Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2
ют отбивать дробь. Световки сходят со стены
и обходят комнату. Одежды их трепещут. Одни
из них очень длинные, другие короткие. Ноги и
руки непропорционально коротки или длинны. Самые
причудливые и уморительные пары.
В дробь барабанов входят тонкие звуки флейты.
Она поднимается все выше-выше. Вслед за
световками слетают легкие девочки с рас-
пущенными волосами; они кружатся по комнате,
бросая друг в друга цветами; их смех рассы-
пается звонко.
Вдруг контрабас начинает гудеть, то понижая,
то повышая голос. Отстав на такт, за ним
спешит скрипка.
Световки топают ногами и, поднимая руки,
кривляясь, пускаются в пляс. Девочки увиваются
между ними. Все смешалось. Музыка невыразима. Му-
зыканты играют различные мотивы и разным темпом.
Барабаны трещат непрерывно.
Внезапно все смолкает. Световки шарахаются к
стене.
Хор вдали: Голос сердец человеческих... голос
сердец, осужденных дрожать, точно лист пожелтевший
на ветке нагой.
Твой отец, твой отец, утомленный, нагой, видишь –
– манит рукой.
Обведи свое сердце стеной, золотыми гвоздями
забей его дверцу из кедра, – бесплодные недра
Земли не раскрылись пока.
Пусть, как мельница, машет рука твоего утом-
ленного жизнью отца – укачайся на волнах,
(музыка тихо повторяет мотив)
на волнах огней золотистых...
(Световки теряют личины. Стройные юноши и
девушки в прозрачных одеждах окружают его)
в одеждах сквозистых они проплывут.
Световки танцуют странный торжественный
танец. Темп музыки ускоряется. Световок делается
больше. Одна отделяется и подходит к Петруше.
Белые руки, голубые глаза, золотые волосы. Нежно за-
глядывает в глаза.
Световка: Милый, милый... Я тут.
Петруша просыпается. Первое бессознательное движе-
ние – улыбка ей.
Световка: Точно синие крыльями бле-
щут стрекозы, трепещут стыдливые взоры. Их танец дур-
манит. Скорей поднимись, обними мое детское
тело. Сквозь воздух, сквозь пламя оно пролетело,
чтоб взгляды твои осветить. Что же веки твой
взор от меня закрывают.
Петя: Я рад, но мой горб не пускает. Нам с
ним не расстаться.
Световка (дотронулась до него, горб спадает): Спе-
шим!
Смешиваются с танцующими. Проходят
пары.
Первая пара:
Она: Вы льстите, обманщики, вижу насквозь – неудачно.
Он: Я думаю, трудно не видеть, когда мы прозрачны.
И я сквозь прекрасные формы и ваши черты вижу пищу
у вас и кишки.
Другая пара:
Он: И зачем притворяться и умную всю городить
чепуху, чтобы после так скверно закончить пос-
ледним и грубым хочу.
Третья пара отбегает в сторону.
Он: Поцелуй, умоляю, один.
Она: Что за глупость.
Он: Пусть глупость – она добродетель. Вот ску-
пость – порок.
Она вырывается. Он споткнулся о другую пару.
Она: Вам урок.
Петруша и световка.
Петруша: Зачем это сделано? Кем? Им, все
им? Одному тяжело, чтобы было еще тяжелее
двоим!
Световка: Тяжелее? Нет – легче. (Кладет
ему на плечо голову).
Петруша: Эх! Глупости, глупости это. Так
много печали, страданья – и крошка упавшая
света. Зачем?!. Человек – целый век... Век?
Нет – несколько лет он налитыми кровью
ногтями на кладбище роет могилу и строит
свой дом с деревянным крестом на некра-
шеной крыше. Глаза его красные смотрят упор-
но, горят, – фонари, ищут счастья, любви и по-
коя. Ищи!
Световка; Не найдешь?
Петруша: Не найти.
Св.: Ха-ха-ха!
П.: Как устал, как устал!
Св.: Ха-ха-ха!
П.: Ты смеешься.
Св.: Ах глупый. А ну-ка, взгляни мне в глаза. Гу-
бы, красные губы![31]
Хочет обнять ее.
Св.: Как руки твои неумелы и грубы. Ты долго стоял
на большом сквозняке. Мок в воде слез своих и чужих.
Мальчик, ты огрубел. Ты забыл, что все ласки – они
целомудренны. Матери –
П.: Матери!?
Св.: Что?
П.: У меня нету матери...
Св.: Бедный. Теперь ты не веришь, что может быть
все хорошо. Так светло.
П.: Так светло?.. Нет, не верю. Исполни и дай
моим жадным рукам все, чего я хочу, и тогда я
поверю.
