Николай Агнивцев - Мои песенки

С тонной Софи на борту пакетбота
Плыл лейтенант иностранного флота.

Перед Софи он вертелся, как черт,
И, завертевшись, свалился за борт!

В тот же момент к лейтенанту шмыгнула,
Зубы оскалив, большая акула.

Но лейтенант не боялся угроз
И над акулою кортик занес!
Глядя на это, в смятенье большом
Вскрикнула вдруг, побледневши, Софи:
— Ах, лейтенант! Что вы? Рыбу — ножом!?
— Фи!

И, прошептавши смущенно: «Pardon!»,
Мигом акулой проглочен был он!..

Начинается все это
Приблизительно вот так:
Отпросилась Мариэта
В поле рвать душистый мак.

Как ни странно, но, однако,
В поле этом, доз-а-до,[4]
Оказалось, кроме мака,
Три сержанта из Бордо!..

По характеру был первый
Всех товарищей скромней,
И, щадя девичьи нервы,
Улыбнулся только ей.

Был второй нахал сугубый
Удивительный нахал!
И Марьэту прямо в губы,
В губы он поцеловал!

Ну а третий — Мариэте
Всех других милее был!..
— Догадайтесь, как же третий,
Как же третий поступил?

— Ах, сударыня, при даме
Рассказать нельзя никак!
Коль узнать хотите — сами
В поле рвать идите мак.

О, иностранец в шляпе, взвесь
Мою судьбу! Всю жизнь с пеленок
Сижу под этой пальмой здесь
Я — бедный черный негритенок!

Я так несчастен! Прямо страх!
Ах, я страдаю невозможно!
О, иностранец в шляпе, ах! —
Я никогда… не ел пирожных!

В день рождения Принцессы
Сам король Гакон Четвертый
Подарил ей после мессы
Четверть царства и два торта.

Королева мать Эльвира,
Приподняв главу с подушки,
Подарила ей полмира
И горячие пампушки.

Брат Антонио — каноник,
Муж святой, смиренно-кроткий,
Подарил ей новый сонник
И гранатовые четки.

Два пажа, за неименьем
Денег, взялись за эфесы
И проткнулись во мгновенье
В честь прекрасных глаз Принцессы.

Только паж Гильом — повеса,
Притаившийся под аркой,
В день рождения Принцессы
Оказался без подарка!

Но ему упреки втуне!
Он стоит и в ус не дуя,
Подарив ей накануне
Сорок тысяч… поцелуев!

Если бы я был слоном из Бомбея.
То, избегая всех драм,
Силы слоновой своей не жалея,
Целую жизнь я на собственной шее
Вас бы носил, о Madame!

Если б я был крокодилом из Нила.
То, подплывя к берегам
И отряхнувшись от грязного ила,
К вам я подполз бы… и тихо, и мило
Съел бы я вас, о Madame!

Если б я был быстроногою серной,
То по отвесным камням
(Хоть это было бы, может, и скверно!)
Все же от вас с быстротою чрезмерной
Я бы удрал, о Madame!

Но, к сожалению (как достоверно
Это известно и вам),
В смысле тех качеств я создан мизерно:
Не крокодил я, не слон и не серна!..
Вот в чем беда, о Madame!

Как-то раз путем окрестным
Пролетал Дракон… И там,
По причинам неизвестным,
Стал глотать прекрасных дам.

Был ужасный он обжора.
И, глотая что есть сил,
Безо всякого разбора
В результате проглотил:

Синьориту Фиамету,
Монну-Юлию Падету,
Аббатису Агриппину,
Синьорину Фарнарину,
Монну-Лючию ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!

Но однажды граф Тедеско,
Забежав Дракону в тыл,
Вынул меч и очень резко
С тем Драконом поступил!..

Разрубив его на части,
Граф присел!.. И в тот же миг
Из драконьей вышли пасти
И к нему на шею прыг:

Синьорита Фиамета,
Монна-Юлия Падета,
Аббатиса Агриппина,
Синьорина Фарнарина,
Монна-Лючия ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!

