Марк Тарловский - Молчаливый полет
45 — Поезд Москва — Алма-Ата (о дружбе с братской республикой).
46 — Веселый странник (стихотворные мемуары).
ПОД КОПИРКУ СУДЬБЫ. Послесловие[304]
Я расставлю слова
В наилучшем и строгом порядке —
Это будут слова
От которых бегут без оглядки.
Юрий Одарченко
В последние годы всё чаще приходится иметь дело с поэтами, забытыми «не просто так»: создается впечатление, что многих забыли намеренно. Но если и речи нет о том, чтобы грязный рассказ Катаева начала 1950-х годов мог чем-то повредить нынче уже всемирной славе Волошина[305], или мерзость, сказанная Маяковским незадолго до самоубийства, нанесла ущерб еще более несомненной славе Цветаевой[306], то над многими писателями, похоже, «казнь забвением» пусть отчасти, но всё же состоялась. Среди них — представитель «южно-русской плеяды», один из самых виртуозных русских поэтов века минувшего Марк Тарловский. Судьба свела его с десятками писателей, чьи имена сияют теперь в литературе как звезды и первой, и второй величины — от Багрицкого, Олеши и ниже. Между тем имя самого Тарловского жизнь всё время старалась аккуратно спрятать в тень этих имен. Он сумел выжить, но не дожил до лучших времен, «до себя», а поскольку судьба его не была ни «маяковскоцентрична», ни «мандельштамоцентрична» (список можно продолжить, но лишь имен на десять-пятнадцать — «пропущенные страницы» начали замечать сравнительно недавно), почти не интересовались им и по смерти.
*
Марк Ариевич-Вольфович Тарловский (по еврейской традиции были, видимо, у него и другие имена) родился 20 июля (2 августа) 1902 в Елисаветграде — городе, где бывали Пушкин и мицкевич, где в 1847 дал концерт Ференц Лист (среди слушателей был никому тогда не известный молодой гарнизонный офицер Афанасий Фет), где родились Генрих Нейгауз, Аминадав Шполянский (он же Дон-Аминадо), Юрий Олеша, а немного позже — Арсений Тарковский, собрат Тарловского по перу как в поэзии, так и в поэтическом переводе.
Двоюродный брат Тарловского — еще один уроженец Елисаветграда Абрам Маркович Гольденберг (1897–1968), известный под псевдонимом «Арго» (позднее «А. Арго»), соавтор Николая Адуева. Дуэт «Адуев — Арго», работавший в легком жанре (куплеты, тексты к опереттам и т. п.), упомянут Михаилом Булгаковым под прозрачным «дважды псевдонимом» в «Роковых яйцах»:
В Эрмитаже, где бусинками жалобно горели китайские фонарики в неживой, задушенной зелени, на убивающей глаза своим пронзительным светом эстраде куплетисты Шрамс и Карманчиков пели куплеты, сочиненные поэтами Ардо и Аргуевым:
Ах, мама, что я буду делать
Без яиц?..
— и грохотали ногами в чечетке.[307]
Старший брат Арго, Яков Гольденберг (1890–1963), писавший под псевдонимом «Куба Галицкий» (позднее Яков Галицкий), вошел в историю литературы прежде всего как автор первого варианта (1940) текста песни «Синий платочек» (мелодия написана Ежи Петерсбурским на готовый текст)[308]. Словом, «южнорусская плеяда», до сих пор толком не изученное, но важнейшее явление в русской литературе первой половины XX века, изрядно получила и от семьи владельца типографии Марка Гольденберга, и от семьи типографского служащего Ария-Вольфа Тарловского.
В 1912 семья Тарловских перебралась в Одессу, где через год юный Марк поступил в мужское среднее учебное заведение Ведомства МНП Л.П. Ковальчука. В V классе, учась уже в знаменитой Одесской гимназии Н.Ф. Черткова, учрежденной Н.К. Илиади, — той самой, в которую Ильф и петров «отправили учиться» Остапа Бендера! — отличился «за благонравие и отличные успехи» и получил премию I-ой степени. В мае 1920, сразу же по окончании гимназии, Тарловский поступил на службу в статистико-экономический отдел Особой Одесской Губернской Военно-Продовольственной Комиссии (Опродкомгуб), а в сентябре был зачислен в Одесский институт народного образования.
