Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
А перископ медленно вращается по кругу, вместе с ним шагает по кругу командир. Вдруг он задерживается. Всматривается в даль. Затем тихо говорит мне:
— Посмотри, комиссар!
С бьющимся сердцем я гляжу в перископ и вижу в синеве вечера четкий силуэт эскадренного миноносца. Мы всплыли точно! А когда был открыт рубочный люк и в центральный пост ворвался гул океана, то мы все поняли, что задание Родины выполнено успешно!
А. Муравьев-Апостол
КАПИТАН ЛУХМАНОВ
Воспоминания
Солнечным августовским днем тысяча девятьсот двадцать четвертого года я впервые переступил порог небольшого двухэтажного здания на 22-й линии Васильевского острова. До Октябрьской революции в нем помещались Санкт-Петербургские мореходные классы имени императора Петра Первого. В восемнадцатом году их переименовали в Морской техникум торгового флота, сохранив оба отделения — судоводительское и механическое — с четырехлетним курсом обучения в каждом.
Поступить в техникум, окончить его, стать штурманом, а потом и капитаном дальнего плавания — таковы были мои мечты. Я был уверен, что с поступлением все пройдет гладко: мне двадцать два года, образование достаточное и, кроме всего прочего, за плечами два фронта: юденичевский и врангелевский. Потом школа подводного плавания и звание старшины, наконец, пусть и небольшой, но все же плавательный стаж.
Заведующий учебной частью, небольшого роста пожилой человек в штатском костюме, даже не взглянул на мои документы.
— Опоздали. Прием закончен в июле. Свободных вакансий нет.
— В июле еще служил на флоте и приехать не мог.
Завуч безразлично пожал плечами, как бы говоря: я тут ни при чем.
В эту тягостную для меня минуту в кабинет вошел моряк с золотыми нашивками на рукавах темно-синей форменной тужурки. На его статной, несколько полнеющей фигуре все выглядело ладно и красиво: и тужурка с ллойдовским[2] капитанским значком на правой стороне груди, и белоснежный воротничок с артистически повязанным галстуком. Воображение и раньше рисовало мне моряков из романов. А сейчас рядом со мной стоял настоящий, живой капитан дальнего плавания с красивым темным от загара лицом, на котором, так мне по крайней мере казалось, оставили свой след солнечные закаты всех широт мира… Помню, особенно меня поразили пуговицы его тужурки — большие, блестящие, с витым канатом по ободку и накладным адмиралтейским якорем в середине. Такие пуговицы я видел впервые — на военном флоте таких не носили. На вид капитану было лет пятьдесят с лишком.
При его появлении завуч поднялся со своего места.
— Сидите, сидите, Борис Иванович, — сказал капитан, — я к вам на секунду. Оповестите, пожалуйста, всех преподавателей, что заседание совета состоится в четверг, в пять часов пополудни… Ну, не буду вам мешать.
— Вы не мешаете, Дмитрий Афанасьевич, — ответил завуч. — С молодым человеком разговор закончен. Опоздал с заявлением.
Капитан взглянул на меня с явным сочувствием.
— Как же это случилось?
Я объяснил.
— Так вы уже отслужили военную службу?
— Да, служил добровольцем с февраля восемнадцатого, — пояснил я.
Капитан молча протянул руку, и я так же без слов подал ему бумаги, которые все еще держал наготове. Он их внимательно просмотрел.
— Скажите, что вас потянуло в мортехникум?
— Любовь к морю, — вполне искренне ответил я. — Плавал совсем немного и только на Балтике, но море успел полюбить.
В глазах капитана мелькнули веселые искорки, и я уже было подумал, не слишком ли высокопарно высказал свое отношение к морю, но капитан без тени насмешки в голосе сказал:
— Что ж, причина опоздания уважительная, да и любовь к морю требует особого внимания. Зачислите, Борис Иванович, демобилизованного моряка на первый курс в виде исключения.
— Норма двадцать пять человек, — поморщился завуч.
— Не беда. Будет двадцать шестым. Сверхштатным, так сказать.
— А вступительные испытания? — не сдавался завуч.
— Судя по аттестату об окончании Школы подплава, он их, без сомнения, выдержал бы. Впрочем, чтобы ваша совесть была спокойна, сделаем так… — И капитан написал на моем заявлении: «Зачислить на первый курс судоводительского отделения без экзамена и сверх нормы в виде исключения. Д. Лухманов. 22 августа 1924».
Так произошла моя первая встреча с Дмитрием Афанасьевичем Лухмановым, начальником Ленинградского морского техникума, человеком, широко и гостеприимно открывшим мне двери в новую морскую жизнь. Если бы случилось невероятное, если бы я снова стал молодым и перенесся бы в тот двадцать четвертый год, то из всех открытых передо мною дверей я вновь выбрал бы ту, лухмановскую!
