Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
Сильно качает. В такие моменты слышно, как захлебывается компрессор, пополняющий запас воздуха высокого давления.
— Да, неуютное место! Есть же на нашей планете такие забытые богом углы! — сказал сменивший меня у перископа командир, не отрываясь от окуляров.
НЕЖНОСТЬ
Наши календари — а встретить их можно везде: в каютах, на боевых постах, в рубке акустика — показывали первый день весны. 1 марта! Вьюжной зимой мы покинули Родину, и вот как-то незаметно подкралась весна.
Март 1966 года! Месяц начала работы XXIII съезда партии. Мы не могли об этом забыть. Ведь все дела наши, все доброе, полезное, что делалось на подводной орбите, все это проходило под знаком подготовки к этому замечательному событию в жизни каждого советского человека. Нет, не ради красного словца мы посвятили дела свои съезду партии. Душой и сердцем мы жили, слились со своим народом, наши сердца бились в одном ритме с сердцем Родины.
В одном из отсеков Володя Гапченко, молодой морячок (я знаю, он рисует и любит живопись) листает репродукции Левитана. Он остановился и пристально рассматривает картину «Март». Я невольно останавливаюсь и любуюсь синью неба, солнечными бликами на подтаявшем снегу крыши. Удивительно тонко уловили глаза художника ту неповторимую гамму красок, которую рождает борьба зимы с весной, когда еще зима сильна и в то же время она начинает уступать свои права весне, теплу, солнцу.
— Нравится? — спрашиваю его.
— Это же Левитан. Как он может не нравиться? — удивляется моряк.
Весна! Прекрасное время года! Пробуждается природа, зарождается жизнь. Наверное, поэтому мы именно весной как-то острее чувствуем и любим. И чествуем женщин. Я глубоко убежден, что здесь, в подводном мужском мире, где никогда не бывала женщина, она незримо присутствует. Мои товарищи по службе, занимаясь чисто мужским делам, не забывали своих близких: женщину-мать, женщину-жену, невесту, сестру, подругу.
Правда, мужская деликатность не позволяла им затрагивать эту тему. Но… чем ближе подходило 8 Марта, тем больше чувствовалось, насколько непрочен этот негласный обет молчания вокруг женщин. Ведь на берегу у каждого остались либо невеста, либо жена…
Помните, у Твардовского:
…Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то.
Не подарок, так белье
Собрала, быть может,
И что дальше от нее,
То она дороже.
Отмечали же мы День Советской Армии, Праздник Нептуна — это хорошо. Надо отметить и день 8 Марта. И сделать это надо как-то необычно, по-особенному.
Инспектор политуправления флота Виктор Николаевич Харитонов как-то в эти дни заметил: «Нам нельзя и в море от этого острого вопроса уходить. Я имею в виду женщину, ее место в нашей жизни». И, помолчав, не без лукавинки продекламировал:
Да, друзья, любовь жены,
Кто не знал — проверьте, —
На войне сильней войны
И, быть может, смерти.
Это был опять Твардовский. Люблю я его, особенно его Теркина!
Оставшись один, я набросал план встречи 8 Марта. И задумался. Мне вспомнился родной заполярный городок, уютная квартира, жена, сыновья… Как-то школьные дела у старшего? Хоть учится он хорошо, все же переезды с места на место (удел всех военных) сказывались, особенно в начале учебного года. Младшему легче, его радовали переезды. Мать с улыбкой говорила: «Алеша тоже, наверное, моряком станет — уж очень любит путешествовать».
С теплотой и нежностью вспомнил я свою жену и жен моих товарищей. Сколько у них самоотверженности, бескорыстия, умения подчинить свои интересы главному делу мужа — воинской службе! Переезды, лишения. За водой, за дровами приходилось пробираться через снежные сугробы. И все больше самим! Ведь мы, мужья, — офицеры, дома как в гостях. В основном же мы в море. Забота о воспитании и здоровье детей, вечно незавершенный труд у домашнего очага ложатся на их хрупкие плечи. Они ждут, они верят, они служат вместе с нами.
Надо, очень надо нам хорошо отметить День женщины в сугубо мужском обществе. И праздник состоялся, он был торжественным и даже чуточку нежным. Но я расскажу только о конкурсе на лучшее стихотворение, рассказ, очерк, посвященные женщине.
Как мы и ожидали, он принес много интересного. Ну, например, такие стихи:
Ты только не грусти, родная,
Морячке не к лицу печаль.
