Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

Лес рубили – и всё зверье
Дальше в горы ушло пугливо.
И я знала: счастье мое
Так же срубят – и вниз с обрыва!

Не останется даже пня
В тихой чаше моей любимой,
Чтобы вспомнило про меня
То зверье, возвращаясь мимо.

И от ладана свежих смол,
От прохлады высокой чаши —
Счастье мертвое, словно ствол,
Увезет грузовик пылящий.

В последний раз целует ветер горный
Мои глаза, горячие от слез, —
В последний раз смотрю на кряж узорный
Сквозь хохот убегающих колес.

Смотри, смотри — недолго длиться чуду:
Еще один скалистый поворот —
И мой Тироль, подобно изумруду,
С ладони жизни в память упадет.

От родников Твоих ни капли нет во мне,
Питают кровь мою давно другие страны,
И Ты – лишь быстрый вздох в передрассветном сне,
Лишь тонкий белый шрам переболевшей раны.

Но, может быть, не так? И это Ты зовешь
И под ноги бежишь, как вечная дорога,
И мне перешагнуть ревниво не даешь
Чужого равнодушного порога?..

Не жена и не любовница,
Не подруга и не мать –
Мне бесплодною смоковницей
Над источником стоять.

И, как лист на лист, похожие
Шелестят на солнце дни, –
Лишь случайные прохожие
Отдохнут в моей тени.

И, вставая, чуть оглянется
На приветную листву
Та неведома странница,
Для которой я живу.

Где круто бьет и пенится
Поток над крутизной,
Мой стих растет поленницей
На вырубке лесной –

Пахучей, неотеcанной,
Увянувшей во мхи;
Крест-накрест в ней набросаны
Смолистые стихи, –
А под корой древесною
До срока залегло
Для очага безвестного
Таимое тепло.

Свежий луг и теплый ветер,
И шмели на стебельках.
Что мне делать в утра эти
С книгой пасмурной в руках?

Что бумажные страницы,
Если нынче я могу
Божьей грамоте учиться
На нескошенном лугу?

Тайной азбукой цветенья
Раскрывается трава…
Вот еще, еще мгновенье –
И пойму ее слова!

Кто в земном хозяйстве лишний?..
Посмотри, – на гладь реки
От шатра цветущей вишни
Облетают лепестки.

И плывет вода густая,
Унося вишневый цвет,
Не жалеет, заметая
Навсегда прозрачный след…

Но в воде полощет ива
Зеленеющий платок –
И считает терпеливо
Каждый легкий лепесток.

Передо мною всё богатство дня –
Земля и лес, обрывы, травы, пчелы, –
Они тепло струятся сквозь меня,
Душа от них становится тяжелой.

Когда ж еще, лучиста и тиха,
В нее звезда вечерняя упала –
То ракушкой душа ее всосала,
Обволокла жемчужиной стиха.

Вселенная умрет со мной?..
Леса, и звезды, и метели,
Все, что сияли и звенели
Во мне одной, –
И душный мрак и Божья слава,
Что замкнуты во мне, как лава
В коре земной…

Но если я – не раб лукавый?
Но если я – не вся умру?
Но если слово жаркой лавой
Прорвет застывшую кору?

О, как я радостно верну
Мой дом – мой мир – мое жилище,
И поднимусь беспечной нищей
В Твою высокую страну!

Белка носит желуди
В теплое дупло.
От деревьев в золоте
И в лесу светло.

Листья веют шепотом
И летят к земле,
И смеются хлопотам
В беличьем дупле.

Их заботы кончены,
Их зовет покой.
Я листок подточенный
Перейму рукой, –

Чтобы тонким шепотом
Научил меня
Отойти без ропота
От земного дня.

Крепчают синие снега,
Мороз каленым паром дышит.
Дымок чужого очага
Витой колонкой стал на крыше.

А под стрехой сосульки меч
Висит, прозрачный и огромный,
Чтоб дом вечерний уберечь
От нищеты моей бездомной.

Кто из предков во мне проявляется больше?
Кто глядит из моих неуверенных глаз?
Мой задор – от моей неуступчивой Польши,
Чувство меры – твое, виноградный Эльзас!

Где-то хитрая дремлет во мне Византия,
Синью греческих волн озаряется стих…
Но всех слаще мне имя Твой, Россия,
Все мои чужеземцы – у ног Твоих!

Чуть стихами – магической палочкой –
Трону в памяти спящую быль –
Рыбный ветер над солнечной балочкой
Пронесет беловатую пыль.

И тугим сухоногим кузнечиком
Зазвенит по обрыву трава,
И за детским коричневым плечиком
Будет влажно мерцать синева…

Было, есть – для души одинаково, –
Даже, может быть, сердцу слышней
Хруст и шорох раздавленных раковин
Под ребячьей сандальей моей.

Бывало, двумя руками
Уцепишься за края
И сдернешь шершавый камень:
А вдруг – под камнем – змея?

Под камнем сыро и гладко –
Личинки да корешки,
Ругаясь, бегут с оглядкой
Заспавшиеся жуки.

Опустишь камень обратно
(Напрасен отважный труд), –
А в памяти всё же пятна
Извивом змеи ползут.

Прозрачно море с пристани до дна –
И в солнечном, солено-свежем утре
Смотрю, как осторожная волна
Расчесывает водорослям кудри;

Как их упругий изумрудный сад
Вздымается и опадает живо,
И пузырьки серебряно скользят,
И дно мерцает золотым отливом.

Ложусь на доски теплые ничком
И руки в море опускаю быстро –
И вот он, в пальцах, мертвый, бурый ком.
И это всё. И пахнет солью пристань.

Наш спор был жарок и высок.
Мы шли и луг топтали дикий –
Крутили в пальцах колосок,
Срывали венчик повилики,

И мертвой бабочки крыло,
Не видя, к свету поднимали
(Оно круглилось и цвело
Отливом бархата и стали).

И жизнь была так молода,
И мир чудесней и огромней…
О чем мы спорили тогда?
Ты помнишь? Я совсем не помню.

Помню полустанок под горой,
Солнечную, рыжую скалу.
Пахло углем, камнем и жарой,
Потный паровоз шипел в пылу.

И когда напился паровоз,
Дрогнул поезд, поползла скала, —
А на ней мой колокольчик рос –
Прямо так – из камня, из тепла.

Легкий, зыбкий, бледно-голубой
На сухом невидимом стебле…
Для того мы встретились с тобой,
Чтоб расстаться тотчас на земле?

Чтобы поезд вылетел рывком
На равнину от горячих скал,
Чтобы долго синим огоньком
Ты в вечерней памяти мерцал.