2Шел 1934 год. Ледокольный пароход «Сибиряков» заканчивал очередной арктический рейс. В кают-компании целыми днями было шумно и весело: возвращалась домой большая группа полярных зимовщиков. Среди этих пассажиров находился один посторонний человек, молодой капитан дальнего плавания из Балтийского морского пароходства. Он длительное время работал по командировке на английском пароходе «Юфорбиа» и сел на «Сибирякова» в бухте Варнека острова Вайгач.
Как-то за обедом его попросили рассказать о плаваниях в южных широтах, и капитан вспомнил свой прошлогодний рейс к берегам Аргентины и Уругвая. Он рассказывал так, что все поневоле заслушались. Закончив обед и свои воспоминания, капитан вышел из кают-компании. Известный полярный исследователь Николай Николаевич Урванцев первым прервал наступившее молчание.
— Скажите, Юрий Константинович, — обратился он к капитану «Сибирякова» Хлебникову, — откуда в вашей среде берутся такие люди? Вот я слушал его и думал — настоящий художник слова… И какая наблюдательность! Приятный собеседник, ничего не скажешь…
Хлебников широко улыбнулся.
— Никаких секретов, Николай Николаевич. Он — ленинградец, капитан лухмановской марки.
Как точно выразился Юрий Константинович Хлебников: лухмановская марка!
Капитаны лухмановской марки! Они не только возглавляли приятные дружеские беседы. Они не только водили свои корабли в отдаленнейшие уголки земного шара. Кирилл Кондратьев и Сергей Рогачевский, Борис Бакунин и Иван Беззубиков, Борис Елизаров, Евгений Парфенов, Николай Комолов — да разве перечислишь всех! — отдали свою жизнь за Родину в боях с фашистскими захватчиками, сменив капитанские нашивки на военно-морские знаки различия. Виктор Тамман стал одним из прославленных подводных асов Северного флота; Григорий Гольдберг и Владимир Полищук командовали дивизионами подводных лодок на Балтике; капитан той же лухмановской выучки Иван Ман первым привел советскую «Обь» к ледяным шельфам Антарктиды; наконец, Юрий Клименченко стал не только опытнейшим капитаном-полярником, но и признанным литератором.
Вот вам примеры лухмановской марки, лухмановской выучки, лухмановского опыта, переданного по крайней мере двум десяткам выпусков из Мортехникума!..
3Вряд ли среди морских капитанов того времени нашлась бы более импозантная и колоритная фигура, чем Дмитрий Афанасьевич Лухманов. Моряк с головы до ног, с огромным жизненным кругозором и знаниями, далеко превосходившими обычное капитанское образование, Лухманов как нельзя более подходил к должности главного руководителя нашего маленького мирка, обосновавшегося на окраине Васильевского острова. Дмитрий Афанасьевич постепенно начал выводить «мирок» на большую дорогу, и очень скоро Ленинградский морской техникум занял ведущее место среди учебных заведений советского торгового флота.
Лухманов прежде всего подобрал постоянный, дружный и, что особенно важно, сильный коллектив преподавателей. Наряду с «аборигенами», работавшими еще в дореволюционных мореходных классах, такими как Н. И. Панин, М. В. Васильев и другие, не гнушались трудиться у нас крупнейшие профессора Военно-морской академии — Мадисов, Сурвилло, Долголенко, Ляскоронский, Блинов.
Я прекрасно помню, как однажды племянница профессора Мадисова, работавшая у нас в учебной канцелярии техникума, сказала мне буквально следующее:
— Дядя никогда не пошел бы преподавать по совместительству, но его «очаровал» ваш начальник…
— Так же как и вас, — шутливо вставил я. — Он вас тоже очаровал?
— Конечно, — серьезно ответила девушка.
Я уверен, что и другие профессора соглашались преподавать в нашем техникуме после первого же знакомства с Дмитрием Афанасьевичем. И главную роль играло его личное обаяние.
Лухманов расширил наши учебно-производственные мастерские, увеличив тем самым приток заказов со стороны, а, следовательно, и финансовые поступления в бюджет техникума. Только его стараниями курсанты получили красивую форму комсоставского образца, и это заставило подтянуться и быть требовательными к самим себе даже самых неряшливых. Под непосредственным руководством Лухманова были созданы в техникуме драматический и литературный кружки. Причем, если не хватало чего-либо из одежды и обуви для пьесы, обращались к начальнику, а точнее — к его личному гардеробу. Я помню, как, исполняя роль французского маркиза, щеголял на сцене в лакированных туфлях Дмитрия Афанасьевича, а мой соученик и товарищ Паша Константинов отплясывал чечетку в его визитке и полосатых брюках. Все это считалось в порядке вещей, так как Дмитрий Афанасьевич всегда являлся душой всех наших молодежных задумок, были бы они только чистыми и интересными.
