Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Шел я в лес.
Ты послушай: Шел я – в лес.
В лесе – Леший.
Был я пеший.
Закрутился старый Бес.
Там и тут,
Прямо шут.
Весь зеленый и седой,
С распушною бородой.
Покривлялся, покачался, засмеялся, и исчез.
Бестак Бес,
Знаю – лес,
Куст и куст, сосна с сосною.
«Ну», – подумал я, – «со мною
Не пошутишь, шалый плут».
Чуть сказал, он тут как тут.
Ширит шею, пучит очи,
То длинней он, то короче,
То прокатится как шар.
В лесе мглистом,
С шипом, с свистом,
Вдруг шарахнется по веткам, под листами как пожар.
Смотрит в чаще, шарит, шарит,
В шапку метит, к шапке шасть,
Шапке надобно пропасть.
Где-то печка, что-то жарит,
Уж поест он, верно, всласть.

Словно шершень, весь шершавый,
Скалит зубы, Бес лукавый.
Ты, шайтан,
Верно, пьян?
Он хохочет, он щекочет,
Он со мной кружиться хочет,
Брызнул вспышкою огня,
Щип за щиколку меня.
Он, юродствуя, пророчит.
Взял старушечий салоп,
Человека бабьим – в лоб.
Убегаю, – настигает. Поспешаю, – яма, стоп.

Я стою в грязи по пояс.
Это – я?
Предо мною, в яме роясь,
Супоросая свинья.
В стороне – шалаш убогий,
Сверху – Месяц круторогий.
Сучья старые шуршат,
Мыши в щели шебаршат.
Старый Шут с зеленой рожей,
Весь ни на что не похожий,
Убежал.
И в лесу затрепетавшем
Он, конем, узду порвавшим,
За опушкой там заржал.

Тихонько, как змея,
Из ямы вышел я.
И в лес опять спешу,
Едва-едва дышу.
А там в стволах
Скребется страх.
А там в стеблях
Встает: «Ах! Ах!»
А там в кустах: «Шу! Шу!»
«Пожалуйте! Прошу!»

Шишимора раскосая
Смеется, развалясь.
Пришла сюда, мол, с плёса я.
Любиться? В добрый час!
«Шишимора истомная
И с рыбьим я хвостом.
Мой полог – ночка темная,
Где лягу, там и дом.
Шишимора – охочая,
Раскинуть ноги – сласть.
Являюсь в темной ночи я,
Чтоб в ночи и пропасть».
Шишимора – раскосая:
Прими-ка, мол, жену.
«Полюбимся, а с плёса я
В последний раз плесну».
Шишимору – с развалочкой
Уважил сам шуяк,
Зовет любезной галочкой,
Вертит ей так и сяк.
Шишимора шушукает:
«А где моя душа?»
Шуяк ее баюкает,
Шуяк, шульгач, левша.

Я – бежать, – нет силушки,
  И некуда идти.
Все кругом могилушки,
  Стебель на пути.
Желтый шильник, стрелица,
  Совиная стрела.
Вкруг нея – метелица,
  Ведьмовская мгла.
«Совки, совки, совушки,
  Кого теперь клевать?
Дьявольския вдовушки
  Лягут на кровать.
Расцветает стрелица.
  Мой милый, поспешай.
Целый мир – безделица,
  Лишь со мною – рай.
Совки, совки, совушки,
  Сюда, сюда, сюда!
Кровь жарка у вдовушки,
  Слезы же – вода!»

Я бежал, простоволосый,
А в лесу был гик за мной: –
То с шишимарой раскосой
Хохотал шуяк шальной.
Шерсть какая-то летела,
Шелушилася кора.
Где шагнешь, повсюду – тело,
Где ни стань, в земле – дыра.
Ветер веял, щупал щеки,
Паутинил волоса,
В уши мне шептал намеки,
В далях зыбилась роса.
Я бежал до смутных склонов,
До высокого холма.
Добегу, – но в гуле звонов
Ночь препятствует сама.
Вот уж, вот уж склоны встали,
Вот уж, вот окончен лес, –
Снова холм – в далекой дали,
Цепкий лес – как строй завес.
Упадаю. Слышны вскрики,
Клекот хищницы: «Шабаш!
Закрутитесь, павилики!
Вейся, вьюн! Теперь он наш!»

И лежу.
И гляжу.
Что я вижу, что я знаю, никому не расскажу.
Знает лес и тишина,
Знают звезды и Луна,
Знаю – я, кого здесь Рыбарь ввел, играя, в мережу.

Из норы,
Из-под горы,
Зверь какой-то выметается.
Глянет в небо, – и сюда
С неба вниз летит звезда,
Кто-то в мире здесь рождается.

В мире бродит волк всегда.

