Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

Врагом сражен, преображен
Ты в памяти страны,
Мечом своим вооружен,
Как лучшие сыны,
Свободой рукоположен
В суровый час войны.

Пока свободна та страна,
Которую ты спас,
Тобою смерть побеждена.
И завтра, как сейчас,
В нас будет кровь твоя красна.
Твой дух навеки в нас.

На поле битвы, в свой черед,
Тобою мы сильны.
Девичий хор тебя поет
На празднике весны.
Слезами слава не живет.
Мы плакать не должны.

Вещий голос твой будил
Тех, кто вечным сном заснул:
«Встань из гроба, Самуил!
Вот он, твой пророк, Саул!»
Земля разверзлась. Он во мгле возник.
В могиле остеклел недвижный лик.
От савана бежит в испуге свет.
Увяли руки. В жилах крови нет.
Поблескивают ноги белизной,
Иссохшей, неприкрытой, костяной.
В устах давно дыханье прервалось.
Пещерным ветром слово донеслось.
И, пошатнувшись, царь Саул упал,
Как дуб, грозой сраженный наповал.

«В этой мертвой тишине
Кто дерзнул воззвать ко мне?
Царь Саул? Ну, что ж, гляди:
Холодно в моей груди.
Не течет по жилам кровь.
Вот к чему себя готовь!
В ходе завтрашнего дня
Станешь ты таким, как я.
Нынче ходишь ты в царях.
Завтра наш смешают прах.
Это жалкий твой удел:
Много-много вражьих стрел.
Ты падешь в бою таком,
Сам себя пронзив клинком.
Ты падешь, твой сын падет[336],
Дом Саула, весь твой род».

Царский приказ мой вождям и бойцам:
Если паду я в сражении сам,
Перешагните вы через меня,
Сталью святою неверных казня.

Телохранитель! Не нужен мне щит,
Если бойцов моих гибель страшит.
Кровь ты пролей мою! Сам я приму
Жребий, что страшен полку моему.

Войско, прощай! Только сын мой родной
В этом бою неразлучен со мной.
Если теряешь корону и власть,
Лучше в сражении царственно пасть.

Любовь и слава, мудрость, юный пыл
И власть моя — не иссякали;
От многих вин мой кубок рдяным был,
Резец и кисть мне взор ласкали;
И, красотою сердце утоля,
Смягчался дух мой своенравный;
Все то, что смертным в силах дать земля,
Венчало мой престол державный.

Но не было ни часа и ни дня
В бессонных памятях былого,
Какими бы земля и жизнь меня
Прельстили пережить их снова.
Был каждый миг в блаженном бытии
Отравлен горечью печали,
И одеянья царские мои,
Блистая, плечи отягчали.

Змею полей людская мощь могла
Смирить искусной ворожбою,
Но та змея, что сердце обвила,
Нам навсегда дана судьбою.
Вовек ее ничто не заклянет,
Ни мудрость, ни лады псалтири,
И суждено до смерти этот гнет
Душе терпеть в подлунном мире.

Когда изнемогшие стынут сердца,
Где дух совершает бессмертный полет?
Он без лица, он без конца,
Но он свой сумрачный прах отряхнет.
Тогда, покинув телесный плен,
Пойдет ли он по следу планет?
Иль чьи-то глаза, сквозь забвенье и тлен,
В пространство пошлют ему царственный свет?

Мысль — вечна, безбрежна, сильна
Всё видно невидимой ей,
Всё, всё будет помнить она, —
И землю, и небо над ней.
Она в озаренье поймет
Поблекнувших лет череду,
И в памяти стершийся год
Воскреснет в грядущем году.

О дух! Увидит хаос он
До заселения земли.
Там, где рождался небосклон,
Его дороги пролегли.
Распад вселенной, смерть светил,
Творенье времени и прах…
Он в отрешенности забыл
Про боль в расширенных зрачках.

Любовь, надежды и невзгоды
Дух видит без сердечной смуты.
Века проходят, словно годы,
А годы кратки, как минуты.
Летит, бескрыл и бессердечен,
Не существующий, а бывший.
Без имени, без чувств — он вечен,
И что такое смерть, — забывший.

Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит,
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина
Нежит чувства и кровь;
Звуки лир, юных дев
Сладострастный напев
Возжигают любовь.
Упоен, восхищен,
Царь на троне сидит —
И торжественный трон
И блестит и горит…
Вдруг — неведомый страх
У царя на челе
И унынье в очах,
Обращенных к стене.
Умолкает звук лир
И веселых речей,
И расстроенный пир
Видит (ужас очей!):
Огневая рука
Исполинским перстом
На стене пред царем
Начертала слова…
И никто из мужей,
И царевых гостей,
И искусных волхвов
Силы огненных слов
Изъяснить не возмог.
И земной полубог
Омрачился тоской…
И еврей молодой
К Валтасару предстал
И слова прочитал:
Мани, фекел, фарес!
Вот слова на стене,
Волю бога с небес
Возвещают оне.
Мани значит: монарх,
Кончил царствовать ты!
Град у персов в руках —
Смысл середней черты;
Фарес — третье — гласит:
Ныне будешь убит!..
Рек — исчез… Изумлен,
Царь не верит мечте.
Но чертог окружен
И… он мертв на щите!..

Неспящих солнце! Грустная звезда!
Как слезно луч мерцает твой всегда!
Как темнота при нем еще темней!
Как он похож на радость прежних дней!

Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи;
Звезда минувшего так в горе мне видна;
Видна, но далека — светла, но холодна!

Если б в сердце таилась неверия тень,
Галилею покинул бы я в тот же день;
Я бы, веру отвергнув, проклятие снял,
Что над родом моим от начала начал.

Если зло отступилось от нашей судьбы,
Ты свободен и чист, — грешны только рабы.
Если изгнанных небо отвергнет людей,
Ты живи в своей вере, умру я в своей.

Больше дал я за веру, чем можешь ты дать;
Бог, даря тебе счастье, не может не знать.
Держит он мое сердце, надежду мою;
Ты — хранишь свою жизнь, я — ему отдаю.

О Мариамна! Хлещет кровь
Из сердца, что твою пролило;
Не вспыхнет жажда мести вновь
И гнев — раскаянье сменило.
Взываю горестно к тебе;
О, если б ты меня простила,
Хоть Небо к пламенной мольбе
Глухим и неприступным было.

Как этот сброд безумцу мог
В грехе покорствовать злосчастно?
Теперь же роковой клинок
Мне грудь терзает ежечасно.
Но ты, любовь моя, мертва…
Я мрачным сердцем жду напрасно
Разящей длани Божества,
Что жизнь мою продлило властно.

Моей царицы больше нет,
А с ней ушла души отрада.
Я Иудеи лучший цвет
Сорвал из собственного сада.
Моя вина — моя беда,
Мне по заслугам — муки ада.
Не истощить мне никогда
Неисчерпаемого яда!