Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Поэт начинает с того, что говорит о своей жизни людям;
А потом, когда они засыпают, он говорит птицам;
А потом, когда они улетают, он говорит деревьям…
А потом появляется Ветер и шумит на деревьях листва.
Все это, другими словами, примерно выглядит так:
Исполнено гордости то, что я говорю людям;
Исполнено музыки то, что я говорю птицам;
Слезами наполнено то, что я говорю деревьям.
И все это вместе — песня, сложенная для Ветра,
Из которой он, самый забывчивый гений на свете,
Вспомнит едва ли несколько слов когда-нибудь на рассвете.
Но слова, которые вспомнит нечаянно Ветер,
Будут именно те, которых никогда не забудут камни.
А то, что поэт поверяет камням, полно обаяния вечности.
И это становится песней Судьбы, которую звезды запомнят навек,
Там, у себя, в бесконечности…

О смерть! Я заметил, что ты уже здесь.
Ты смерть, но имей хоть немного терпения.
Я знаю, что три показали часы.
Мы вместе уйдем, когда звезды уйдут,
Когда петухи во дворе запоют,
И свет за горой перейдет в наступление,
И солнце раздвинет багровую щель,
Когда ему эту возможность дадут
Заснувшее небо с заснувшей землей,
Забыв друг о друге всего на мгновение.

Уйдем не тогда, когда ты позовешь,
Уйдем не тогда, когда я разрешу.
Мы вместе уйдем, когда звезды уйдут,
Мы вместе уйдем, когда я допишу
Все то, что положено мне и судьбе.
Мы вместе уйдем, когда сам по себе
Сломается почерк, само по себе
Перо упадет, и само по себе
Оно разобьется, и сам по себе
Я выпущу склянку чернил из рук,
И сам по себе фиолетовый круг
Покроет полы, и сама по себе
Откроется дверь моя настежь, и вдруг

Мы вместе уйдем. А пока не нуди…
Там вешалка есть в коридоре, найди
Свободное место и вешай косу.
И сядь в коридоре… И там подожди.

Разберите стихи на слова.
Отбросьте бубенчики рифм,
ритм и размер.
Даже мысли отбросьте.
Провейте слова на ветру.
Если все же останется что-то,
это
и будет поэзия.

Дремлющее время замыкая
Сводом отвердевшего огня,
Выгнулась голубизна тугая —
И застыла: середина дня.
Солнце, закрепленное в зените,
В центре мира на незримой нити
Держит розу. Все заключено
В настоящем с полнотой такою,
Что идущий землю под ногою
Чувствует как целое одно.

Нехоленые, свесивши свои
Запущенные гривы, друг на друга
Поникнув головами и упруго
Покачиваясь в полузабытьи,

Вдали темнеют кони. Ни шлеи,
Ни клади нет. И ни следа испуга:
Они уже как травы среди луга
И безмятежней, чем в кругу семьи.

Глаз не сомкнув, они уходят в сны.
Над ними небо замерло в покое,
Помноженном на эхо тишины

В ушах: нам до небес подать рукою,
Они же, к тайне их приобщены,
Стоят как боги, превзойдя людское.

Где время в сокровенности? В садах.
Отстаивается. Уже бездонно.
Ты впитан глубью. О, прозрачность стольких
Закатов, пребывающих в одном!
Да, сказкой родников ты стало, детство.

Когда остался втуне
шум дня, — в ночном тумане
ты к памяти-молчунье
приходишь на свиданье.

Малейший вздох былого
теперь подобен крику,
и в бездне ищешь снова
далекую улику.

Утрачены детали,
но память-чаровница
еще сильней мытарит
тем, что смогло продлиться.

Опять я нежным зельем
разбужен в каждом слоге,
опять дышу апрелем,
и роза — свет мой строгий.

Когда была ты рядом,
все было — восхожденьем,
итогом, верным ладом,
нелживым наслажденьем.

Любовь, как башня, встала
в пустынной этой были,
вся — трепет от подвала
до флюгера на шпиле.

Пусть на руинах вьется
трава, но так знакомо —
смотреть со дна колодца
на завитки подъема.

Я — пища для былого.
Хоть и под новым небом
заговорило слово, —
я без былого — небыль.

Не тусклая оглядка,
не сонное занятье, —
оно двукратно сладко
в немеркнущем объятье.

Все достается ветру.
Но я люблю. Тоскую.
Слова, несите к свету
любовь мою живую!

Жизнь молодая была —
как бесконечная милость,
юным бессмертьем богов
гордо в движеньях струилась,
просто и трудно текла,
тропы и улицы полня,
в неомрачимую даль,
в светлые площади полдня.
Сплавил единый сюжет
будущее с настоящим,
чистых страниц белизна
чудом дразнила манящим.
Но незаметно
          рука
мрака бесплодного вяло
вывела свой приговор.
Все прервалось и пропало,
смерклось во мраке глухом,
в неощутимых тенетах,
в тесном безмолвье, в земле,
в самых ничейных пустотах…
Юность — соблазн для слепых
лезвий!.. Вы скажете — дико!
Хуже, — бессмыслица, бред.
Низость от веку безлика…

Скоро им конец наступит!
Словно слуги-христиане,
верно мне они служили,
без надежд на состраданье.

Угождали господину,
постаревшему в дороге
и готовому покоем
душу наградить и ноги.

Эти мудрые подошвы
пять за пядью изучили
путь по чавкающей топи,
по булыжнику и пыли.

Блеклая пожухла кожа.
Стало спекшеюся раной
то, что прежде было чистой
новизною первозданной.

Все пророчит мне погибель,
и уже устали тяжи.
Вечер. В смерть меня уводят
шаркающие миражи…