Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

В эту ночь молодые
   отменили любовь и свидания,
Старики и старухи
   отказались от сна наотрез.
Бесконечно тянулись
   часы напряженного ожидания
Под тяжелою крышей
    холодных осенних небес.
Приглашенья на праздник
   вчера до последнего розданы,
Приготовлено все
   от машин и до самых горячих речей…
Ты включаешь рубильник,
   осыпая колхозников звездами
В пятьдесят,
   в полтораста
   и больше свечей.
Ты своею рукою —
   зажигаешь прекрасного века начало,
Здесь, у нас,
    поднимаешь ты эти сплошные огни,
Где осенняя полночь
   слишком долго и глухо молчала,
Где пешком, не спеша,
   проходили усталые дни;
Где вся жизнь отмечалась
   особой суровою метой,
Где удел человека —
   валяться в грязи и пыли.
Здесь родилися люди
   под какой-то злосчастной планетой,
И счастливой планеты
   нигде отыскать не могли.
Революция нас
   непреклонной борьбе научила,
По широким дорогам
   вперед за собой повела.
До конца,
   до предела
   догорела сегодня лучина,
И тоскливая русская песня
   с лучиной сгорела дотла.
Мы еще повоюем!
   и, понятно, не спутаем хода, —
Нам отчетливо
   ясные дали видны:
Под счастливой звездою,
   пришедшей с электрозавода,
Мы с тобою
    вторично на свет рождены.
Наши звезды плывут,
   непогожую ночь сокрушая,
Разгоняя осеннюю черную тьму.
Наша жизнь поднялась,
   словно песня большая-большая, —
Та,
   которую хочется слушать
      и хочется петь самому.

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?
Почему мне ни писем, ни карточек нет?
Я совсем стосковалась и в письменном виде
Посылаю тебе нерушимый привет.

Ты уехал, и мне ничего неизвестно,
Хоть и лето прошло и зима…
Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,
Что могу написать и сама.

Ты бы мог на успехи мои подивиться,
Я теперь — не слепая и глупая тварь:
Понимаешь, на самой последней странице
Я читаю научную книгу — букварь.

Я читаю и радуюсь каждому звуку,
И самой удивительно — как удалось,
Что такую большую мудреную штуку
Всю как есть изучила насквозь.

Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?
И такой на душе занимается свет,
Что его и в подробном письме не опишешь,
Что ему и названия нет.

Будто я хорошею от каждого слова,
Будто с места срывается сердце мое.
Будто вся моя жизнь начинается снова
И впервые, нежданно, я вижу ее.

Мне подруги давно говорят на учебе,
Что моя голова попросторнее всех…
Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —
Я тогда не такой показала б успех!..

Над одним лишь я голову сильно ломаю,
Лишь одна незадача позорит мне честь:
Если все напечатано — все понимаю,
А напишут пером — не умею прочесть.

И, себя укоряя за немощность эту,
Я не знаю, где правильный выход найти:
Ваших писем не слышно, и практики нету,
И научное дело мне трудно вести.

Но хочу я, чтоб все, как и следует, было,
И, конечно, сумею свое наверстать…
А тебя я, Ванюша, навек полюбила
И готова всю душу и сердце отдать.

И любой твоей весточке буду я рада,
Лишь бы ты не забыл меня в дальней далú…
Если карточки нет, то ее и не надо, —
Хоть письмо, хоть открытку пришли.

Расправив широкие крылья,
Над желтым простором полей
Плывет в небесах эскадрилья
Спешащих на юг журавлей.

Осенний старательный ветер
Листву по дорогам разнес.
И в город вчера на рассвете
Отправлен последний обоз.

Густая зеленая озимь
Торжественно вышла на свет,
И в честь урожая в колхозе
Готовится званый обед.

Билеты колхозникам на дом
Разносит ватага детей.
Скамейки со стульями рядом
Стоят в ожиданье гостей.

Разложены ложки и вилки,
И, кажется, нет им числа.
Несет председатель бутылки
Для полной нагрузки стола.

И два гармониста заране
Себе нагоняют ценŷ:
Один и другой на баяне
Персидскую топит княжну.

И настежь раскрыты чуланы,
В которых стоят сундуки,
И мягко шуршат сарафаны,
И жарко пылают платки.

И всюду — на улице, в хате —
На песни повышенный спрос.
И дождь, безусловно, некстати,
Доводит березу до слез.

Понапрасну травушка измята
В том саду, где зреет виноград.
Понапрасну Любушке ребята
Про любовь, про чувства говорят.

Семерых она приворожила,
А сама не знает — почему,
Семерым головушку вскружила,
А навстречу вышла одному.

То была не встреча, а прощанье
У того ль студеного ключа.
Там давала Люба обещанье,
Что любовь навеки горяча.

До рассвета Люба говорила,
Расставаясь, слезы не лила,
Ничего на память не дарила,
А лишь только сердце отдала.

Мил уехал далеко-далече,
Улетел веселый соловей.
Но, быть может, в этот самый вечер
Вспомнит он о Любушке своей.

В том краю, откуда всходят зори,
Где обманчив по ночам покой,
Он стоит с товарищем в дозоре
Над Амуром — быстрою рекой.

Он стоит и каждый кустик слышит,
Каждый камень видит впереди…
Ничего особого не пишет,
Только пишет: «Люба, подожди».

Люба ждет назначенного срока,
Выйдет в поле, песню запоет:
Скоро ль милый с Дальнего Востока
Ей обратно сердце привезет?

Всходит месяц, вечер пахнет мятой,
В черных косах не видать ни зги…
Ой, напрасно ходят к ней ребята,
Ой, напрасно топчут сапоги!

Ой, вы, зори вешние,
Светлые края!
Милого нездешнего
Отыскала я.

Он приехал пó морю
Из чужих земель.
Как тебя по имени? —
Говорит: — Мишель.

Он пахал на тракторе
На полях у нас.
— Из какого края ты? —
Говорит: — Эльзас.

— Почему ж на родине
Не хотел ты жить? —
Говорит, что не к чему
Руки приложить.

Я навстречу милому
Выйду за курган…
Ты не шей мне, матушка,
Красный сарафан, —

Старые обычаи
Нынче не под стать, —
Я хочу приданое
Не такое дать.

Своему хорошему
Руки протяну,
Дам ему в приданое
Целую страну.

Дам другую родину,
Новое житье, —
Все, что есть под солнышком,
Все кругом — твое!

Пусть друзьям и недругам
Пишет в свой Эльзас —
До чего богатые
Девушки у нас!