Леонид Советников - Как весть о том…

Если ревностно ухо к напеву,
Зренье к чистому образу склонно,
Полюбуйся на юную деву
Средь цветущих садов Соломона.

Оглянись, оглянись, Суламита,
Белой лилией кудри укрась.
В восхищении царская свита:
Столько неги у солнца украсть!

Тень сбежит, и прохлада провиснет.
Теплотой отягчённой завертит.
Постигая премудрости жизни,
Мы вдвоём позабудем о смерти.

Ночь дохнула прохладно и сыро.
Не вошёл, лишь взглянул свысока,
Как с перстов моих капало миро
На хитон и на ручки замка.

Я забылась, я громко стенала,
А в ответ – океан тишины.
Стражи сняли с меня покрывало,
Стерегущие стены и сны.

Если б братом он был, чтоб могла я
Целовать на виду у людей!
Только ревность – сестра моя злая —
Ближе милого, стражей лютей.

……………………………………… Аграфа

Цветёт сирень, как девушка, упруга.
Скользит ручей пружинистой змеёй.
Тугую стернь взрывает лемех плуга.
Небесный пласт срастается с землёй.
Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда,
Но пласт вверх дном – чернеет борозда.
Навстречу – листья мать-и-мачех луга.
……………………………………………

Цветёт сирень, как девушка, упруга.
Ты ищешь пять случайных лепестков.
Без них весь сад – скопленье пустяков,
Одних кистей затверженная фуга.
Букет от глаз не в силах скрыть испуга:
Вдруг счастья нет и шутка – день шестой?
Скользит ручей пружинистой змеёй.

Скользит ручей пружинистой змеёй.
Тебе давно недоставало друга.
Кто знает мира древнего устой?
Глубинный камень, что всему натуга.
Есть ключ и омут. Между ними – мрак.
Сквозь мрак и холод всходит жизни злак.
Тугую стернь взрывает лемех плуга.

Тугую стернь взрывает лемех плуга.
Суровый муж в работе изнемог.
Не вырваться из замкнутого круга,
Но бережёт и дом, и пашню Бог.
Журчит вода. Выводит трель пичуга.
Прохладен дол с вечернею зарёй.
Небесный пласт срастается с землёй.

Небесный пласт срастается с землёй
От борозды – до свежего погоста.
И человек в разладе сам с собой,
Где богу – и предвидимо, и просто.
Отходит мира ветхая короста.
Восходит Вифлеемская звезда.
Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.

Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.
И мальчик в храме подхлестнул года.
Изумлены ходящие пред Яхве:
Чист голос, как текучая вода!
Полезному не сделает вреда,
А вредное – смоковницей зачахнет.
Но пласт вверх дном – чернеет борозда.

Но пласт вверх дном – чернеет борозда.
И хлеб, и воля достаются туго.
В нас суть зерна: дичаем без труда,
Когда течём по жизни, как вода,
Поём, как беззаботная пичуга.
Лежат пласты – прошедшие года.
Навстречу – листья мать-и-мачех луга.

Навстречу – листья мать-и-мачех луга:
Потвёрже – к небу, понежней – к земле.
Вот мера трав. И средство от недуга.
Прохладный свет на сумрачном тепле.
Поверь, природа помнит дальше нас.
Срастается с землёй небесный пласт.
Цветёт сирень, как девушка, упруга.

Всё южнее, всё дальше в пески,
Одинокий, везу я младенца.
От людской бесконечной тоски
Никуда мне, верблюду, не деться.

Как выносливый древний ковчег
В волн барханах барахтался с Ноем,
Я – с наставником. Сам – и ночлег,
И надежда измученным зноем.

«Эти волны залива – обман,
Занесённый сюда из Мадраса…» —
Так шептали разбойники нам,
Оглушённые совести гласом.

На младенца взирали без сил,
И молений колодец был выпит.
Вот тогда влажный дух возвестил:
Спасены! Перед вами – Египет.

Взглянул на звёздную пургу,
Шепнул: не всё же ей висеть.
Застыла выпь на берегу,
Набилась зелень в сеть.

Был тьмы над светом перевес,
А Он закинул и поймал
Таких любовников небес,
Что Сам казался мал.

Зато велик – не донести! —
Кедровый крест, чтоб всех спасти.

Над Лысой горою – сияющий день,
И надо улыбкой плеснуть напоследок.
Ещё мне меж рёбер копьё не продел
Язычник, как Рему Ромул, – его предок.

