Виталий Ханинаев - Три яйца, или Пистолет в задницу
Нет, не только дачами, природой
славятся владенья под Москвой.
Есть места, не пахнет там свободой,
за колючей проволокой - конвой.
Химия - эт-дело не простое,
я пять лет здоровье отравлял.
Били сапогами за простои,
и не брали даже в слесаря.
Понял я, что мне одна дорога,
на законы стало наплевать.
Но клянусь, как на духу, ей-богу,
не хотел его я убивать.
Я вначале был вполне спокоен,
хоть меня он, гнида, обозвал.
А потом он мне сказал такое,
если бы знали вы, что он сказал.
Да, я срок тянул и пайку хабал,
но и в зоне даже ни один
мне в глаза такого не сказал бы,
что сказал мне этот гражданин.
Но могло все выйти похужее,
дали б вышку, я б сейчас не жил.
Но пятнадцать дали, и уже я
здесь в Родаково, как старожил.
Пусть коптят здесь жизнь все
одинаково,
с красноротым каши не сварить.
С теми, кто не слышал про Родаково,
не о чем мне даже говорить.
г. Шахты, июль 1981
МОЙ ДРУГ
Никите Стрельцову
Мой друг заброшен в Подмосковье,
да не нуждой, судьбой продажной.
Он пьет там воду вместо кофе,
и вместо плова ест там кашу.
Мой друг любил пожить красиво,
и был не прочь в делах забавных
сорвать себе куш с кружку пива,
и был охоч до женщин славных.
Китайской кухни был любитель,
едал трепанг с суан-х$FТрепанг с суан-х - дели китайс кухни.
любил чего покрепче выпить,
и, говорят, был планоманом.
Любил в футбол играть до боли,
до помутнения сознанья.
Мы вместе с ним учились в школе,
и так нелепо расставанье.
Был мир его - большая пропасть,
он в этом мире раз напился
и совершил большую глупость,
от водки разум притупился.
И, обмарав ладони мразью,
попался он в клещи закона.
И там его смешали с грязью,
товарным повезли вагоном.
Быть может, он жалеет, пав ниц,
что зря с работою не ладил,
что зря в кабак водил лимитчиц
и не на то все деньги тратил.
Мой друг уехал в Подмосковье,
оставив мне свинцовый череп...
Я ем плов и пью черный кофе,
и жду, когда придет мой черед.
июнь-август 1981
В ГОСТИНИЦЕ
В гостинице, в гостинице, в гостинице одной
эту девушку встретил я случайно.
Был теплый день, был теплый день, был
выходной.
Тепло, как видно, девушка эта излучала.
Я к ней подсел, я к ней подсел, я к ней
подсел в фойе.
Она мне улыбнулась так печально.
И понял я, и понял я, я понял, что у ней,
грустная у девушки есть тайна.
И я спросил, ее спросил, спросил я невзначай:
"Я вам помочь могу, могу, быть может?
Откройтесь мне, скажите мне, какая
такая печаль
вас мучает, вас гложет и тревожит?"
Я пригласил, я пригласил, я пригласил ее,
пройти, пожалуйста, в мой номер.
И девушка на приглашенье откликнулась
мое,
и улыбнулась мне улыбкой новой.
А в номере, а в номере, а в номере коньяк,
достал я два бокала и колбаски.
И девушка, та девушка сказала мне: "Чудак!
Ты видно, никогда не ведал ласки.
Конечно, я, конечно, я устала от всего,
устала я от мрази и от грязи.
Но ты, я вижу, парень, парень ничего.
Не откажу (за так) в интимной связи".
..............................................................
На утро я, проснулся я, нет девушки моей.
И голова болела непрестанно.
И понял я, и понял я, я понял, какая у ней,
у девушки была какая тайна.
В гостинице, в гостинице, в гостинице в фойе
ее я увидал издалека.
Она улыбалась мужчине, что сидел с ней
и звал ее на рюмку коньяка.
Ростов-Москва. 8 августа 1981
ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Еду, еду поездом, а напротив - девочка,
маленькая девочка, лет пяти-шести.
То ли от безделия, то ль от делать нечего,
разговор решил с ней завести:
"Маленькая девочка, девочка, девочка,
маленькая девочка, у-тю-тю-тю-тю.
Ты смеешься, деточка, радуешься, деточка,
а позволь тебя спросить, чему?
Я - поэт, я - взрослый. Мне
невеста - лира!
Ты же взрослой станешь через десять лет.
Еще одной б... явишься ты миру,
хоть сейчас и так забит ими белый свет!
Ну а, может, будешь редким исключеньем,
может, будешь верной ты, как лира мне.
Несмотря на трудности и на все мученья,
может быть, ты будешь не как все..."
А в ответ мне девочка, маленькая девочка,
ухмыляясь, девочка отвечает так:
"Ох, достал ты, дядечка, заколебал
ты, дядечка.
