Дирк ван Димердам,
И Симьян Слот, и Ян де Дод,
И Тим, и Баренд Бам.

Девицы из деревни, хоть самая страда,
Заслышав шум гулянки, а ну бегом туда
Без всякого стыда.
И парни враз пустились в пляс,
Крича: «Айда! Айда!»

Тут каша заварилась — аж коромыслом дым!
С штрафного зашатались Дирк, Баренд, Кес и Тим
Один вопит другим:
Болит живот! — Хлебни, пройдет.
Добавим, побратим!

Меж тем девица Тринти и пришлый парень Клон
Решили разобраться: кто тут в кого влюблен?
Она в него иль он?
В густом стогу на берегу
Был спор их разрешен.

Но Арендт Питер Гейзен, пунцов, как маков цвет.
Вдруг выхватил оружье, — да если бы стилет
Иль даже пистолет! —
А то — тесак, и вдарил так,
Что сам свалился вслед.

Девицы разбежались, вопя что было сил,
И колокол в деревне истошно завопил —
Но Кес уже почил.
«Ах, сучья рать, поймать, догнать,
Поднять на зубья вил!»

«Нет, лучше — за решетку, на дыбу и в щипцы
Убийц и бузотеров, — решили мудрецы. —
А кто отдал концы,
Запишет тех, коль вышел грех,
Наш пастор в мертвецы».

Так кончилась пирушка — ах, если б лишь одна!
Вино отменно сладко, а кровь-то солона:
Не дремлет сатана!
Хоть сам люблю быть во хмелю
От доброго вина.

Светлейший Рейн, мечта моя,
Тебя хвалой восславлю новой.
С высоких Альп твоя струя
Артерией материковой
Прыжками пролагает путь.
Дунай, твой брат, с тобой простился,
Решил к Востоку повернуть,
А ты — на Север устремился.
Снега, туманы, облака
Вас сотворили за века.

Еще Герцинский лес[295] шумел,
Служа Германии покровом;
Германцам был сужден удел —
Мужать в смирении суровом.
Тобою, Рейн, о господин,
Сам Тибр поставлен на колени,
Когда великий Константин
С далеких рейнских укреплений
Повел под знаменем своим
Войска на развращенный Рим.

И принял ты ярмо Христа,
Твои брега поют осанну.
Вод окрещенных чистота
Бросает вызов Иордану.
Но оказался крест Христов
Неизмеримо легче груза
Высоких цезарских мостов,
И горьких слез под властью Друза[296],
И вставших над волной твоей
Пятидесяти крепостей.

Ты во Христе неуязвим,
Как злато в пламени горнила.
Пускай бряцаньем боевым
Шум рейнских волн глушил Аттила,
Невинной кровью христиан
Он обагрил твое теченье,
Убийствами и злобой пьян,
Он грабил каждое селенье, —
В огне дымились берега,
Пустели пашни и луга.

Мольбам о мщении творец
Внимал, и твой возвысил жребий.
Сам Карл Великий наконец
От злобных варварских отребий
Сумел очистить берег твой.
Преемник славы Константина,
Он рейнской овладел землей,
Слагая камни воедино,
И создал сад среди теснин
Благочестивый властелин.

О мукомол, о винодел,
О землекоп, градостроитель,
О мастер оружейных дел,
О смелый лоцман и воитель,
Бумагоделатель, молю,
Бумагу дай для этой оды, —
Горжусь тобой и восхвалю
Твои стремительные воды, —
Так лебедь резвый хмелю рад,
Вкушая рейнский виноград.

Как радуга, твоя краса
Цветет светло и горделиво,
И кажется, что небеса
Тускнеют перед ней стыдливо.
Пунцовый, синий, белый цвет
Тяжелых гроздий виноградных —
В них каждый город твой одет
Среди садов и вод прохладных, —
Со всех сторон любой приток
Несет воды тебе глоток.

Вот Майн, холмов лесистых сын,
Вот Мозель, яблоками славный,
Маас, духовный властелин,
Что с Рейном спор ведет, как равный,
И Рур, журчащий в тростниках,
И Неккар, лозами увитый,
И Липпе в низких берегах,
Среди дубрав, под их защитой, —
И сотни рек и ручейков
В венках из трав и васильков.

Стопами ты коснулся гор
Швейцарских, где сыны свободы
Врагам готовы дать отпор;
Ты руки погружаешь в воды
Морские, где стоит оплот
Земли батавов — остров гордый,[297]
Где героический народ
Разбил гостей незваных орды
И плещет Рейнская волна,
Лишь для свободы рождена.

Ты, словно греческий пифон,
В долине завитки раскинув,
Ползешь, и лижешь горный склон,
И пьешь из пенистых кувшинов
Потоки мутных, талых вод.
И пухнет от водянки тело
Твое, и множится твой гнет,
Губя все то, что в поле зрело, —
Ты гложешь камни горных гряд
И дол, где зреет виноград.

Когда-то к Альбиону в дом
Тянулся ты разверстой пастью,
Теперь заплывшею песком;
Но ныне Лек и Эйсел,[298] к счастью,
Убыток вдвое возместив,
Тебя ведут к морским просторам,
И сдержан дамбами разлив,
Чтоб под губительным напором
Растаявших весной снегов
Не вышел ты из берегов.

Река мерцающих светил,[299]
Бегущая во тьме аркада —
Нет, это не роскошный Нил,
Не По — Ломбардии отрада.
Нет, это только Рейн златой,
Где рыбки плещут шаловливо,
И серебристой чешуей
Переливаются игриво,
И по хрустальным небесам
В ночи блуждают здесь и там.

Ты утопить, защекотать
Меня могла, русалка Рейна,
Но как тобой гордится знать
И чтит тебя благоговейно!
Ты странам имена дала,
Ты многих рыцарей сманила,[300]
Свершивших славные дела,
Здесь расцвела их мощь и сила;
Но кровь голландских сыновей
Привычна для твоих очей.

Твоей весной мой стих рожден,
И в боевых играет горнах, —
Пусть я услышу перезвон
Твоих колоколов соборных,
Пусть проскользнет моя ладья,
Пусть повернет на гребне вала,
Пусть Кельном налюбуюсь я,
Пусть в Базеле сойду с причала,
Где навсегда обрел покой
Эразм, расставшийся с землей.[301]

Ты в Шпейере глядишь на суд,
Где тянут кляузники дело,
Под бременем бумажных груд
Сама Фемида поседела.
Но как ты в Бингене ревешь!
Как полнишь в Нидерландах чаши
Вином, — забыты лесть и ложь,
И беззаботны семьи наши.
Мои чернильницы полны
Голубизной твоей волны.

Но горе! Плачу я в беде
И шлю проклятья мерзкой твари —
Церковной злобе и вражде,
Кровавой распре государей:[302]
Сын гидры с тысячью голов,
Убийца, адский отравитель
Сладчайших рейнских берегов —
Погибни! Пусть освободитель
Очистит Рейна берега
От ненавистного врага.

Как гордо рейнский Лек вскипит
У стен Вианена волною,
Когда наследника родит
Супруга Волфарду-герою,
Вождю Нассауских знамен.[303]
Пускай хранит наследник нравы
И честь, достойную времен
Минувших и отцовской славы.
Пусть расцветет, творя добро,
Достойный сын ван Бредеро.

Лелеять будет рейнский Лек,
Покорный нежному влеченью,
Зеленой поросли побег,
Что защитит своею тенью
Мать и прекрасных дочерей.
Так ждут проснувшиеся лозы
Весенних радостных дождей,
И жаждут вешних ливней розы.
Пусть небеса благословят
Ту колыбель и этот сад.