Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

На околице – домок,
Невеликий теремок.
В нем Старик, и в нем Старуха,
В гости к ним жужжится муха.

Проворчал Старик седой,
С ледяною бородой: –
«Кто за дверью там жужжится?
На полатях мне не спится».

Тут Старуха снежный плат
Отодвинула назад.
Говорит: «На это ухо
Туговата я, Старуха».

Позевала: «Встань-ка вон».
Покрестила старый рот.
В полинялом сарафане
Закачалась как в тумане.

Дверь открыла. – «Кто в избу?»
Муха к ней, сидит на лбу.
И у Старой все-то тело,
От весенней, разомлело.

Разомлело так, что вдруг
Хоть плясать на вольный луг,
Старика с палатей тащит,
Тот, крестясь, глаза таращит.

А уж муха и на нем,
Обожгла его огнем.
Хоть крестись, хоть не крестись ты,
Сказки Солнца пламенисты.

Старый дед, что был так бел,
Разрумянясь, разомлел.
Хоть крестись, хоть не крестись ты,
Расцвели цветы душисты.

Двое Старых, от Весны,
Стали цветом бузины.
И крестись, и не крестись ты,
Птицы в роще голосисты.

В зеленом перелеске
Подснежный колокольчик,
Раскрывшись ранним утром,
Тихонько позвонил.
Сказал: «Молитесь, травки!»
Шепнул? «Молитесь, звери!»
Пропел:  «Молитесь, птицы!
Господь дает нам сил»,

И белая березка
Курилась благовонно,
И заячья капустка
Молилась в тишине.
И серый можжевельник,
Упавши на коленки,
Шептал благоговейное
«Дай ягод в срок и мне!»

А белочка, желтея,
С брюшком пушисто-белым,
Скакнув от ветки к ветке,
Искала, что поесть.
И протрубел комарик,
Свои расправив крылья,
В предлинную свирельку:
«В лесу богатств не счесть!»

Смолянка-сон дремучая,
  Болотная дрема.
Мечта в уме тягучая,
  В руках, в ногах, тома.
Дрема кошачья сонная,
  Курение болот,
Вся цепкая, вся званная,
  Вся в душу зелье льет.
И хочется не хочется,
  Как топь, взяла постель,
И сердцу все пророчится,
  Что жизнь – одна метель.
Все кружится, скружается,
  Свивается в извой,
Недужится, зевается,
  Дремлю я сам не свой.
И будто в лихорадке я,
  И будто я в бреду,
То вижу ласки сладкия,
  То снова боли жду.
И мучая, вся жгучая,
  Вся липкая, как мед,
Дрожит дрема зыбучая,
  И кошкой к сердцу льнет.

Что в саду белеет звездно? Яблонь цвет, и в цвете вишни.
Все цветет, поет, и дышет. Счастлив нежный. Горек лишний.

Кто в саду забыл дневное? Чьи уста горят в беседке?
Вешний ветер любит шалость. Он склоняет ветку к ветке.

Тихо в детской. Свет лампады. Истов темный лик иконы.
Ах, весна ведь беззаконность. Кто же сердцу дал законы?

Спит ребенок. Спит и видит. Лунный лес. Цветы как море.
Разметались, всколыхались, в голубом дрожат просторе.

А другие смотрят чинно. Так стоят, как встали – прямо.
И не шепчут, словно губы, а горят, как свечи храма.

И еще цветы есть третьи: Хоть цветут расцветно сами,
Но враждебны к задрожавшим, наполняют их слезами.

И глядят шероховато, протянули к ним колючки,
Вьется сердце, шепчут губы, светят свечи, жалят жгучки.

Спит ребенок. Спит и видит. Вон кукушкины сапожки.
Вон кукушка там трилистник. Лен кукушкин на дорожке.

Вон ночная там фиалка. Встала лилия красива.
И репейник угрожает. И спесивится крапива.

Кто-то злой трясет осину. Побелели все березки.
И во сне ребенок плачет, и кукушкины с ним слезки.

Кто-то молит, кто-то просит, кто-то с кем-то, там в тумане.
Свет лампады. Плач ребенка. Воркотня вздохнувшей няни.

«– Спи, родной, Христос нам светит через всю стезю земную!»
«– Няня, няня, спой мне песню про кукушечку лесную…»

  За гаем зеленым,
  По срывам и склонам,
Певуче вела ты, тоска.
  Но видно, что дважды
  Для жалящей жажды
Не дышит прохладой река.

  Здесь некогда юным
  Я был Гамаюном,
В свирельности ласковых слов.
  Но юность лишь эхо
  Далекого смеха,
Лишь отзвук далеких шагов.

  Зеленого гая
  Листва молодая
Роняет с зарею росу.
  И юность – лишь лодка,
  Уплывшая ходко,
Ведя по воде полосу.

  За гаем зеленым,
  Со смехом и звоном,
Промчались в ночи бубенцы.
  Горячая тройка
  Уносится бойко
Во все мировые концы.

Молодая Весна в пояске из цветков,
Что готов соскользнуть перед входом в альков,
Наклонилась над светлым затоном,
Под навесом деревьев зеленым.

Уже Солнце зашло. Но весною светло
В вечеру и в ночи. И пол ночи прошло.
А Весна все заснуть не хотела,
И румянилось юное тело.

Соловьиная песнь и пришла и ушла,
А Весна все ждала, над затоном светла.
И мечты возжелавшей Весталки
Расцветали в лесах как фиалки.

И спала не спала, но в глазах у Весны
Были тени теней, были дальние сны.
И хотенья застывшей Вакханки
Расцветали в росе как горчанки.

Так спала не спала от зари до зари
Огневая Весна, две недели и три.
И растаяла в брызгах рассвета,
Когда глянуло в очи ей Лето.

Взяв с собой медвяный жбанчик,
Сплел из мятлика я лесенку,
И полез на одуванчик,
И пою при этом песенку: –

  Не комар я, не жучок,
  Я веселый светлячок,
  Между трав мальчонка,
  Фея же девчонка,

  Фее я пою: Приди.
  Целый месяц впереди.
  Месяц наш медовый,
  Каждый день нам новый.

  Ты, девчонка, торопись,
  Прямо в пору дни сошлись.
  Одуванчик глянет,
  Дунет и завянет.

  Вот, как в жбанчике есть мед,
  Золотистым он цветет, –
  Глянь, на тонкой вые
  Волосы седые.

  Золотой погас пожар,
  Глянул снегом белый шар,
  Здравствуй, одуванчик,
  Я бросаю жбанчик.

  Фея слышала заклятье, –
  Песня пела убедительно, –
  В голубом предстала платье,
  С нею счастлив был я длительно.

Сухой короткий треск кузнечика.
 Июля предпоследний зной.
  Бежит мой конь. Звенит уздечка.
   Еще не кончен весь рассказ.

Я припаду к тебе на плечико.
 Ты будешь счастлива со мной.
  Спешу. Еще не сохнет речка.
   Обедня Солнца. Вышний час.

  Тебе конец венчанный лета,
Ты овладела моей мечтой.
  Заре – зарницей песня спета,
Войди же смело в чертог златой.

  О, да, из пурпура и злата,
Он безгреховный, наш храм-альков.
  Иди с Востока до Заката
В венке из маков и васильков.

  Стихом червонного излома
Ночное небо сверкнет в бреду.
  Костер, зажженный взрывом грома,
Осветит свадьбу двух душ в саду.