Борис Бухштаб - Поэты 1840–1850-х годов
235. «Напрасно говорят, что я гонюсь за славой…»
Напрасно говорят, что я гонюсь за славой
И умствую. Меня никто не разгадал!
Нет, к голове моей чернокудрявой,
Венчанной миртами, ум вовсе не пристал.
Нет, что мне умствовать! К чему? Вопросы дня
И смысла здравого прямое направленье
Меня не трогают, не шевелят меня:
Когда в движеньи ум — мертво воображенье…
Не мир действительный — одни мне нужны грезы,
Одна поэзия душе моей нужна!
Порой салонный блеск, мазурка, полька, слезы,
Порою мрачный грот и томная луна…
При ослепительном и ярком свете бала,
С букетом ландышей и пышных тюбероз,
Иль одинокая под сумраком берез,
Я с наслаждением мечтаю и мечтала.
Напрасно ж говорят, что я гонюсь за славой
И умствую… Меня никто не разгадал!
Нет, к голове моей чернокудрявой,
Я повторяю вам, ум вовсе не пристал.
236. БУДТО ИЗ ГЕЙНЕ
Густолиственных кленов аллея,
Для меня ты значенья полна:
Хороша и бледна, как лилея,
В той аллее стояла она.
И, головку склонивши уныло
И глотая слезу за слезой,
«Позабудь, если можно, что было»,—
Прошептала, махнувши рукой.
На нее, как безумный, смотрел я,
И луна освещала ее;
Расставаяся с нею, терял я
Всё блаженство, всё счастье мое!
Густолиственных кленов аллея,
Для меня ты значенья полна:
Хороша и бледна, как лилея,
В той аллее стояла она.
237. «Ты мне всё шепчешь: „Постой!“…»
Ты мне всё шепчешь: «Постой!»
Я говорю: «Для чего же?»
Что же вдруг сталось с тобой?
Ты простонала: «О боже!»
Дивный был ужин вчера!
Мы проболтали до ночи,
Но и расстаться пора:
Сон уж смежает нам очи.
Что ты всё смотришь кругом?
Что потупляю я взоры?
Долго мы были вдвоем,
Сладко вели разговоры.
Я виноват пред тобой,
Ты предо мною… Но что же?
Ты мне всё шепчешь: «Постой!»
Я говорю: «Для чего же?»
238. К ФАННИ ЭЛЬСЛЕР
Подражание одному московскому стихотворцу
Фанни милая порхала
Амазонкой и с ружьем,
Грациозно приседала
И летела напролом,
А сценические плошки
Света яркою струей
Освещали ее ножки.
Фанни! я поклонник твой!
Но не танцы и не пляски,
Силы полные, огня,
И не пламенные глазки
Озадачили меня…
Я люблю тебя, о Фанни!
Не за то, что легче лани
Ты порхаешь. Вовсе нет!
Не за эти прелесть-крошки
Восхитительные ножки,
А за то, что ты, на дрожки
Сев, поехала Москвой
Восхищаться. Взгляд твой зоркий
Упивался красотой
Самотёка, Лысой горки
И Поклонною горой…
Вот поэтому-то Фанни
Вдруг с ума свела меня…
Ей и дань рукоплесканий,
И восторги… Да, тебя
Русским сердцем понял я!
239. СЕРЕНАДА («Уж ночь, Акулина!..»)
Уж ночь, Акулина!
Окрестности спят;
Все жители Клина
Давно уж храпят.
Покушав наваги
И выпив потом
Целительной браги,
Я здесь, под окном!
Своей балалайкой
Тебя разбужу,
А Жучку нагайкой
Как сноп положу.
До нитки промочен
Осенним дождем,
Я жду тебя очень
Давно под окном.
Надень душегрейку,
К окошку присядь,
Дай грусть мне злодейку
С тобой разогнать.
Какая причина,
Что темен твой дом?
А! вот и лучина
Зажглась за окном.
240. ГРЕЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я лежал в Марафонских полях,
А гекзаметр горел на устах.