Сочинять, насколько известно, юный Марк начал в 1910. От первых пяти лет творчества остались одни названия — их Тарловский сохранил в списке литературных работ, составленном в 1945-м, неведомо для каких надобностей: «1910 — басни; 1911 — „Погром“ (пьеса); „Иван Сусанин“, „Под сенью Бога“ (отрывок поэмы), „Моисей“ (отрывок поэмы), „Евреи“; 1914 — „Погром“ (поэма), „Европейский пожар“, „Вильгельм II“, „Слава Бельгии“, „Позор Германии“»[309]. Тематика более чем ясна, а в остальном, надо полагать, была это обычная ювенилия. Перебираясь вместе с родителями в 1922 году в Москву, Тарловский довольно тщательно разобрал свой архив: всё написанное ранее 1915, деликатно говоря, похоронил, а от периода 1915–1919 оставил считанные стихотворения такого рода:
Сладка людская кровь — она густа и дымна –
Безумной похотью народы пламеня,
Она для жизни их как масло для огня,
Как солнце для цветов, как музыка для гимна. <…>
1919[310]
Думается, не случайно они так и не пошли в печать: в конце 1919 и в поэтике, и в дальнейшей судьбе Тарловского наступил коренной перелом, ибо на жизненном пути возникли два человека. Первый — царь и Бог «южнорусской плеяды» Эдуард Багрицкий (1895–1934); второй — переехавший из Харькова «параболистый бард, источник бертолетового света» Георгий Шенгели (1894–1956). С обоими отношения «учитель — ученик» постепенно переросли в дружеские, но если первого Тарловский боготворил до конца своих дне (кстати, успел побывать товарищем председателя — Ю. Олеши — одесского «Коллектива Поэтов», основанного Багрицким в апреле 1920), то со вторым в начале 1940-х просто разошелся во взглядах на поэтический перевод, а в 1948 был вынужден «расквитаться», выступив в неблаговидной роли обличителя. Не потомкам, живущим в другую эпоху, его судить. Но, как бы то ни было, предельная раскованность Багрицкого и предельная же отточенность Шенгели суть основные компоненты гремучей смеси по имени Марк Тарловский, и заглавие «(Техника) x (Чутье)» гораздо больше подходит ему самому, нежели его одиозному стихотворению.
В апреле-мае 1922 Тарловский, научный сотрудник Одесской публичной бибиотеки, впервые оказался в Москве — в командировке за обязательными экземплярами — почти сразу перебрался туда насовсем, как и многие другие из «южнорусской плеяды», о чем он подробно (хотя и в духе своего времени) расскажет в стихотворных мемуарах «Веселый странник». Из Одесского института он перевелся на этнолого-филологическое отделение (с 1923 Отделение литературы и языка Факультета общественных наук) Первого Московского Государственного Университета; в 1924 году окончил курс секции русской литературы. В 1925 числился аспирантом Института языка и литературы, однако научной карьеры не сделал.
С 3 апреля 1923 Тарловский — корреспондент журнала «Огонек», где появились его первые публикации; до отъезда в Фергану (1 мая 1930) сотрудничал во множестве журналов и газет одновременно. В литературу, по крайней мере в журналистику, молодой поэт как будто вживается. Но чем была коммунальная Москва тех лет, хорошо известно по очеркам Михаила Булгакова и Сигизмунда Кржижановского, природных киевлян; тот же Булгаков в «Собачьем сердце» всё сказал о царившей в стране разрухе. Как писала в эти годы (в эмиграции) Марина Цветаева: «Быт. Тяжкое слово. Почти как: бык»[311] Отдельными квартирами в те годы могли похвастаться разве что вымышленные профессора Преображенские (читай — Вороновы, а Самуил Воронов жил в те годы во Франции). Вот как описан Тарловским собственный быт:
<…>
3. Размер занимаемой жилплощади 16 кв. арш. (22,78 кв. м., по тем временам большая комната. — Е.В., В.Р.)
4. Количество комнат 1
5. Количество членов семьи, проживающих на означенной жилплощади Двое (отец и мать, живущие рядом и занимающие 32 кв. арш.)
6. Имеется ли дополнительная площадь нет
7. Жилищные условия крайне неблагоприятны для литературной работы: 1) комната проходная; 2) от проживающих в квартире многочисленных соседей не изолирована; 3) с кухни доносится беспрерывный шум; 4) маленькие дети соседей (5) шумят под самыми дверьми в коридоре; 5) водонапорные моторы (квартира — в шестом этаже, и лифт, кстати, прочно бездействует в течение ряда лет) оглушительно гудя с раннего утра до поздней ночи с небольшими лишь перерывами и т. д. — всё это, вместе взятое, заставляет работать по ночам, что непроизводительно и крайне вредно для здоровья.[312]
«Быт. Тяжкое слово». Куда тяжелее, чем любой бык. Римские императоры, кстати, принимали ванны из крови молодых быков, надеясь обрести сексуальную мощь и продлить молодость, но, как известно, не помогало. Не дождался помощи и Таровский; иные семьи жили в таких комнатах и через тридцать лет, причем умещалось на «16 кв. арш.» по шесть-восемь человек. в этой квартире (Козицкий пер., д. 2, кв. 271) Тарловский остался до конца 1940-х, не считая времени, когда была возможность уехать из Москвы в командировку.
