Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

Вдоль той ограды копьеносной
над тенью костно-полостной
своею – плоской и полóсной —
по мостовой мясной и косной
как бы полоской папиросной
лететь последнею весной…

Но вам, где вам знать ту ограду,
тот свет, хладнеющий в горсти?
И ту, последнюю отраду —
богатым нищим мимо саду
на солнце жидкое брести.

сыпкий ссы́пался графит
в реку с высохшей доски
зыбкий луч сумрак графит
полосует на куски

зря мы сердце леденим леденим
хоть изрезан ледерин ледерин
свод небесный неделим

лучше выйти покурить в юный дым
к нелюдимым звездáм молодым

попросить у сонных мурз
сердцу вылечить озноб
пожелать у знобких муз
в спелом небе белый сноп белый сноп

что ж мы сердце леденим
свет над бездной неделим

Гляди-ка, у луны соосной
Подбито нижнее крыло —
По набережной светоносной,
В траве нескошенной стоостной,
Оно волóчится тяжело.

И все волóчится и волóчится,
И волочи́тся по мостовой,
Пока не всклочится и не всклокочется,
Не скособочится вниз головой,
Пока до остова не раскурочится
Стоостой тенью мостовой,
До острого пока не сточится,
Над остановленной Невой —
Хрустальной, скользкой, роковой.

Слава слáвна, мгла заглавна,
Вспухл над нею алый шар —
Пребудет наше время плавно,
Пока в реке плывет пожар

У сада Летнего, где вскипяченная
Та Лета русская, Фонтанка черная,
Литейным расплавом втекает в Неву,
Но – с лавы дым не тонет наплаву!

Но – слабый дым плывет уже три века,
И кто на нем плывет, как в облаках? —
Великий Петр и Петр малый, Пека.
И кто еще, с коробочкой в руках?

Пусть эта песня и надсадна,
Ее споют, хоть не своя,
Два Петра, два Александра,
Два Иосифа и я.

Истолченная мгла просыпается
сквозь решетку в стеклянном огне —
это птица-игла просыпается
и летит к истончённой луне.
Растворяется блещущий зрак —
растворяется свищущий мрак.

Здравствуй, мгла моя, ясная, зимняя,
здравствуй, ночи светящийся шар, —
это птица-игла-Полигимния
возвращается в белый пожар.
Зелен ветер на снежном плацу —
ловит волк роковую овцу.

Мы пóлночи обведены стеной,
а в ней дощатый дождь, заборы повторяющий —
дощатый дождь, сжигаемый луной
и алюминьевой золою воспаряющий.
Парящий сад в смятении своем
скачет пред Г-дом все полоумнее —
в Америке полночной мы живем
где полный месяц полнолунье.
В саду прозрачных коников скачки́
И призрачные скáчки конников,
А мы глядим, как дети и зрачки —
столетники с горящих подоконников.

в америке где грыжеваты
и дрожжеваты облака
вспенённый крест из жидкой ваты
на небе ширится пока
из каменного перелеска
где смертью поят зеркала
не вылетит кусочек блеска
и не дожжет его дотла —

– в америке где полудённый
огонь сжижается в дыму
и крыж вспенённый полутемный
над ней снижается во тьму
и перелесок шлакоблочный
весь в искрах гаснет надо мной —
– в америке светло-полночной
во тьме ее полудневной

старое остекленевшее мясо
из пустоты надутого пуза
восхищенно попaхивает по-французски

старый обызвествленный разум
из пестроты надутого паха
возмущенно попыхивает по-итальянски

старая окостеневшая совесть
из простоты надутого сердца
воспрещенно попукивает по-кастильски

вышли девушки нá реку
в полосатом своем полусне
их – подобны фонарику —
полыхают пустые пенсне

с их папах позолоченных
облетает горючая цвель
в их пахах заболоченных
шевелится щавель

а в глазах их безжалостных
и не пыл и не жар и не блеск —
жалкий лоск побежалостных
уходящих под землю небес

как посмотришь в сад небесный
с поднебесного холма —
там под бездною асбестной
не кончается зима

там раскромсанный под тучей
как попал над вертолет
круглый куб воды падучей —
западного ветра лед

сквозь него лежит на север
в жидкой ночи полосу
сонный сокол – змеевеер
с круглым носом на весу

в море солнечном и черном
не кончается пурга
и стеклом своим снотворным
не скрепляет берега

под стеклянною могилой
эта мгла недозажглась…
сокол сокол змей воскрылый
с желтым когтем между глаз

нет все отпрянули не зря мы
что-то мимо нас неслось
впереди лицо с ноздрями
позади пучок волос

впереди огня полоска
догорала до горы
а по краям светло и плоско
качала ночь свои шары

слева облако чернело
подзолотой меловой
а справа туча червенела
изжелта-синей головой

и когда всем этим блеском
стали мы ослеплены
ветр глухой с посвистом резким
налетел из-за спины

у трамвая девятого номера
разноцветные гаснут глаза
поскольку с Колокольной улицы
он сворачивает за

снег льется по проволке
как соль по ножу
я еще пока маленький
я на раскладушке под окошком лежу

а когда сквозь переднюю дверь его
воздух выдыхается весь
по ступенькам в потухшее черево
всходит снежная взвесь

и чернеет трамвайное красное дерево

снег скользит по проволке
кровью по лезвию ножевý
я еще пока маленький
я еще поживу

в России где уже леса
полны полупрозрачным салом
заподлицо к сырым сусалам
звезда летит из-под лица
больших и плоских облаков

к ней черный лыжник поднялся́
две искры вычиркнул кресалом
отхаркался и был таков

поди-ка поищи по мраку
где был и не был бедный дух
где прахом возвратили праху
сырые перья черный пух

сигналят звезды пассажирам
на самом верхнем этаже

зимы полупрозрачным жиром
земля накормлена уже

С пóдвывом, будто гармоника
Долго сползает с плеча,
Во тьме, на холме, в голове у громовника
Сипло кричит саранча.

Во мгле, на горе, в головне света серого
Дробно горит серебро…
Осокорь, осокорь, райское дерево —
Черное в сердце ребро.

Шуршащий гром почти замолк,
Столь нестерпимый человеку,
И, чтобы дождик не замок,
Уже замкнули на замок
          Огнем замощённую реку.

Прощай, прощеная зима
И запах смертного карбида,
Спускающийся на дома,
И ты, светящаяся тьма, —

          Мы свидимся, дева-обида.
Мы были блеском без тепла,
Мы были теплотой без тела,
Когда на западе блестела
Обледенелая пила
          И птица в падении пела.

Теперь мы дождик на весу,
Зеленый снег шестиугольный,
И воздуха укол небольный,
И Бог, смотрящий на лису,
          И грохот шуршащий над Школьной…

Под искрящейся лещадкой
Черная вода лежит.
У реки возок с лошадкой —
Кто там, цы́ган или жид?

Кто там, попик или барин,
Петушок или бекас,
Астраханский ли татарин,
Чигиринский ли черкас?

Кто там, ворон или мельник,
Или древний, глупый цверг?
Что там – черный понедельник
Или каменный четверг?

Почему с тоской нещадной
Он глядит из-под руки
На серебряный и чадный
Черный свет из-под реки?

Отчего уже не режет
Этот свет, и стар и нов,
Отчего не слышен скрежет,
Стук и скрежет жерновов?

Остановлены страданья,
Остановлена вода.
До свиданья, до свиданья,
До свиданья навсегда.