Брейтен Брейтенбах - Не пером, но пулеметом
сегодня мы отдаем тебя
пара венков красных как кровь
словно флаги рабочих у гроба
мы следили за твоей смертью день за днем, Неруда,
о, тебя гнали далеко, до самого края земли
(это рай? это ад?)
по растерзанным улицам Мадрида
где Лорка лежит и пули в груди у него - семена
мимо седых детей Барселоны
и жутких мертвых зверей
через границы
с Испанией в сердце твоем
прочь от античных но все еще пульсирующих цивилизаций
вместе с биеньем металла и камня в твоих жилах
над горными пиками Андов
над алтарем солнца
в новый рассвет рассвет человека
под бомбардировщиками янки
по гниющим горьким и черным полям Вьетнама
вперед! всегда вперед!
вместе с рабочими и крестьянами
в бронзе твоих строк
И ВНЕЗАПНО ЗЕМЛЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ОГОНЬ
"и тогда люди сказали: хватит!
и встали и пошли..."
мы следили за шагами твоей смерти, Неруда,
дождь словно тоже пристроился в погребальный кортеж
через твой родной город
Сантьяго, Сантьяго что сверкал
для всей остальной Америки,
Америки пролетариев
где сегодня на улицах танки,
где голоса замученных стонут за стенами
где ливень солон и ал
их мы тоже знаем - генералов и банкиров
с ухоженными ногтями и подмышками пахнущими лавандой
и ночных солдат что с бранью вышибают прикладами двери
в домах где читают книги
чтобы малейший огонек знания свободы правды и гордости
удушить
убогие кретины - словно можно звезды
повыдирать с корнями!
в нашем теплом климате они тоже произрастают в тени
респектабельные психопаты именующие садизм "безопасностью"
сторожевые волкодавы кровопийц
лакеи доллара шантажисты
угрюмые гориллы с мозгами из жевательной резинки:
тонкие усики темные очки
подслушивающие аппараты микрофоны словно крысы в каждой щели
сообщалось, что Альенде покончил с собой
мы узнали о его изувеченном трупе
который стал флагом
стал красным флагом
прямо в президентском кресле
и кровь на улицах...
у стены стоишь ты натянутый как струна: "И ЗА ТЫСЯЧУ ЛЕТ
НЕ УДАСТСЯ ВЫВЕСТИ СЛЕДЫ
ТЕХ ЧТО ПАЛИ ЗДЕСЬ"
хотя поэт умирает
след его остается дыханием на зеркале: ты умер, Неруда,
и с твоей смертью мы начинаем последний разговор:
что с того что твой рот полон земли?
слова тоже всего лишь груды мусора
которые сбрасывают в яму
потому что слова не растут
но взрываются
в черной дыре отсутствия
в жестокой земле мечты
а мы остаемся
болтать и ходить по нужде
СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ
...одинокие сосны прямые и черные
могила - зеркало
ты - жених, ты - плоть-и-кровь,
и море полно тишиной как земля
вчера было слишком рано
завтра будет слишком поздно
СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ
LIBERTAD O MUERTE
СМЕРТЬ И ЛЮБОВЬ
ты лежишь в гробу
словно против воли
лицо, что оно выражает? страх?
будто ребенку в темной комнате
страшно до слез:
"Открой! Открой! Задыхаюсь!"
да, в жизни ты был ребенок
в огромной комнате жизни
одновременно тяжелый и грациозный словно каменная ящерица
с голосом будто шелест ломающегося тростника
но порой
клокотала во рту у тебя испанская речь
и молнии били из уст
иногда твое слово было как радостный дождь
как чудесные струи дождя, что стекают на женские плечи
потому что порой ты был один только голос
а потом твое лицо
снова краснело, лоснилось, старый ацтек, никак не бедняк,
оратор, поэт,
тишина и порядок эта стеклянная крышка
с венками на твоем гробу: обломки обыска, истерзанные книги
в твоем доме
твоя смерть, посол, выше понимания псов,
так что все равно они должны придти чтобы осквернить уцелевшие тени;
голос, что ускользнул между пальцев и со штыками
они идут на стихи
(но слова отзвучали
и голос истаял среди ночных деревьев)
солдаты с дубинками оцепляют могилу
кругом и стой! коль скоро мертвых не отдашь под расстрел;
а в процессии, глянь, из бедных кварталов, из закоулков, смотри,
рабочие с женами и детьми, друзья, политические изгнанники:
потом: интернационал...
"Вставай, проклятьем заклейменный...
Это есть наш последний..."
ИЗ КАПСТАДА В РИО
великая земля горькая и сухая
страна, где почва дрожит и содрогается
где вулканы едва остыли...