Рассеянны мысли, что звёзды в окне.
Я воду мог настом держащим представить,
В горячей пустыни бедовом огне
К холодной змее не испытывал зависть.

И чем бы любовь мою не нарекли:
Отъявленным сном, захолустным кочевьем —
Её завещаю собратьям земли,
Восторга и страха единым качелям!

О Вифлеем, по горло мир в крови
И нет звезды, с какой свершились роды.
История божественной любви —
Ничто без человеческой свободы.

Век на исходе, время терпит крах —
Нет будущего, прошлого тем паче.
Огогиимагогикарабах!
Свобода без любви и зло во плаче.

Не бездна рвётся – Провиденья нить,
Фагота грубость к нежности кларнета.
Как будто с кровью кровь соединить
Ты вышел на заре из Назарета!

Явление врасплох, что – истину узнать?
Иконы лгут, как зеркала кривые:
Ни рубищ не сыскать, ни вретищ – будто знак,
Что саддукеи днесь не гнули выи.

Об имени истца не сведать никому.
Признала бы трава, целуя ноги,
Иль лодка рыбаря, осевши на корму,
Хотя войти в неё случалось многим.

Бессмысленной толпе не выпадет черёд,
Тем более – избраннику-народу.
Которое плечо голубка предпочтёт,
Когда огнём стихов заменят воду?

О люди. Большей частью, бестолковы
И мечутся, не зная как им быть, иль
Привычно лгут. О, человеки, кто вы?
Ужель взаправду создал вас любитель.

Не тщусь за вами. В бабки не играю.
Поёт мне ветер, родственник самума,
Что есть трава, есть камни и по краю
Есть тишина – губительница шума.

И что как человек я умираю,
А как поэт… давно не человек.

Душный век, бездушный – следом.
В келье мне мирской не спится.
Между вымыслом и бредом —
Ждёт раскрытая страница.

Тень блуждает по долинам,
Рой светильников над нею
И средь них, в подире длинном,
Ходит, чьих волос бледнее
Снег в горах, а взора пламень
Ярче солнц страды палящей!
И из уст о горный камень
Высекает слог разящий.

Так внимай, белее снега,
Даже если пал в пустыне.
– Я и Альфа, и Омега,
Мёртвым был и жив доныне!

Печальная дорога в Вифлеем.
Последнее пристанище Рахили —
Руины Рамы. Камни в блёстках пыли
И беженцы в плену земных проблем.

Гудит земля, пылает солнца глаз.
Идут волы, жена о детях плачет.
Всё те же мы и новый день не начат, —
Воскресший мальчик, что тебе до нас?
………………………………………

Успение. И надобно успеть
Тянуть улов и рассуждать непраздно,
Покуда веры не скудеет сеть,
Раскинутая куполообразно.

И вновь латают сети рыбаки
У моря ль Галилейского, иного ль, —
Но как же изумленья велики,
Когда даётся не на смерть и вдоволь!

А только и надобно – взять и окститься,
Поменьше постить и побольше поститься,
Умную молитву держать перед сном
И верить: Отец упредит об ином.

И если на муки пошлёт, как Иова,
Чтоб ангела тьмы посрамить, то ни слова
Ему в возраженье не до́лжно иметь:
Даётся победа – идущим на смерть.

Стоящим за правду она, не за ложь,
Даётся? Обманом себя не тревожь,
Что всё, что погибло, воскреснет и снова
На пастбище – тучное стадо Иова,

И дети, и внуки здоровы, и он,
Заботой и радостью их окружён,
Возносит молитву за корм, за ягненье,
А лютые муки – лишь сон, наважденье…

Какой по счёту движется волна?
Кто ж различает, кто считает волны.
Опять шумит гражданская война,
Кто ж разжигает, кто вздымает войны?

Вновь ангел бьёт крылами о броню,
Как мотылёк ночной о стёкла в доме.
И самолёт, как ангел, о стерню
Не в детском разбивается альбоме.

И я не сплю. И это не во сне
Грохочут мысли, как ракет разрывы…
И лишь ночная бабочка в огне[4]
Напомнит мне, что мы с тобою живы

И смерти нет. Ведь к мальчику в крови
Она пришла, чтоб отступить и сдаться!
О, Боже правый! Этих – отрезви,
Кривляющихся в лапах святотатца.