Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

В Германии, в дорогой отчизне,
Все любят вишню, древо жизни,
Все тянутся к ее плоду,
Но пугало стоит в саду.

Каждый из нас, точно птица,
Чертовой рожи боится.
Но вишня каждое лето цветет,
И каждый песнь отреченья поет.

Хоть вишня сверху и красна,
Но в косточке смерть затаила она.
Лишь в небе создал вишни
Без косточек всевышний.

Бог-сын, бог-отец, бог — дух святой, —
Душой прилепились мы к троице той,
И, к ним уйти с земли спеша,
Грустят немецкая душа.

Лишь на небе вовеки
Блаженны человеки,
А на земле все грех да беда, —
И кислые вишни, и горе всегда.

Причудам дерзостно и смело
Я жизнью жертвовал всегда.
Я проиграл, но не беда, —
Не ты ли, сердце, так хотело!

Как говорят: «Блаженны люди,
Когда куют судьбу свою!»
Я жизнь растратил — признаю, —
Но я не изменял причуде.

Хоть кратко счастье достиженья,
Хоть быстротечен был обман, —
Тому ли, кто блаженством пьян,
Считать блаженные мгновенья!

Ведь счастье — вечности равно,
И что там время, что пространство,
Где всех огней непостоянство
В один костер сольет оно!

В их поцелуях крылся путь к изменам,
От них я пьян был виноградным соком,
Но смертный яд с ним выпил ненароком,
Благодаря кузинам и кузенам.

Спасенья нет моим гниющим членам,
Прирос к одру я неподвижным боком,
Погибла жизнь в объятье их жестоком,
Благодаря кузинам и кузенам.

Пусть я крещен, — есть след в церковной книге —
И надо бы мне, прежде чем остынуть,
Дать ощущенье им в моих несчастьях, —

Но легче мне, в мечтах о смертном миге,
Их не простить — безжалостно проклясть их:
Дай, боже, им измучиться и сгинуть!

Недобрый дух в недобрый день
Тебе вручил убийцы нож кровавый.
Не знаю, кто был этот дух,
Но рану жгло мучительной отравой.

Во мраке ночи, мнится мне,
Ты явишься, жилец иного света,
Раскрыть мне тайну, клятву дать,
Что был не ты убийцею поэта.

Я жду тебя, приди, приди!
Иль сам сойду в геенну за тобою
И вырву правду у тебя
Пред сонмами чертей, пред сатаною.

Пройду, как древле шел Орфей,
Пройду средь воплей, скрежета и смрада,
И верь мне, я найду тебя,
Хоть скройся в безднах глубочайших ада!

Туда, туда, где царство мук,
Где вторит воплю хохот беспощадный!
С тебя личину я сорву,
Великодушья пурпур маскарадный.

Я знаю все, что знать хотел,
Ты мной прощен, моей виновник смерти,
Но мне ли охранять того,
Кому в лицо плюют с презреньем черти!

«Да не будет он помянут!» —
В лютой скорби так кричала
Эстер Вольф, и речь старухи
Крепко в сердце мне запала.

Да о нем сотрется память,
Да во мрак забвенья канут
Все преданья о проклятом!
Да не будет он помянут!

Сердце, сердце, плачь и сетуй,
Что в страданьях годы вянут,
Но о нем ни слова больше!
Да не будет он помянут!

Да не будет он помянут
Ни в речах, ни в книгах, братья!
Смрадный пес, во гробе смрадном
Да сгноят тебя проклятья!

И когда фанфары гнева
В страшный день на суд господний
Сонмы грешников усопших
Воззовут из преисподней,

И пред божиим престолом
Души бледные предстанут,
И прочтет архангел списки, —
Да не будет он помянут!

В диком бешенстве ночами
Потрясаю кулаками
Я с угрозой, но без сил
Никнут руки — так я хил!

Плотью, духом изможденный,
Гибну я, неотомщенный.
Даже кровная родня
Мстить не станет за меня.

Кровники мои, не вы ли
Сами же меня сгубили?
Ах! Измены черной дар —
Тот предательский удар.

Словно Зигфрида-героя,
Ранили меня стрелою{209} —
Ведь узнать легко своим,
Где их ближний уязвим.

