Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

Верно, мне не сделаться поэтом.
Никогда, должно быть. Никогда.
Отливает розоватым светом
Тихая вечерняя вода.

Обволакиваясь пеной белой,
Шелестит рассеянно фонтан.
И впервые в мыслях прозвенело:
— Жизнь проиграна и прожита.

Сквозь узорчатую чащу листьев
Засветили разные огни.
Пальмы в бочках грезят о Тунисе,
Вспоминая солнечные дни.

И в высоком небе сумрак зыбкий
Обволакивает купола.
Тихой, незамеченной улыбкой
Молодость ненужная была.

Обойду, к прошедшему остыну,
Замолчу, исчезну в мутной мгле,
Завещая маленькому сыну
Мысль о счастье и любовь к земле.

В Люксембургском саду, у газона,
Против серого зданья Сената,
На часы я смотрела когда-то,
Притворяясь наивно влюбленной.

В Люксембургском саду, у фонтана,
В жаркий август (вовек не забуду!)
Я поверила в яркое чудо.
Было тихо, безлюдно и рано.

Зелень свежая, воздух недвижный,
Воробьишек пугливая стая…
— Хорошо, что все это бывает
Только раз в нашей маленькой жизни.

С каждым днем, с каждым часом все тише.
Я едва ли способна любить.
И не вслушивайся — не услышишь;
Как порвется тончайшая нить.

За листы неотвеченных писем,
За подушку в неслышных слезах,
За стихи про лиловые выси —
Честно взглянем друг другу в глаза.

На жизни — тяжелою грудой
Напряженное слово — молчать.
Никогда я не верила в чудо.
Никогда не умела мечтать.

И, должно быть, просрочены сроки,
Губы сжал одичалый испуг,
И мы снова с тобой одиноки,
Мой случайно замеченный друг.

Но не надо ни слез, ни томленья,
Ведь слова, и раздумья, и мы
Это только пустые виденья
Для меня не пришедшей весны.

И, должно быть, мой голос напрасен,
Я сказала все то, что могла.
— Пожалей о потерянном часе
И примись за чужие дела…

Потупив тусклые глаза,
В пустой, обыкновенный вечер
Мне захотелось рассказать
Кому-нибудь о нашей встрече.

О том, как было хорошо
Смотреть в широкие закаты,
И не висело над душой
Сознанье скуки и утраты.

Горели бешеные дни,
Над болью сердца торжествуя,
Горели красные огни,
Там, где чинили мостовую.

Бродил по улицам туман,
Окутывая сад и зданья…
Ведь я отравлена сама
Отчаяньем воспоминанья.

Вот так, среди пустых полей,
В густую ночь поспешно кроясь,
Сверкая множеством огней,
Проходит одинокий поезд.

Вы строите большие храмы,
Вы кораблю даете ход,
Вы равномерными стихами
Изображаете полет.

И с безрассудным постоянством
Из непомерной пустоты
В междупланетные пространства
Вы устремляете мечты.

И я для вас чужда, — не тем ли,
Что умной правды не молю,
Что я люблю простую землю,
До боли огненной люблю.

Под пламенные разговоры
О вечности и божестве
Я вижу — ветер лижет шторы
И солнце плещется в траве.

И вижу я, как жизнь играет,
И несравненно хороша
Моя несложная, пустая,
Обыкновенная душа.

Я думаю о медленном конце.
Живу спокойно, холодно и мудро,
Старательно скрывал на лице
Следы от слез под матовою пудрой.

Я больше не тоскую о былом
И о надеждах неосуществленных.
И мне не жаль, когда желтеют клены
И жизнь идет, теряя день за днем.

И чуть томит в уставшем теле кровь
Моя последняя игра в любовь.

Мочит дождик детскую коляску,
Сад шумит зеленою листвой.
Я сняла рассеянную маску,
Но совсем не сделалась иной.

Вижу георгины за решеткой,
Вижу рябь на дрогнувшей воде.
А в мозгу непоправимо-четко —
Прожитой, непоправимый день.

И опять обидно — одинока,
Скомкана, измучена, больна.
Мне опять в молчании глубоком
Снится непришедшая весна.

И, должно быть, потому что слишком,
Слишком долго билась и ждала, —
В этот день я робкому мальчишке
Все стихи и слезы отдала.

За то, что нет у меня друзей,
И с детства я была одинокой, —
За то, что за морем, в стране далекой,
Осталось так много ненужных дней, —

За то, что нечего мне терять, —
За то, что звонкий смех разлюбила,
За то, что днем валюсь на кровать
Без мыслей, без слов, без слез, без силы —
За больные стихи, за эту тетрадь, —
За сжатые губы и взгляд унылый, —

За горечь длинных, пустых недель —
За сердце холодное в терпкой злобе —
Дана мне тихая колыбель,
Глаза голубые и детский лобик.

Все о том же — о мутных глазах,
О неловко дрожащих ресницах,
О ночах в непрерывных слезах,
О ночах, по которым не спится.

Все о том, что на сердце темно,
И от боли — мучительно сладко.
Все о том, как светлеет окно,
И о маленькой детской кроватке.

Неразрывный и замкнутый круг.
Кроме этого синего взгляда,
Этих детских беспомощных рук —
Ничего мне на свете не надо.

Мне некогда смотреть на облака.
Весь день в работе согнута рука.

Нет сил поднять отяжелевший взгляд
И разобрать, кто прав, кто виноват.

Я никогда счастливой не была, —
Весь день большие, нужные дела:

Любить, растить, заботиться, стареть
И некогда на небеса смотреть.

Я не смотрела в заревое небо,
Не спрашивала — «почему?», «зачем?»
И для простого, для земного хлеба
Вставала рано, не спала ночей.

Я никогда, должно быть, не смеялась,
Со мной всегда и всюду на земле —
Замызганное платье и усталость,
Немытая посуда на столе.

Я никому не обещала рая,
Я не бралась за важные дела,
И, маленькие дни переживая,
Я счастья никому не принесла.

Я пью вино. Густеет вечер.
Веселость, легкость — мишура.
Я пью вино за наши встречи,
За те — иные — вечера.

И сквозь склоненные ресницы
Смотрю на лампу, на окно,
На неулыбчивые лица,
На это горькое вино.

И в громких фразах, в скучном смехе
Самой себя не узнаю.
Я пью за чьи-нибудь успехи,
За чью-то радость, — не мою.

А там, на самом дне стакана,
Моя душа обнажена…
— И никогда не быть мне пьяной
Ни от любви, ни от вина.