Я здесь покой твой охраняю,
Чтоб ты могла меня встречать.
Написал это стихотворение мичман Владимир Коваль. Много лирических стихов посвятил своей невесте москвич Борис Белов. Но приз все-таки был присужден офицеру Олегу Андронову. Его стихотворение было признано самым лучшим. Всем понравилась его концовка:
Не жалея в палитре красок,
Слово «женщина» можно ль не славить?
Хорошо написал Некрасов.
Мне уж нечего больше добавить.
Но всегда удивительно молоды
И чисты, как снега Казбека,
Красивые, умные, гордые
Женщины двадцатого века!
ВСПЛЫТИЕ
Оставив много тысяч миль за кормой, мы приближались к родным берегам. Теперь уже к восточным. Пришло время готовить отчеты. Офицеры хлопочут над бумагами.
В это время родилась мысль создать рукописный журнал с иллюстрациями, в котором была бы отражена наша подводная жизнь. «Летопись похода» или «25 000 миль под водой» — так было решено его назвать. Лучшие произведения: стихи, очерки, рисунки — все, что создано нашими моряками во время конкурсов и соревнований, все должно войти в журнал. Все важные события отражались в журнале: кто первый начал вахту в честь XXIII съезда КПСС; кто первый отпустил бороду или кому из именинников был преподнесен первый торт; кто завоевал лучший приз в соревновании.
Подводная лодка мчится со скоростью курьерского поезда, над нами солидная толща воды, под килем — километры. Ошибка, просчет, неточность одного из вахтенных дорого может обойтись для всего экипажа. Вот почему вчера мы провели партийное собрание, на котором главной темой была бдительность. Никаких послаблений. Жестче контроль, выше требовательность. Результаты чувствуются: по вахте стало меньше замечаний, экипаж будто встряхнулся.
И вот наступил самый долгожданный, самый последний день нашего марафона! Еще с ночи все были на ногах. Никого не уложишь. В центральном посту внешне все было на первый взгляд обычным. Вахтенный инженер-механик не спеша заполнял журнал; рулевые, пощелкивая манипуляторами, удерживали курс и заданную глубину погружения; вахтенный офицер негромко докладывал старпому о выполнении распорядка дня. В общем, все буднично, спокойно. Однако во всем — во взглядах, в жестах, в интонациях голоса — чувствовалось, что за внешним спокойствием притаилось напряженное ожидание самого главного события — всплытия.
Взять хотя бы командира атомохода Льва Столярова. Всегда спокойный, вроде бы даже флегматичный, сегодня он возбужденно мерил шагами отсек, то и дело заглядывая в штурманскую рубку. Там он склонялся над картой, будто видел ее впервые. Сощурив покрасневшие от недосыпаний глаза, командир задумчиво прикидывал измерителем расстояние до точки всплытия. Его лицо выражало озабоченность.
И озабоченность его можно было понять. Пройдено, не всплывая на поверхность, около 40 тысяч километров — расстояние, примерно равное длине экватора. Вот-вот наступит момент, когда мы всплывем в заданной точке, и станет ясно, насколько точны были расчеты, сколь искусными мы оказались моряками и, в первую голову, конечно, наш командир.
Мы знали, что на корабле отличная техника. Но даже самый точный прибор, такой, к примеру, как корабельный хронометр, и тот имеет поправки. Без их учета хронометр бесполезен. А тут надо было учесть множество различных факторов. Справились ли с этим делом командир и экипаж, должно было показать всплытие.
Сигнал ревуна забился в отсеках, возвещая экипажу, что начинается всплытие. В центральном посту тишина. Вот командир занял место у перископа. Звучат команды, от которых мы уже отвыкли: «Приготовиться к всплытию!», «Акустик, прослушать горизонт», «Боцман, всплывать на глубину семь метров!». Стрелка глубинометра ползет по кругу. Всплываем! Вот уже подняли трубу перископа и командир, привычно обхватив ее, прильнул к окулярам.
Мы не отрываем от командира глаз. Что же он видит там? Нас должен встречать эскадренный миноносец. Если увидим его, значит, попали, как говорит штурман, в яблочко.
— Боцман! Лучше держать глубину! — прерывает тишину отсека властный голос командира.
А перископ медленно вращается по кругу, вместе с ним шагает по кругу командир. Вдруг он задерживается. Всматривается в даль. Затем тихо говорит мне:
