Уильям Блейк - Песни Невинности и Опыта

Мать с отцом ломали руки —
Народился я на муки!
Я, беспомощный, кричал,
Словно бес меня терзал.

Я раскидывал ручонки,
Разворачивал пеленки
И, не признавая мать,
Грудь ее не стал сосать.

I was angry with my friend:
I told my wrath, my wrath did end.
I was angry with my foe:
I told it not, my wrath did grow.

And I waterd it in fears,
Night & morning with my tears:
And I sunned it with smiles,
And with soft deceitful wiles.

And it grew both day and night,
Till it bore an apple bright.
And my foe beheld it shine,
And he knew that it was mine.

And into my garden stole,
When the night had veild the pole;
In the morning glad I see,
My foe outstretchd beneath the tree.

Друг обидел, разозлил —
Я в словах свой гнев излил.
Враг нанес обиду мне —
Гнев зарыл я в глубине.

Сон утратил и покой,
Окроплял его слезой,
Над ростками колдовал,
Ковы тайные ковал.

Древо выросло, и вот —
Золотистый вызрел плод,
Глянцем радуя меня
И врага к себе маня.

Он тайком во тьме ночной
Плод отведал наливной…
Мертвым я врага нашел —
И с улыбкою ушел!

Nought loves another as itself
Nor venerates another so,
Nor is it possible to Thought
A greater than itself to know:

And Father, how can I love you,
Or any of my brothers more?
I love you like the little bird
That picks up crumbs around the door,

The Priest sat by and heard the child,
In trembling zeal he siez'd his hair:
He led him by his little coat:
And all admir'd the Priestly care.

And standing on the altar high,
Lo what a fiend is here! said he:
One who sets reason up for judge
Of our most holy Mystery.

The weeping child could not be heard,
The weeping parents wept in vain:
They strip'd him to his little shirt,
And bound him in an iron chain.

And burn'd him in a holy place,
Where many had been burn'd before:
The weeping parents wept in vain.
Are such things done on Albions shore.

«Превыше собственного Я
Никто не ставит никого!
Того Рассудку не понять,
Что за пределами его.

Отец! Как больше мне любить
Тебя и ближних заодно?
Люблю тебя я, как птенца,
Что с паперти клюет зерно».

Священник, это услыхав,
Схватил дитя за волоса
И к пастве выволок его
Под одобренья голоса.

Затем с амвона возопил:
«Се Диавол в образе людском!
Проникнуть тщилась тварь сия
В Святые Таинства умом!»

Заплакал мальчик, но вотще! —
Не помогли и мать с отцом:
Он до исподнего раздет,
И цепь железная на нем.

Дитя на площади сожгли,
Где жег отступников Закон —
Не помогли и мать с отцом…
Ты видел это, Альбион?

Children of the future Age,
Reading this indignant page;
Know that in a former time,
Love! sweet Love! was thought a crime.

In the Age of Gold,
Free from winters cold:
Youth and maiden bright,
To the holy light,
Naked in the sunny beams delight.

Once a youthful pair
Fili'd with softest care:
Met in garden bright,
Where the holy light,
Had just removd the curtains of the night.

There in rising day,
On the grass they play:
Parents were afar:
Strangers came not near:
And the maiden soon forgot her fear.

Tired with kisses sweet
They agree to meet,
When the silent sleep
Waves o'er heavens deep;
And the weary tired wanderers weep.

To her father white
Game the maiden bright:
But his loving look,
Like the holy book,
All her tender limbs with terror shook.

Ona! pale and weak!
To thy father speak:
0 the trembling fear!
0 the dismal care!
That shakes the blossoms of my hoary hair.

«С гневом, Будущего дети,
Прочитайте строки эти,
Где поведано стихом,
Как Любовь сочли Грехом!»

В древней той стране
Нет конца весне —
Там и жили Двое
Жизнию святою,
Не смущаясь вовсе наготою.

