Борис Божнев - Элегия эллическая. Избранные стихотворения

Ноябрьские тюфяки
перестилаются над нами
Движеньем ледяной руки
Декабрьскими простынями,

И отсыревшие полотна
Свинцовым отблеском блестя,
Натягиваются неплотно,
Однообразно шелестя…

Пишу стихи при свете писсуара,
Со смертью близкой все еще хитря,
А под каштаном молодая пара
Идет, на звезды и луну смотря.

Целуются и шепчутся… Ах, дети…
А я не знаю, что совсем здоров,
Куда глаза от объявлений деть и
Все думаю – как много докторов…

Проходит пара медленно и робко
Чрез лунный свет и звездные лучи,
А я в железной и мужской коробке
Вдыхаю запах лета и мочи…

Вздыхают и задумались… Ах, кротко…
А я стою, невидимый для них,
Над черною и мокрою решеткой
Все думая – как мало не больных…

Журчит вода по желобкам наклонным
И моет дурно пахнущий фонтан,
Но безразличен городским влюбленным
И я, и смерть, и городской каштан…

О, русский Свифт… Я слабый Гулливер…
Меж лилипутов – в суете и гаме –
Ползет трамвай и зеленеет сквер…
И я боюсь в толпу ступить ногами…

Но где мой друг и где моя постель –
Во мне огромны нежность и усталость…
И я шагнул… чрез Сену… сквозь метель…
Страна гигантов – ты Россией стала…

Вы – Михаила Лермонтова брат.
Да, Вы его наследник самый ближний.
И верьте мне – я более чем рад
Так близко знать Вас в современной жизни.

В расцвете лет убит был Михаил,
И Вы – последний представитель рода.
О, Байрон тоже Вашим братом был:
В семье не без небесного урода.

Увы! погиб и он в расцвете лет,
И я боюсь за Вас, за фаталиста —
Вы трубку держите, как пистолет,
Как пистолет дымится трубка мглисто.

И пахнет порохом табачный дым,
За дымом — горы сумрачные стынут,
И под рассветным облаком седым
На камне ждет, кого-то ждет Мартынов.

А на стене у Вас висит ковер,
Мне чуждого, Вам близкого Кавказа,
И он для Вас цветист, как разговор,
Но для меня он страшен, как проказа…

Кавказ! Кавказ! О, снежная струна,
Не тающая на российской лире,
И под рукой у Вас гремит она,
И грозным эхом повторится в мире.

О, смутно постигает тот, кто вник
Во звуки Вашей яростной музыки,
Что нас ведет незримый проводник
Наверх по скалам роковым и диким…

Кавказ! Кавказ! О, ледяной хребет
Великих, средних, небольших поэтов,
И я даю Вам клятву и обет
Подняться с Вами к холоду и свету.

И я, и я бессмертным льдом согрет,
Его сверканьем ослеплен навеки…
Но должен я закончить Ваш портрет:
Пейзаж еще не видят в человеке.

Лицо… О, мраморные нос и лоб,
И золотые волосы и брови…
Но я не знаю, что сломить могло б
Сталь и железо Вашего здоровья.

И тело… Статен, невысок, нетолст,
Но как ни берегите и ни мерьте,
Ах, только фотография и холст
Его спасут от старости, от смерти.

Походка… Так идет спокойный зверь,
Так против волн плывет большая лодка,
Так движутся часы — прохожий, сверь –
Так волочится с каторжным колодка.

И жесты… Этот плавен, этот груб,
А этот полон грации несветской,
И складка умных мужественных губ
Вдруг содрогается в улыбке детской.

Душа… О, слово дивное душа…
Его произносить легко и страшно…
О, тень бумаги, тень карандаша,
О, белый мир бумаго-карандашный…

Портрет закончен… Вы на нем живой,
И Вас узнают все, кто знал когда-то…
Мне радостно, но, труд закончив свой,
Я ставлю не сегодняшнюю дату —

О, в комнату отеля де ля Плас,
Где после нас живут чужие люди,
Моя душа зачем-то повлеклась…
Я Вашим другом был, и есть, и буду.

Не трогайте мои весы –
Я мужественною рукою
Трудился многие часы
Над неподвижностью такою,

И сам себе воздал хвалу
За то, что тяжести единой
Весов установил стрелу
Пред золотою серединой…

Но вот, когда ни взор, ни слух
Не нарушают равновесья,
И поровну на дисках двух
Как будто невесомый весь я,

Когда их сдерживать рука
Уже устала, неужели
Вновь чаша плотска тяжеле,
А та, небесная, легка…

Неблагодарность — самый черный грех.
Не совершай его, и будешь светел.
Никто не в праве мне сказать при всех:
Ты на добро мое мне чем ответил…

Никто… И, совесть, ты — почти чиста…
Число друзей моих, мужчин и женщин,
Живых и умерших, да, больше ста,
Врагов же — пять… а, может быть, и меньше…

И не должник я… Никому, ни в чем…
Я все отдам за нежности крупицу…
И, сам больной, был для других врачом…
О, каплю жалости, чтоб мне напиться…

Любовниц милых и святых подруг,
Любивших, отошедших… все бывает…
Пусть далеки они… Но сразу, вдруг…
Ах, ничего то я не забываю…

А ты… Ты ангел или человек,
Меня спасавший делом и советом…
Я был бы мертв… О, жизнь не для калек…
Я жил и счастлив… О, не чудо ль это…

Не знаю… Плачу и благодарю
За помощь в прошлом, верность в настоящем,
Ночь творчества и чистую зарю
Светлеющую надо мной, не спящим…

А, Б, В, Г, Д.
1, 2, 3, 4, 5…
Старости школа, о, где –
Время учиться опять.

Е, Ж, З, И, К.
6, 7, 8, 9, 0…
Муза, скамью старика
Ныне занять мне позволь.

И есть борьба за несуществованье,
За право не существовать – борьба…
О, неживое мертвое названье,
О, неживая мертвая судьба.

Существованье слабым не под силу,
И вот – борьба, чтоб не существовать…
Я побежден… Меня не подкосило
На не похолодевшую кровать.

На землю смертный воду льет
Без радости и без влеченья,
Но в стройный обратить полет
Воды нестройное теченье.

Но к небу устремить струю
Блистательную – смертный любит,
Подобной сделав острию
И вызвав высоту из глуби…

Полету бурному внемли!
Фонтан заковано-свободный
Для круга пыльного земли
Есть центр отрадный и холодный.

И то взлетает напрямик
Струей стремительно единой,
То падает, и через миг
Вновь рвется в неба середину…

Со светло-бодрым выраженьем
Струишься ты в горячий день,
Но быстрое твое движенье
На смертных навевает лень…

Смотря на хлопоты фонтанов,
Лениво возлежит Восток.
И лишь тогда от сна восстанет,
Когда иссякнет их поток…