Бедный тот Дракон в несчастье,
Оказавшись не у дел,
Подобрав свои все части,
Плюнул вниз и улетел!

И, увы, с тех пор до гроба,
Храбрый граф, пустившись в путь,
Все искал Дракона, чтобы
С извинением вернуть:
Синьориту Фиамету,
Монну-Юлию Падету,
Аббатису Агриппину,
Синьорину Фарнарину,
Монну-Лючию ди Рона,
Пять сестер из Авиньона
И 617 дам
Неизвестных вовсе нам!

Подобно скатившейся с неба звезде,
Прекрасная Дама купалась в пруде…

Заметив у берега смятый корсаж,
Явился к пруду любознательный паж.

Увидя пажа от себя в двух шагах,
Прекрасная Дама воскликнула: «Ах!»

Но паж ничего не ответствовал ей
И стал лицемерно кормить лебедей.

Подобным бестактным поступком пажа
Зарезана Дама была без ножа…

Так в этом пруде, всем повесам в укор,
Прекрасная Дама сидит до сих пор!

Чуть-чуть не с пеленок
Таская кули,
Жил-был китайчонок
По имени Ли.
К научной программе
Никак не влеком,
Ходил он с кулями
Дурак-дураком!

Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.

Но вот, как ни странно,
В вечерний досуг,
К жене Богдыхана
Забрался он вдруг!
В окно к Богдыханше
Залезть не пустяк!
Ах, ну и болван же!
Ах, ну и дурак!

Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.

Ему было худо!
И бросился вспять
Он бомбой оттуда
Часов через 5.
В горячности странной,
Вслед сжавши кулак,
Жена Богдыхана
Промолвила так:

Никакой с ним нету силы,
Как его ни шевели!
Ах и глуп же ты, мой милый
Китайчонок Ли.

О, милый друг, хотя ты
Весь мир исколеси,
Все дамы грубоваты
В сравнении с Люси.

Она хрупка, как блюдце!
И, Боже упаси,—
Хоть к платью прикоснуться
Застенчивой Люси!

Все скажут, без изъятья,
Кого лишь не спроси,
Что Жанна Д'Арк в квадрате
Безгрешная Люси.

И быть бы ей в почете,
Когда бы в Сан-Суси
Не числился в пехоте
Сержантом сын Люси!

В стране, где измену карает кинжал,
Хранится в народе преданье,
Как где-то давно некий Паж вдруг застал
Принцессу во время купанья!

И вот, побоявшись попасть на глаза
Придворной какой-нибудь даме,
Он прыгнул в отчаянье, словно коза,
За черный обветренный камень.

Но сын Афродиты не мог нипочем
Снести положенья такого!
И стал черный камень прозрачным стеклом
Под взором Пажа молодого!

Для вас, о влюбленные, был мой рассказ!
И хоть было очень давно то,
Давайте за это еще лишний раз
Прославим малютку Эрота!

Где-то давно, друг от друга особо,
Жили да были три старых набоба.
Верили твердо они с давних пор,
Что, мол, спина — просто пыльный ковер.

Но как-то раз их раскаянье взяло!
И порешили они, для начала,
Так управлять, чтоб отныне вперед
В масле катался их добрый народ!

С этой целью сошлись на совете
Первый, второй и задумчивый третий…
И, опираясь десницею в лоб,
Молвил задумчиво первый набоб:

— Всею душой устремляясь к народу,
Я упраздняю плохую погоду,
Зонтик огромный воткну в небосвод,
Чтоб не чихал мой любезный народ!

Было торжественно слово второго:
— Я же для блага народа родного
Распоряжусь, comprenez vous, chaque jour[5]
Делать пейзанам моим маникюр!

И в умилении каждый особо
Слушали третьего оба набоба:
— Я же для блага отчизны родной
Просто возьму и — уйду на покой!