Вера Полозкова - Фотосинтез
Мы через окно от нее сбежим».
И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит,
Набивал себе трубку (индейцы такое любят).
И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: «Хьюберт.
У тебя ужасно усталый вид.
У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда.
Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки.
Может, ты поиграешь им на губной гармошке?
Они очень радуются всегда».
Хью все понял, молчал да трубку курил свою.
Щурился, улыбался неудержимо.
«Только вот мне не с кем оставить Джима.
К вам с собакой пустят?»
- Конечно, Хью.
Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой.
В своем сказочном направленьи непостижимом.
Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом.
Если вдруг услышишь в ночи – подпой.
6 декабря 2007 года.
Nothing left to lose
Лето ползет июлем как дрожжевым
Тестом. Лицо черно, как дорожный битум.
Не столько щемящей горечи по убитым,
Сколько тоскливой ненависти к живым.
Славно живешь, покуда не пишешь книг.
Искорка божья в сердце водичкой плещет,
Солнышком блещет, кровью из носа хлещет,
Едет по шее, льется на воротник.
Маленький Мук, глаза у тебя – пейот.
Солнечный психоделик, слоист, игольчат.
Смотришь и знаешь – этот меня прикончит.
Этот меня, скорее всего, добьет.
1 июля 2007 года.
Косте Бузину, в соседний дом
Ты его видел, он худ, улыбчив и чернобров. Кто из нас первый слетит с резьбы, наломает дров? Кто из нас первый проснется мертвым, придет к другому – повесткой, бледен и нарочит? Кто на сонное «я люблю тебя» осечется и замолчит?
Ты его видел, – он худ, графичен, молочно-бел; я летаю над ним, как вздорная Тинкер Белл. Он обнимает меня, заводит за ухо прядь – я одно только «я боюсь тебя потерять».
Бог пока улыбается нам, бессовестным и неистовым; кто первый придет к другому судебным приставом? Слепым воронком, пожилым Хароном, усталым ночным конвоем? Ну что, ребята, кого в этот раз хороним, по чью нынче душу воем?
Костя, мальчики не должны длиться дольше месяца – а то еще жить с ними, ждать, пока перебесятся, растить внутри их неточных клонов, рожать их в муках; печься об этих, потом о новых, потом о внуках. Да, это, пожалуй, правильно и естественно, разве только все ошибаются павильоном – какие внуки могут быть у героев плохого вестерна? Дайте просто служанку – сменить белье нам.
Костя, что с ними делать, когда они начинают виться в тебе, ветвиться; проводочком от микрофона – а ты певица; горной тропкой – а ты все ищешь, как выйти к людям; метастазами – нет, не будем. Давай не будем.
Костя, давай поднимем по паре, тройке, пятерке тысяч – и махнем в Варанаси, как учит мудрый Борис Борисыч. Будем смотреть на индийских кошек, детишек, слизней – там самый воздух дезинфицирует от всех жизней, в том числе и текущей – тут были топи, там будет сад. Пара практикующих Бодхисаттв.
Восстанием невооруженным – уйдем, петляя меж мин и ям; а эти все возвратятся к женам, блядям, наркотикам, сыновьям, и будут дымом давиться кислым, хрипеть, на секретарей крича – а мы-то нет, мы уйдем за смыслом дорогой желтого кирпича.
Ведь смысл не в том, чтоб найти плечо, хоть чье-то, как мы у Бога клянчим; съедать за каждым бизнес-ланчем солянку или суп-харчо, ковать покуда горячо и отвечать «не ваше дело» на вражеское «ну ты чо». Он в том, чтоб ночью, задрав башку – Вселенную проницать, вверх на сотню галактик, дальше веков на дцать. Он в том, чтобы все звучало и шло тобой, и Бог дышал тебе в ухо, явственно, как прибой. В том, что каждый из нас запальчив, и автономен, и только сам – но священный огонь ходит между этих вот самых пальцев, едва проводишь ему по шее и волосам.
7-8 сентября 2007 года.
А воздух его парфюма, пота и табака
А воздух его парфюма, пота и табака
Да старой заварки - стал нестерпимо вкусным.
Вдохнуть бы побольше, стать бы турбонаддувным.
Ты просишь:
- Можно я поживу у него пока?
Надеясь:
- Можно я поживу с ним?
Глотая:
- Можно я поживу в нем?..
13 марта 2006 года
Довольствуйся малым, мой свет
Довольствуйся малым, мой свет, учись ничего не ждать.
А то так и будешь годами ждать, словно Вечный Жид.
Радуйся мелочи, сразу станет чуть легче жить.
Сразу снидет на голову божия благодать.
16 июля 2007 года.
Тридцать слов
Для Орфеев – приманки с мертвыми Эвридиками:
Сами ломятся в клетку. Правило птицелова.
Так любое «иди ко мне» слышишь как «и дико мне».
А нейтральное «it’s a lover» -
Как «it’s all over».
28 сентября 2006 года.
Верблюды
Идем, под тяжелым веком несем пески
И медленными сердцами тихонько стынем мы;
Горбы маскируем скромно под рюкзаки –
Нас ждут в оазисах, далеки,
Круглосуточные ларьки
За асфальтовыми пустынями.
Еще нам, верблюдам, требуется матрас,
Кофеин и – ушко игольное.
Кстати, солнце, когда мы в последний раз
Пили что-то безалкогольное?
8 июля 2005 года.
Актриса и директор театра
Увы, но он непоколебим
И горд. Во взгляде его сердитом
Читаю имя свое петитом
И чуть заметное «мы скорбим».
Мы снова жанрами не сошлись:
Он чинит розги, глядит серьезней, -
Но брюхом вниз из-за чьих-то козней
На сцену рушится с бранью поздней
И обрывает кусок кулис.
Он зол, и мутны его белки.
Он хочет к той, из отеля «Плаза».
Она мила и голубоглаза
И носит розовые чулки.
А я должна быть поражена,
Сидеть и плакать в рукав, конечно,
Но я смотрю на него так нежно,
Как смотрит будущая жена.
Его – брюзглива, а зять прохвост
И хам; из окон одни трущобы.
Он ненавидит меня – еще бы –
За отражение южных звезд
В глазах, усмешку на уголок,
То, что меня узнают без грима
И то, что я, к сожаленью, прима
И никогда не ношу чулок.
Я ноль. Я дырочка в номерке.
Но – буду профилем на монете.
А он останется в кабинете
С куском кулисы в одной руке.
От Кишинева и до Сент-Луиса
От Кишинева и до Сент-Луиса
Издевается шар земной:
Я ненавижу, когда целуются,
Если целуются не со мной.
Мы найдемся, как на концерте
Мы найдемся, как на концерте, -
Дело просто в моей ленце.
Я подумываю о смерти –
Смерть икает на том конце.