Брейтен Брейтенбах - Не пером, но пулеметом
небо и песок - жар и сушь;
за бесконечными пляжами Калахари,
где растут белые деревья: марула,
мопани, баобаб и верблюжья колючка
за холмами пекла в стороне лежит кусок чистилища
Иоханнесбург!
город, поднявшийся из трепета,
как мираж на равнине:
обнесенный электрическими вышками,
оснащенный белыми фабричными трубами
и обращенный к небу столбами
плюющими пламенем в небо:
древние тамбуры смерти...
блистательная картина: ад во главе с Богом.
Бог службы безопасности государства.
Бог в каске,
с деловым портфелем, полным акций и золота, в одной руке
и кнутом в другой,
Бог, восседающий в сверкающем великолепии
прямо на плечах черных тел, до пояса ушедших
в землю:
граната!
взрыв красного сердца,
чтобы поджечь все эти дебри!
(ступай так, чтобы твои ботинки не оставляли следов...)
ЖИЗНЬ В ЗЕМЛЕ
блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
мрущие
от голода, нищеты, болезней
потому что они ублажают взор бааса,
потому что они избегли ада,
потому что они освободили территорию бура
- Бура и его Бога
- Божьей десницы
потому что они удешевили жизнь,
потому что жизнь для черного есть политическое преступление,
потому что ты, черный, проживая
в стране крови,
пропуска, позора, пса,
оскверняешь землю Бура.
блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
затерянные
в могилах, где пируют муравьи,
блаженны ваши последние чернозубые улыбки
потому что они заставляют родителей
сложить на холмике игрушки и пустые молочные бутылки,
игрушки и глянцевую бумагу, что шелестит на ветру,
молочные бутылки - с пустыми сосцами, - откуда ветер
высасывает звон,
чтобы приманить кротов поближе
- потому что ваша плоть скудна,
и детишки могут забыть,
что они уже мертвы.
блаженны дети Димбазы,
Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера,
пожранные
землей, потому что когда они бродят по поверхности,
это мешает донести ложку до рта,
а на солнце не должно быть пятен.
блаженны кроты, святы черви
и благословенны муравьи
в стране солнечного блеска,
в стране Бура,
в стране, что вручена ему Богом,
потому что они удобряют газоны,
так что человек может цвести и преуспевать,
растить плоды и умножать стада
и быть красивым, и сильным, и белым
во славу своего Бога.
ИЗГНАННИК
ты стал пожестче и погибче
жир поселился в твоем теле
как муравьи в шкуре мертвого зверя
он жрет тебя день за днем
и в глазах у тебя все больше одиночества
ты живешь так словно ты бессмертен
потому что жизнь твоя не здесь
но смерть бежит по твоим жилам
смерть бежит по твоим кишкам
и связывает твои крылья
и вслед за глазами в земле появляются дыры могил
и холмы тихи и зелены как нигде
рушатся руки и усмешки
над воспоминаниями наклеены фотографии
и плакат: все пережитое - сон
ты учишься молиться
о том чтобы угрызения совести твоего народа
докопались до ненасытных бюрократов
до всех Чиновников Мировой Совести
ты глядишь в дыры их сердец и видишь там зеркала
так что ты еще весел по утрам
словно кишат во рту
с сердитым шипением
строят гнезда у тебя в глотке
и словно паразиты облепили язык
для всех твоя профессия - эмигрант
ты не пьешь и не куришь
потому что твоя жизнь это оружие
ты гибнешь затравленный отчаянием
зажатый в тупик как собака
и когда ты хочешь ударить кулаком по дню
чтобы сказать: смотри, мои люди встают!
ослепительный блеск над страной!