Столовая Гора - корабль, перед носом которого
взлетает над гребнями парусов океанская пена
ибо ветер вздымает
вихревые пески снастей
подобно бабочкам восточной поэзии
но буруны здесь будут повыше
безлюдье и дикий простор поближе
к плоти
изящества здесь маловато
никаких королевских печалей над разбитыми царствами
единственная косметика - свинцовые белила смерти
но как бабочки из поэмы
ищут ветра праздные яхты:
СТАРАЯ СЛАВА, ДЖАКАРАНДА, КОНКОРД,
АЛЬБАТРОС, ЛЕДИ РАНГУНА, ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР,
ВСПЫШКА, ЗОЛОТОЙ ГОРОД, СЕРЕБРЯНАЯ ЛЕНТА,
ИМПАЛА, л'ОРГЕЙЛЬ, БУКАНИР, СКИТАЛЕЦ
И ДАБУЛАМАНЗИ - "Разрезающий воды"
лодки и крылья и птицы и паруса, взявшие курс на Рио
скользящие мимо острова Роббен,
где заключенные без сомнения слышат
хлопанье парусины под солнцем
и плеск свободно бегущих вод
и пунктирный свист летящего к горизонту вольного ветра
слышат и грезят, что кто-нибудь
высушит эти воды
и посуху пройдут они через Фалс-бай
к обетованной земле...
от острова Роббен
к обетованной Капской земле...
загорелые парни цвета бронзы
ставят паруса и огибают буруны
в ознобе и веселом волнении
как в стихотворных ритмах
мимо, все мимо и мимо острова Роббен
проплывают - СТАРАЯ СЛАВА, ДЖАКАРАНДА, КОНКОРД...
старики с пепельно-серыми лицами
низко склонившись, пересчитывают и делят между собой
крупные белые зерна соли
(ДЛЯ ДЯДИ МАРТИНА)
узкие тропки к вершине кряжа Каугаберге
зыбкие под смертельным сиянием солнца
где темнота обнимает мир за вершины
едем верхом все выше туда где дом
озарен так бесспорно взошедшей луной
дом который стоит как отдельное слово
сказанное на его языке
в доме свет:
это славно,
нам радостно
здесь нас ожидают
угли в камине еще багровеют
там где очаг там и беседа
свежий домашний хлеб
повидло из абрикосов и тутовых ягод
мы смакуем вино
мы выходим из дома и все еще слышим тепло
очага или собственно дома чего-то такого
чем согревается жизнь
так славно так хорошо
все здесь и больше нигде
только так и должно оставаться
и больше нет ни гостей ни хозяев
и нам радостно
мы пробуем воду что бьет
из горных ключей
мы смотрим на древние кряжи и пики
словно темная стража обступившие озеро
на звезды которые выше вершин
Крест над лощиной на юге
и на все остальные
они огоньки на дочерна выжженном поле
дом озаряем луной
и лягушки время жуют
растирают единственным зубом
и сверчки возносят хвалу
взойдущему завтра светилу
и нам радостно
мы не знаем как здесь называются звезды
деревья красивы однако темно
и этому веришь не видя
темно
мы слышим что здесь хутора
названы явно с горя
холодно и тяжело:
Неудачье, Нищий-Провал, Безнадега,
который всех выше тот зовется Проклятой Дырой
но это только слова
все равно хорошо
и нам радостно
быть с тобой
да не погаснет свет в доме твоем
да будут лягушки вовеки петь о тебе
да будут яблоки слаще с каждым годом
и лоза виноградная все зеленей над беседкой
да будут друзья приходя приносить вино
да будет тобою построенный дом
навеки пропитан геранью и коркой лимона
да будет твоя земляная стена
не сразу равзеяна ветром
да будет вода в кувшине еще светлей
да будут звезды горы и тишина
оберегать тебя и твою семью
нынче и завтра и каждое утро и вечер
и каждую ночь во все твои долгие дни
* "Дядя Мартин", он же "дядя Дао", философ (даосист!), которого
Брейтенбах навестил в январе 1973 года в его доме в горах
Каугаберге. Нигде в книге Брейтенбах не произносит его полного
имени.
x x x
Мне больше не нужно вспоминать вас по именам,
ни к чему подтверждение факта вашего бытия:
дедушка Ян, бабушка Анни, дедушка Хендрик, бабушка Рахель,
и дальше
седые ветви родословного древа.
Ныне земле в единую корку
впечатала их,
и тех, кто был до них,
о святые
черные, желтые
хозяева Африки.
Просит воды страна и обретает кровь
страна, в которой сокрыт огонь.
Что же в остатке?
Почерк неловкий,
рассказ о былых величьях,