Лучше помолчи, заткнись, дурак!
У меня есть мамочка, мамочка, мамочка,
она сейчас с дядечкой в соседнем спит купе.
А дядечка тот - не папочка, не папочка,
не папочка,
так чего ж ты мне поешь про верность и т.п.?
Я хочу, как мамочка, мамочка, мамочка,
вырасту и буду, буду как она.
Буду спать я с дядечками, с дядечками,
с дядечками,
гулять буду с ними допоздна..."
Еду, еду поездом, поездом, поездом,
а напротив - девочка лет пяти-шести.
Видно, от бессилия я воскликнул: "Господи!
Господи! Грешных - прости!"
Будем симпатичными, алчными, зычными,
будем справедливыми, лживыми мы...
Поезд с опозданием мчит, по-обычному,
и никак не выедет из тьмы.
ноябрь 1981
СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПОСЛАНЬЕ- СЕНТИМЕНТАЛЬНОМУ СОЗДАНЬЮ
Простите, мисс. Поймите, мисс.
Увы, не нам, не нам, не нам...
Вошедши бурно в Вашу жизнь,
я из нее ушел, как Хам.
Не хам, а Хам. И корень зла
не в букве, а в гармонии.
Когда горячие тела
делами заполонили.
Когда желание извне
за чувство приняли. И что ж?
Вновь быть вдвоем? Смешно вдвойне.
А ложь как нож. Цена ей - грош.
Когда забыв на миг про то,
про что на жизнь забыть нельзя,
в безвыигрышное лото
играли, душами скользя.
Когда запас души иссяк,
а плоть еще светила нам,
ушел я, ничего не взяв,
все (без себя) оставив Вам.
Любовь - не снег, не дождь. На всех
ее не хватит. А успех
пришел, прошел... После утех
осталась боль... И смех, и грех.
Когда застал, настиг предел,
застиг на миг, настал на жизнь,
соединением двух тел
сердца их не соединишь.
Когда не выплачен аванс,
к чему идти на компромисс?
Увы, не нам и не для нас...
Поймите, мисс. Простите, мисс.
Москва, Ленинский проспект, 13 ноября 1981
МОЛЕБЕН
Час за часом,
день за днем,
год от году
раз за разом
молча пьем
ржавую воду.
Как не глупо,
ясно всем,
как не странно,
люд наш тупо,
глух и нем,
ходит пьяный.
Чувство страха
потеряв
на мгновенье
он к аллаху
все послав,
пьет портвейны.
И холопом
по утрам
в каплях пота
он галопом,
как тарпан,
на работу.
Сивый мерин
песнь поет
о декрете.
Кто не верит,
водку пьет
в культпросвете.
Тихий завтрак
и обед,
скромный ужин.
Может, завтра
будет свет,
тот, что нужен.
Только вера,
только Бог,
только святость
дарят в меру,
кто что смог,
дарят радость...
Дарят в меру,
кто что смог,
дарят радость
только вера,
только Бог,
только святость.
декабрь 1981
ПОСЛЕДНЕЕ
Елене С.
Кучка разных людей,
самых близких, родных и знакомых,
и детей, и б...
вниз бросают землистые комы.
Поскорбят... Наскребут...
И уйдут. И сметут атрибуты...
И всплакнут. И глотнут.
И ввернут: "Он издох от скорбута".
Будут женщины там,
не одна, и не две, и не десять:
"Он был вовсе не хам,
он был просто беспечен и весел".
Будут там и друзья,
и, возможно, враги тоже будут:
"Он любил донельзя
набивать алкоголем желудок".
И родные мои...
Вот беда, вот действительно страшно!
Вот беда! Вот пойми!
А я сыном был очень неважным...
Врач, известный вполне
(у него личный домик есть в Гаграх),
рот всполощет в вине:
"Не подагра. Скорее - пеллагра".
И случайный мужик
с провалившимся начисто носом
усмехнется и вмиг
оглядит молодых женщин косо.
А один промолчит,
ему сущность ясна человека.
Он себя излечил
от болезни невнятного века.
Не оставлю следа...
Кто покажет, расскажет об этом?
Может, вскрытие (да...)
установит: он умер поэтом!
Пусть другая простит,
что не ей этот стих посвящаю.
Пусть никто не грустит.
Всем идти и итти завещаю...
Вот и все! Все... Все - тлен!..
Этот стих, как гранитную груду,
посвящаю Элен.
Той последней, с которой не буду.
Москва, м. "Молодежная" 20 января 1982
Я НИКОГДА НЕ ЖЕНЮСЬ...
(монолог любителя острых ощущений)
Я никогда не женюсь... на официантке.
Пусть за день крупный куш,
что ни клиент, то муж,
что ни клиент, то пьянки.
Я никогда не женюсь... на продавщице.
Пускай товар - навар,
зато ведь грузчик - тварь,
тут очень трудно положиться.