это ты забыл тишину языка
муравьи ползут из твоего вопля
из гортани выходят слепые борцы за свободу
ПИСЬМО С ЧУЖБИНЫ МЯСНИКУ
Балтазару
арестованный говорит
я уже не знаю
не вопил ли Спаситель на кресте
но над лицом вьется первая муха
и помпон на берете охранника за окном
качается в воздухе как цветок
на стенах кровь
и сердце человечье замирает в груди
от страха что эта радость может кончиться
и вбирает мельчайшие крупицы тишины и промедления
словно собирает завтрак в дорогу для неуклюжего старика
который как в камере скрючился в собственном теле
арестованный утверждает
Ли Шань-инь советовал не верить дождевым жалобам:
"никогда не открывай своего сердца весенни цветам,
ибо мера любви суть мера праха"
я надеюсь ты сможешь узнать мои серые кости
в мертвом огне земли
а я - я отправляюсь странствовать
облеченный плотью буду лежать на верхней палубе
всем телом буду чувствовать корабельную качку
канаты дремлют свернувшись в тени
мачта будет выписывать в небе восьмерки
море будет волноваться море будет пахнуть морем
море будет полно дельфинов
чайки стаями будут скользить над сердцем
солнце будет при звуках человеческой речи
пронзать и жечь каждое волокно в деревянной каюте
а я - я отправляюсь путешествовать
арестованный признает
когда твои мечты стерты в порошок
и ты далеко от ближних своих выжидаешь во мраке
как корабельная сосна болезненно ждет языка пламени
и белый ветер жалуется в роще
чтобы утро понедельника как калека по-вороньи
присело на корточки у губ океана
ибо ты готов
трепеща и дрожа
откармливать червей и муравьев
и давать свидетельские показания глубоко в земле
я могу свидетельствовать
я могу описать цвета изнутри
стены черные сопли золотые
гной и кровь суть мед и сок смородины
которую на бастионах клюют птицы
я стою на кирпичах перед моим ближним
я есмь статуя Свободы
и прикосновение электродов
легко вырывает крик из моей глотки во мраке
я пишу лозунги кровавой мочой
на полу и на собственной коже
я не сплю
я задушен намыленными канатами собственных кишок
ломающих мой хребет
меня убили в вечерней газете
я лечу с десятого этажа неба
к людям на мостовую
и ты мясник
ты что уполномочен безопасностью государства
о чем ты думаешь когда ночь выставляет напоказ свой скелет
и первый захлебывающийся крик арестанта
сжимается
как новорожденный
залитый родовыми водами?
готов ли ты быть спокойным перед лужами крови
когда людей бьет озноб
и они обреченно дышат гибелью
в твоих руках?
застревает ли сердце жестким комком в глотке
когда ты прикасаешься к холодеющим конечностям
той же ладонью которой гладишь грудь жены?
ответь мясник
может ли акушерство которое ты
творишь во имя моего дальнейшего существования
может ли оно стать для меня очевидным
и на моем родном языке?
арестованный сказал
я не хочу умирать взаперти
я хочу быть просто повешенным в пустыне снаружи
чтобы сердце мое вернулось в холод рассвета
где горы как мухи облепили горизонт
где песок горит серебряными язычками
где луна падает гнилым обломком корабля
в голубую дымку
ответь мне теперь мясник
прежде чем ремесло твое стало твоим проклятием
прежде чем ты будешь поставлен
у пасти могилы
прежде чем тебе дадут последнее слово
перед воскресшими арестантами Африки
ЗАПАЛ
когда ты думаешь о родине,
ты видишь
судейские косички и очки; старую собаку;
утонувшую в реке лошадь; огнедышащую гору;
кусочек постели между беззубыми стариками;
темные фикусы и песок; тропинку, тополя,
дом, облака, небеса;
тростник; телефон;
все это ты видишь
когда думаешь о родине,
ты видишь также
"мы должны быть сильными";
нутро падали, полное мух и каверн;
гору - скотобойню из стен;
кулаки военных торчат, как знамена,
над тысячью холмов Наталя;
спящих в дерьме арестантов; ты видишь
шахты, изрыгивающие толпы рабов; вечерний дождь,
потрескивающий, как искры в вышине;
в тростниках гниет скелет карлика
когда ты думаешь о родине,
происходит эвакуация всех мыслей;
если нет дождя, ты оставляешь окна открытыми,
ты видишь, что звезды суть стрелы в ничто;
слышишь ли тогда еле слышное?
"мы народ, мы черные, но мы не спим.
мы прислушиваемся в темноте, как хищники жрут на деревьях.
мы прислушиваемся к своей силе, о которой они не могут знать.
мы прислушиваемся к сердцу своего дыхания.
мы слышим солнце, трепещущее за ночными камышами. Мы ждем,
когда обжоры, отяжелев, посыплются с веток
мы узнаем их по плодам их
или научим свиней лазить по деревьям"
x x x
как не спалось нам здесь на полу среди сквозняков
запах пламени и скипидара