Св.: Чего же ты хочешь?
П.: Чего? (Растерялся) Залу...
Св.: Залу?..
П.: Дворец.
(Все исчезает)
Сц. IV.Огромная зала. Арабская архитектура. На стенах
мозаичные орнаменты.
Петруша беспомощно оглядывается. Ходит и
притрагивается руками к предметам. Она хо-
дит за ним, глядит на него. Он опускается на пол.
Световка: Ну?.. Молчишь?
Петруша: Я... не надо... Мне – маму увидеть.
Из-за колонн выходит бледная женщина. Слег-
ка сутула. На ней простое платье. Идет к нему.
Он внимательно смотрит.
П.: Так это... так это...
Св.: Сильней напряги свою память, не то она
в воздухе ночи рассеется.
Он смотрит внимательно. Напрасно. Она тает и
пропадает.
П.: Нет, не могу... И не надо.
С.: Ты грустен?
П.: Ты видишь, мне нечего здесь пожелать.
С.: А меня? (ластится к нему)
П. (робко): Ты не призрак?
С.: Я – сонная греза. А сон – половина положенной
жизни. Зачем вы так мало ему придаете
значенья. Вот ты говорил: жизнь – мученье. Да, жизнь
наяву. Но во сне... Каждый радости ищет в себе. Мир в
себе... Потому так и счастливы звери и травы... и лю-
ди, которые проще, как звери. А ты – тоже можешь –
в себе... (громко) Двери, двери!
Со всех сторон появляются странные серые создания
с красными глазами и лапками. Они катятся, пры-
гают друг через друга.
С.: Ну, что вы? сказала вам: двери.
Они сметаются. Двери закрыты.
П. (со страхом): Кто это?
С.: А сторожи ваших жилищ. Охраняют людские
жилища. Комки сероватые пыли. Не требуют пищи, дро-
жа по углам. Призывают вас вечно к работе.
В лучах золотого и доброго солнца играют...
Взгляни же в себя. Глубже, глубже. Вот так... Что
ты видишь?
П.: Я вижу – колеса.
С.: Колеса?
П.: Цветные, в огнях... драгоценный узор. Ко-
лесница несется, взвиваются кони. Их гривы
сверкают... Мне больно, мне больно глазам.
С. (Прижимается все ближе и ближе к нему): Ты
дрожишь...
––––
427[32]
Сын века
(сонет)
Насытившись блаженным видом снов
своей жены, я целый день готов горсть
хлеба выгрызать из скал с рычаньем,
благодаря в молитве за ничто.
Вы видите, каким пустым желаньем
копчу я нынче наш небесный кров. Вы
скажете, – устал я от познанья, от
дерзости неслыханной и слов?
Наверно, нет: когда ночным мерцаньем
забродит мир, во сне я мерю то, что
одолеть еще не мог дерзаньем,
чтобы верней, скопившись сто на сто,
вцепиться в гриву неба с ликованьем,
прыжком пробивши череп расстоянья.
428[33]
Я не один теперь – я вместе с кем-нибудь: со зверем,
дышащим в лицо дыханьем теплым, щекочащим го-
рячей шорсткой грудь, когда в ночи грозой сверкают
стекла;
и, только день омытый расцветет, я раскрываю
миру свои веки – все, что живет, что движется, зовет:
деревья, звери, птицы, человеки – мне начинает вечный
свой рассказ, давно подслушанный и начатый не раз;
и даже хор мушиный над столами, следы, в песке
застывшие вчера... мне говорят бездушными губами
все утра свежие, немые вечера.
Их исповедь движения и слова мне кажется к шагам
моим тоской. Спуститься серце малое готово к ним
неизвестной разуму тропой.
И иногда я думаю тревожно: когда скует бездвижье и
покой, и будет мне страданье невозможно, – увижу ли
сквозь землю мир живой? Какие грозы мутными дождями
мое лицо слезами оросят, когда в земле под ржавыми
гвоздями ласкать земное руки захотят!
429[34]
Жатва
В движеньи времени, лишь вспыхнет
новый день, мы в прошлое отбрасываем
тень, и наше прошлое под тенью ожи-
вает (так ствол подрубленный от
корня прорастает).
Дай крепость зренью, слуху и словам,
чтобы, прикрыв дрожащие ресницы,
прошел в уме по прежним берегам, где
теплятся потухшие зарницы.
В моих блужданьях следуй по пятам,
Ты, уронивший в эту пахоть мысли, – ды-
ши дыханьем, ритмом серца числи.
Пусть чувствует дыхание Твое и я,
и каждый, кто страницы эти раскроет
молча где-нибудь на свете, в котором те-
ло таяло мое.
22.IX.27. Острог, Замок.