Где-то шепчутся старухи,
с голодухи повитухи.

Зверь сейчас же до норы
Шорк с горы,
Вспыхнет порохом.
Сухолистьем прошмыгнул,
По вершинам шепчет гул,
Шатким шорохом.

Я кикимора похвальный,
Не шатун, шишига злой.
Пробегу я, ночью, спальной,
Прошмыгну к стене стрелой,
И сижу в углу печальный, –
Что ж мне дали лик такой?

Ведь шишига – соглядатай,
Он нечистый, сатана,
Он в пыли дорог оратай,
Вспашет прахи, грусть одна,
Скажет бесу: «Бес, сосватай», –
Скок бесовская жена,

Свадьбу чортову играет,
Подожжет чужой овин,
Задирает, навирает,
Точно важный господин,
Подойди к нему, облает,
Я же смирный, да один.

Вот туг угол, вот тут печка,
Я сижу, и я пряду.
С малым ликом человечка,
Не таю во лбу звезду.
Полюбил кого, – осечка,
И страдаю я, и жду.

Захотел я раз пройтиться,
Вышел ночью, прямо в лес.
И пришлось же насладиться,
Не забуду тех чудес.
Уж теперь, когда не спится,
Прямо – к курам, под навес.

Только в лес я, – ухнул филин,
Рухнул камень, бухнул вниз.
На болоте дьявол силен,
Все чертяки собрались.
Я дрожу, учтив, умилен, –
Что уж тут! Зашел – держись!

Круглоглазый бес на кручу
Сел и хлопает хвостом.
Прошипел: «А вот те взбучу!»
По воде пошел содом.
Рад, навозную я кучу
Увидал: в нее – как в дом.

Поднялось в болоте вдвое,
Всех чертей спустила глыбь.
С ними бухало ночное,
Остроглазый ворог, выпь,
Водный бык, шипенье злое, –
И пошла в деревьях зыбь.

Буря, сбившись, бушевала,
В уши с хохотом свистя.
Воет, ноет, все ей мало,
Вдруг провизгнет, как дитя,
Крикнет кошкой: «Дайте сала!»
Дунет в хворост, шелестя.

А совсем тут рядом с кучей,
Где я спрятался, как в дом,
Малый чертик, червь ползучий,
Мне подмигивал глазком
И, хлеща крапивой жгучей,
Тренькал тонким голоском.

Если выпь, – бугай, – вопила
И гудела, словно медь,
Выпь и буря, это – сила,
Впору им взломать и клеть,
А чтоб малое страшило
Сечь меня, – не мог стерпеть!

Я схватил чертенка-злюку,
Он в ладонь мне зуб вонзил.
Буду помнить я науку,
Прочь с прогулки, что есть сил.
И сосу за печкой руку,
Грустный, сам себе немил.

От сидячей этой жизни
Стал я толст, и стал я бел.
Я непризнанный в отчизне,
Оттого что я несмел.
Саван я пряду на тризне,
Я запечный холстодел.

Два глазастые уродца
Из прогорклого болотца,
  Укрепившись в силе,
  К Фее приходили.

И один был Лягушонок,
Еле-еле из пеленок,
  Квакалка-квакушка,
  В будущем лягушка.

А другой – Упырь глазастый,
Персвертыш головастый,
  Кровосос упорный,
  И со шкуркой черной.

Перевертыш, перекидыш,
Он в болотце был подкидыш:
  Согрешил с Ягою
  Бес порой ночною.

Лягушонок же зеленый,
Презиравший все законы,
  Прыгал через мостик,
  Задирая хвостик.

Два глазастые уродца
Из-под кочки, из болотца,
  Искупавшись в иле,
  К Фее приходили.

«Ты», сказали, «иностранка,
Сладкозвонка и обманка,
  Мы же нутряные,
  Водные, земные».

Стали оба, руки в боки.
«Ты», твердят, «без подоплёки.
  Пазуха-то есть ли?
  Все сидеть бы в кресле».

Не понравился вопросик.
Фея вздернула свой носик,
  Призывает свиту,
  Упырю быть биту.

Впрочем, нет. Дерутся волки,
Или глупые две телки,
  Фея же воздушна,
  И великодушна.

Фея пчелкам приказала,
Показали только жало, –
  И Упырь от страха
  Прыг в бадью с размаха.

Лягушонок – мух глотатель,
Пчел он тоже не искатель,
  И, как пойман в краже,
  «Квак», и прыг туда же.

Два глазастые уродца
Пали вниз на дно колодца,
  И скорбят речисто: –
  «Очень уж тут чисто».

Фея ж пчелкам усмехнулась,
На качалке покачнулась,
  И с Шмелем, дворецким,
  В путь, к князьям Немецким.