Как-то раз Они
Вышли в Сад одни —
И сердца забились,
Светом озарились,
Ибо тьмы завесы приоткрылись.

И Обоих пыл
На траву склонил —
В этот час рассвета
Все дремали где-то,
И Она не вспомнила Запрета!

И познав Любовь,
Сговорились вновь
Выйти на свиданье
В час, когда в молчанье
На закате слышится рыданье.

Пред Отцом Она
Радости полна —
Но, пронзая взглядом,
Он грозит ей Адом,
Словно Он в Саду был с нею рядом!

«Уна! Ты молчишь!
Отчего дрожишь?
О! С какой Виною
Встала предо Мною?!
Ты Меня покрыла сединою!»

Whate'er is Born of Mortal Birth,
Must be consumed with the Earth
To rise from Generation free:
Then what have I to do with thee?

The Sexes sprung from Shame & Pride
Blowd in the morn; in evening died
But Mercy changd Death into Sleep;
The Sexes rose to work & weep.

Thou Mother of my Mortal part,
With cruelty didst mould my Heart.
And with false self-decieving tears,
Didst bind my Nostrils Eyes & Ears.

Didst close my Tongue in senseless clay
And me to Mortal Life betray:
The Death of Jesus set me free.
Then what have I to do with thee?

Рожденному в земную часть
Придется снова в землю пасть,
Чтоб встать однажды, не скорбя —
И что мне жено до тебя!

В Саду два пола расцвели,
Отбросив Стыд, — на гибель шли;
Но грешных пожалел Господь,
На труд и плач обрекший Плоть.

О Мать моих земных цепей
И горестной тюрьмы моей!
Меня ты заточила в склеп,
В котором я и глух, и слеп.

Ты рот забила мне землей —
И тяжек жребий мой земной!
Но спас меня Христос, скорбя —
И что мне жено до тебя!

I love to rise in a summer morn,
When the birds sing on every tree;
The distant huntsman winds his horn,
And the sky-lark sings with me.
O! what sweet company.

But to go to school in a summer morn,
O! it drives all joy away;
Under a cruel eye outworn,
The little ones spend the day,
In sighing and dismay.

Ah! then at times I drooping sit,
And spend many an anxious hour,
Nor in my book can I take delight,
Nor sit in learnings bower.
Worn thro' with the dreary shower.

How can the bird that is born for joy,
Sit in a cage and sing.
How can a child when fears annoy,
But droop his tender wing,
And forget his youthful spring.

0! father & mother, if buds are nip'd;
And blossoms blown away,
And if the tender plants are strip'd
Of their joy in the springing day,
By sorrow and cares dismay,

How shall the summer arise in joy
Or the summer fruits appear.
Or how shall we gather what griefs destroy
Or bless the mellowing year,
When the blasts of winter appear.

Приятно выйти на лужок
Рассветною порой —
Трубит охотничий рожок,
И жаворонок со мной
Щебечет озорной.

А в школу не хочу идти —
И мне там не с руки,
Где под надзором взаперти
В узилище тоски
Корпят ученики.

О сколько дней я загубил,
Войдя в постылый класс!
Над книгами лишался сил,
Но знаний не запас —
Они мне не указ!

Поет ли птица или нет
Из спутанных тенет?
Как детям быть, когда Запрет
Их крылышки сомнет
И радости убьет?

Отец и мать! Коль вешний цвет
Обронит лепестки,
Коль не увидят яркий свет
Нежнейшие ростки
Под пологом тоски, —

To что созреет меж ветвей
На дереве таком?
И пору юности своей
Помянем ли добром
Глухим осенним днем?

Youth of delight come hither,
And see the opening morn,
Image of truth new born.
Doubt is fled & clouds of reason,
Dark disputes & artful teazing.
Folly is an endless maze.
Tangled roots perplex her ways,
How many have fallen there!
They stumble all night over bones of the dead:
And feel they know not what but care:
And wish to lead others when they should be led.