Тот, в ком сердце есть, кто в сердце
Скрыл любовь, наполовину
Побежден, и оттого я,
Скованный, лежу и стыну.

А едва умру, язык мой
Тотчас вырежут — от страха,
Что поэт и мертвый может
Говорить, восстав из праха.

Молча я сгнию в могиле
И на суд людской не выдам
Тех, кто подвергал живого
Унизительным обидам.

Вечность, ох, как ты долга!
Потерял векам я счет.
Долго жарюсь я, но ад
До сих пор жаркого ждет.

Вечность, ох, как ты долга!
Потерял векам я счет.
Но однажды и меня
Черт с костями уплетет.

Грубости средневековья
Вытеснил расцвет искусства,
Просвещенью служит ныне
Главным образом рояль.

А железные дороги
Укрепляют наши семьи —
Ведь они нам помогают
Жить подальше от родных.

Жалко только, что сухотка
Моего спинного мозга
Скоро вынудит покинуть
Этот прогрессивный мир.

Час за часом, дни и годы,
Как улитки-тихоходы,
Те, чьи рожки вдаль простерты,
Груз влачат свой полумертвый.

Лишь порой, в пустотах дали,
Лишь порой, сквозь мглу печали,
Свет блеснет неповторимый,
Как глаза моей любимой.

Но в одно мгновенье ока —
Нет виденья, и глубоко
Погружаюсь я в сознанье
Всей бездонности страданья.

Я жалил стихом и ночью и днем
Мужчин и девиц степенных —
Дурачеств много творил я притом,
С умом же пропал совершенно.

Зачав, служанка родила —
К чему хулить природу?
Чья жизнь без глупостей прошла,
Тот мудрым не был сроду.

В мозгу моем пляшут, бегут и шумят
Леса, холмы и долины.
Сквозь дикий сумбур я вдруг узнаю
Обрывок знакомой картины.

В воображенье встает городок,
Как видно, наш Годесберг древний.
Я вновь на скамье под липой густой
Сижу перед старой харчевней.

Так сухо во рту, будто солнце я съел,
Я жаждой смертельной измаян!
Вина мне! Из лучшей бочки вина!
Скорей наливайте, хозяин!

Течет, течет в мою душу вино,
Кипит, растекаясь по жилам,
И тушит попутно в гортани моей
Пожар, зажженный светилом.

Еще мне кружку! Я первую пил
Без должного восхищенья,
В какой-то рассеянности тупой.
Вино, я прошу прощенья!

Смотрел я на Драхенфельс{210}, в блеске зари
Высокой романтики полный,
На отраженье руин крепостных,
Глядящихся в рейнские волны.

Я слышал, как пел виноградарь в саду
И зяблик — в кустах молочая.
Я пил без чувства, и о вине
Не думал, вино поглощая.

Теперь же я, сунув нос в стакан,
Вино озираю сначала
И после уж пью. А могу и теперь,
Не глядя, хлебнуть как попало.

Но что за черт! Пока я пью,
Мне кажется, стал я двоиться.
Мне кажется, точно такой же, как я,
Пьянчуга напротив садится.

Он бледен и худ, ни кровинки в лице,
Он выглядит слабым и хворым
И так раздражающе смотрит в глаза,
С насмешкой и горьким укором.

Чудак утверждает, что он — это я,
Что мы с ним одно и то же,
Один несчастный больной человек
В бреду, на горячечном ложе,

Что здесь не харчевня, не Годесберг,
А дальний Париж и больница…
Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь!
Не смей надо мною глумиться!

Смотри, я здоров и как роза румян,
Я так силен — просто чудо!
И если рассердишь меня, берегись!
Тебе придется худо!

«Дурак!» — вздохнул он, плечами пожав,
И это меня взорвало.
Откуда ты взялся, проклятый двойник?
Я начал дубасить нахала.

Но странно, свое второе «я»
Наотмашь я бью кулаками,
А шишки наставляю себе,
Я весь покрыт синяками.

От этой драки внутри у меня
Все пересохло снова.
Хочу вина попросить — не могу,
В губах застревает слово.

Я грохаюсь об пол и, словно сквозь сон,
Вдруг слышу: «Примочки к затылку
И снова микстуру — по ложке в час,
Пока не кончит бутылку».