Наяву иль во сне, но, поэзии полн,
Видел где-то я там, вдалеке, при луне,
Блеск эгейских серебряных волн —
И чудесный процесс совершался во мне:
Пред мечтою моей проходил
Эврипид, и Софокл, и Эсхил…
Вспоминал я прелестные взоры
Живописной Аркадии дев,
Эримантоса дивные горы
И певцов беотийских напев
Под зеленым шатром сикоморы,
В честь Венеры пафосския храм,
Где у белой коринфской колонны,
Волю дав неудержным страстям,
Танцевали лесбийские жены…
И приятно ласкали мой взор
Парфенона краса и размеры,
И дымок, что вился из амфор,
И в плюще виноградном гетеры…
Там быстрей, чем из лука стрела,
Повершать с волей сильной и жгучей
На гражданской арене дела
К агоре мчался всадник кипучий…
Высоко возносился мой дух,
Я к Зевесу поднял свои руки,
А меж тем щекотали мой слух
Тетрахорды приятные звуки…
Кипарисы склонялись ко мне;
Перепутаны ветвью лианы,
Помавали главою платаны…
И, пылая в священном огне
И сливаясь с природой устами,
Я коснулся до лиры перстами…
И сознал, что, душою и мыслию грек,
Я элле́нов вполне понимаю;
Что каков ни на есть, а и я — человек
И в себе мирозданье вмещаю.
241. ПОЭТ
В пределах дальней высоты,
Где носятся планет плеяды
И звезд блистают мириады,
Он водрузил свои мечты;
Среди небесного объема,
Преград не зная ниотколь,
Он в облаках, в соседстве грома,
Земную позабыл юдоль.
Игру мирского треволненья
Он прихотливо пренебрег,
Но в бурном вихре вдохновенья
О братьях позабыть не мог.
Над ним таинственные мысли,
Как тучи черные, нависли;
И — телом прах, душой колосс,
Светило и надежда века —
Он погрузился весь в вопрос
О назначеньи человека…
Не тщетно он пытал судьбу,
Не тщетно он витал в эфире,
Печаль и тайную борьбу
На громкой возвещая лире…
Вдруг грянул колокол глухим
И перекатным звоном —
И медным языком своим,
С гуденьем и со стоном,
Вещал таинственный ответ,
Душе его понятный,—
И очутился вдруг поэт
В пустыне необъятной:
Кругом шумят толпы людей
С их суетностью дикой,
Но он один, как средь степей,
Угрюмый и великой! —
И всё, что радует других,
Ему смешно и ложно…
Да счастье для натур таких
Едва ли и возможно!..
242. «В безумных оргиях уходит жизнь, как сон…»
В безумных оргиях уходит жизнь, как сон:
Шампанское с утра до ночи льется,
Крик, женщины, стаканов битых звон…
Хоть тяжело, а весело живется…
И страшно мне окончить жизнь в глуши,
И страшно мне теперь за труд приняться,
А между тем на дне моей души
Глубокие вопросы шевелятся…
243. СЕЛЬСКАЯ ТИШИНА
Уж солнце медленно сокрылось за горою,
Означив свой закат огнистой полосою;
Прохлада чудная дневной сменила жар;
Над ближним озером поднялся белый пар,
И слышно в воздухе цветов благоуханье…
Природа нежится в таинственном молчаньи,
Лишь там, в запущенном, заглохнувшем саду,
Лягушки плещутся и квакают в пруду…
«Жить в сельской тишине — какое наслажденье,
Имея так, как я, доходное именье
И добрых мужичков, в определенный срок
Раз в год сбирая с них умеренный оброк
И прибавляя всё — благодаренье богу! —
К наследью отчему землицы понемногу».
Так долго думал я и долго любовался
Природы красотой. Передо мной являлся
Порою Дормидон с небритой бородой,
Чтоб трубку вычистить, докуренную мной…
Но вот уж тень легла на нивы и поляны,
Вот месяц выглянул и, полный и румяный,
Бледнее и бледней на тверди голубой;
Вот пес откликнулся на крик сторожевой…
Дрема́ долит меня и очи мне смежает…
На сон грядущий мне постель приготовляют.
Пора и на покой, пора!.. Покушав плотно,
С какой приятностью, как сладко, беззаботно
Я лягу на постель и стану засыпать…
……………………………………………
244. НА ДОРОГЕ