Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Корнями гнездится глубоко,
Вершиной восходит высоко,
Зеленые ветви уводит в лазурно-широкую даль.
Корнями гнездится глубоко в земле,
Вершиной восходит к высокой скале,
Зеленые ветви уводит широко в безмерную синюю аль.
Корнями гнездится глубоко в земле, и в бессмертном подземном огне,
Вершиной восходит высоко-высоко, теряясь светло в вышине,
Изумрудные ветви в расцвете уводит в бирюзовую вольную даль.
И знает веселье,
И знает печаль.
И от Моря до Моря раскинув свои ожерелья,
Колыбельно поет над умом, и уводит мечтание в даль.

 Девически вспыхнет красивой калиной,
 На кладбище горькой зажжется рябиной,
 Взнесется упорно как дуб вековой.
 Качаясь и радуясь свисту метели,
 Растянется лапчатой зеленью ели,
 Сосной перемолвится с желтой совой.
 Осиною тонкой как дух затрепещет,
 Березой засветит, березой заблещет,
 Серебряной ивой заплачет листвой.
 Как тополь, как факел пахучий, восстанет,
 Как липа июльская ум затуманит,
 Шепнет звездоцветно в ночах как сирень.
 И яблонью цвет свой рассыплет по саду,
 И вишеньем ластится к детскому взгляду,
 Черемухой нежит душистую тень.
 Раскинет резьбу изумрудного клена,
 И долгою песней зеленого звона
 Чарует дремотную лень.

  В вешней роще, вдоль дорожки,
  Ходит легкий ветерок.
  На березе есть сережки,
  На беляне сладкий сок.

  На березе белоствольной.
  Бьются липкие листки
  Над рекой весенней, вольной
  Зыбко пляшут огоньки.

  Над рекою, в час разлива,
  Дух узывчивый бежит
  Ива, ива так красива,
  Тонким кружевом дрожит.

  Слышен голос ивы гибкой,
  Как русалочий напев,
  Как протяжность сказки зыбкой,
  Как улыбка водных дев: –

  Срежь одну из веток стройных,
  Освяти мечтой Апрель,
  И, как Лель, для беспокойных,
  Заиграй, запой в свирель.

  Не забудь, что возле Древа
  Есть кусты и есть цветки,
  В зыбь свирельного напева
  Все запутай огоньки,

  Все запутай, перепутай,
  Наш Славянский цвет воспой,
  Будь певучею минутой,
  Будь веснянкой голубой.

   И все растет зеленый звон,
   И сон в душе поет: –
   У нас в полях есть нежный лен,
   И люб-трава цветет.
   У нас есть папороть-цветок,
   И перелет-трава.
   Небесно-радостный намек,
   У нас есть синий василек,
   Вся нива им жива.
   Есть подорожник, есть дрема,
   Есть ландыш, первоцвет
   И нет цветов, где злость и тьма,
   И мандрагоры нет.
   Нет тяжких кактусов, агав,
   Цветов, глядящих как удав,
   Кошмаров естества.
   Но есть ромашек нежный свет,
   И сладких кашек есть расцвет,
   И есть плакун-трава.

  А наш пленительник долин,
  Светящий нежный наш жасмин,
  Не это ль красота?
  А сну подобные цветы,
  Что безымянны как мечты,
  И странны как мечта?

  А наших лилий водяных,
  Какой восторг заменит их?
  Не нужно ничего.
  И самых пышных орхидей
  Я не возьму за сеть стеблей
  Близ древа моего.

Не все еще вымолвил голос свирели,
Но лишь не забудем, что круглый нам год,
От ивы к березе, от вишенья к ели,
Зеленое Древо цветет.

И туча протянется, с молнией, с громом,
Как дьявольский омут, как ведьмовский сглаз,
Но Древо есть терем, и этим хоромам
Нет гибели, вечен их час.

Свежительны бури, рожденье в них чуда,
Колодец, криница, ковер-самолет.
И вечно нам, вечно, как сон изумруда,
Славянское Древо цветет.

Небо, носящее имя Сварога,
Небо, верховная степь голубая,
Небо, родившее Солнце, Дажьбога,
Как хорошо ты в ночах, засыпая.

Искрятся звезды, судеб наших свечи,
Камни горят, что всегда самоцветны,
С душами ждут светозарности встречи,
С душами могут ли быть безответны.

Небо, носящее имя Сварога,
Бездна верховная, глубь голубая,
Каждую ночь мы стоим у порога,
В час как уходит Дажьбог, засыпая.

День в голубые отходит пустыни,
День наш со свитой несчетных явлений,
Свечи судеб засветились и ныне,
Будем в безгласности ждать откровений.

Небо, носящее имя Сварога,
Звезды раскинулись к краю от краю,
Сердце, как радостно чувствовать Бога,
Сердце, ты мысль не обманешь, я знаю.

У Руевита семь мечей
Висит, в запас, в ножнах.
У Руевита семь мечей,
Восьмой в его руках.

У Руевита семь есть лиц,
Что зримы над землей.
А для богов, певцов, и птиц
Еще есть лик восьмой.

У Руевита семь есть дней,
Чтоб праздновать расцвет.
А день восьмой есть день огней,
Есть день резни и бед.

У Руевита семь ночей
Для игрищ и любви.
У Руевита семь мечей,
Чтоб их омыть в крови.

В венке из весенних цветов,
Цветов полевых,
Овеян вещаньями прошлых веков,
В одеждах волнистых, красиво-живых,
На белом коне,
Тропою своей,
Я еду, Ярило, среди Белорусских полей,
И звездные росы сияют на мне,
Погаснут, и снова зажгутся светлей,
Под рокот громов,
В венке из весенник цветов,
Цветов полевых.

По селам, за мной, хороводами, девы,
«Ярило», поют, «озари нам напевы»,
Яриле слагают свой стих,
Играют мне песни, на игрищах пляшут,
Сердца расцветают в миг пляски мирской,
Там где-то работают, где-то там пашут,
А игрища – в уровень с белой сохой.
Горсть желтых колосьев, колосья ржаные,
Я левой рукою держу,
И маки горят, васильки голубые
Роняю я в рожь, расцвечаю межу.
По селам, в их избах, и тесных, и узких,
В полях беспредельных, по имени – Русских,
Являюсь я взору, и грезы во сне,
Я между живых – как дающий забвенье,
Для них – я виденье
На белом коне,
Миг страсти, бог счастья, бог отдыхов пленных,
И вновь пробуждений и игрищ живых,
В венке из весенних цветов, не надменных,
Но вечно желанных цветов полевых.

Девица волшебная, богиня-Громовница,
Моя полюбовница
Лежала в гробу.
И ветры весенние плакали жалостно,
И с воплями, яростно,
Играли на флейтах, и дули в трубу.

Покойница юная – о, с косами русыми,
И с рдяными бусами
На шее своей –
Белела застылая, словно дремотная
Купава болотная,
Что еле раскрылась среди камышей.

Девица волшебная, богиня-Громовница,
Душа-полюбовница,
Ты крепко ли спишь?
Ужели ты вновь не исполнишься силою
Пред богом Ярилою,
Не вспрянешь со смехом, разрушивши тишь?

Проснулась, проснулась ты! Я молньями рдяными
Взмахнул над туманами,
О, слава мечу!
Какая ты светлая с этими маками,
Ты мчишься над мраками,
Ворчат твои громы, рычат они. Чу!