Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Забуду ль в песнях я тебя, родимый край,
        О колыбель младенчества златая,
Немой моей мечты прибежище и рай,
        Страна безвестная, но мне драгая;
Тебя, пустынное село в глухих лесах,
        Где, с жизнию обнявшись молодою,
Я в первый раз смотрел, что светит в небесах,
        Что веет так над зыбкою водою?
Забуду ль на холме твой новый божий храм,
        Усердьем поселян сооруженный,
С благоговением где по воскресным дням
        Я песни божеству певал священны;
Могилы вкруг него, обросшие травой,
        Неровными лежащие рядами,
Куда ребенком я ходил искать весной
        Могилу ту, меж серыми крестами,
Где мой лежит отец… младенца своего,
        Меня лишь на заре моей лобзавший;
Где, с тайным трепетом, я призывал его
        И милой тени ждал, ее не знавши?
Забуду ль вас, о мирные луга,
        Прикрытые со всех сторон елями,
И обращенные под нивы берега,
        И вас, поля, усеянны камнями;
Вас, низки хижины, к потоку с двух холмов,
        Лицом к лицу, неправильно сходящи,
И зыбкий, ветхий мост, и клади меж брегов,
        И темный лес, кругом села шумящий?
Забуду ли тебя, о Теблежский ручей,
        Катящийся в брегах своих пологих
И призывающий к себе струей своей
        В жары стада вдруг с двух полей отлогих,
Где чащи ольховы, по бархатным лугам
        Прохладные свои раскинув тени,
Дают убежище от зною пастухам
        И нежат их на лоне сладкой лени?
Когда, когда опять увидишь ты меня
        На берегу своем, ручей родимый?
Когда журчание твое услышу я
        И на пологие взгляну долины?
И буду ли когда еще внимать весной,
        Как вдоль тебя, работу начиная,
В лугах скликаются косцы между собой,
        Знакомую им песню запевая?
Увижу ли опять, как лето озлатит
        Твои поля, двукратно удобренны;
Как нивы жнец кривым серпом опустошит,
        На полосе по целым дням согбенный?
По-прежнему бы там, веселый домовод,
        Я в осень ждал с посеву урожая,
Иль, с заступом в руках, копал свой огород,
        Малину в нем, смородину сажая;
А в зимни вечера я слушал бы ловцов,
        Как днем, гоняяся на лыжах легких
С борзыми по снегам, в глуши лесов,
        Они стада травили зайцев робких!
Настанет ли пора опять в свой низкий дом
        Под кров соломенный мне возвратиться,
Сквозь тусклое стекло смотреть на лес кругом
        И с прежними друзьями веселиться?
Я вас приветствую, о милые мои,
        Протекших ранних лет друзья драгие!
Любите ввек свои приволжские край,
        Благословенные и нам родные!
Природа нежит вас, как мать своих детей:
        Цветите, как в долинах ароматных
Цветут у вас цветы; живите средь полей
        Наследственных и хижин благодатных!
За рубежом родным утех для сердца нет!
        И обольстясь, как я, приманкой счастья,
Вы тщетно стали бы, перебегая свет,
        Искать себе приюту от ненастья!
Пускай всегда челнок ваш в пристани стоит
        И пенные под ним не ропщут волны!
Смотрите с берега, как зыбь в морях кипит,
        Боязни чуждые и счастья полны!
Когда же мой челнок к родимым берегам,
        Когда опять попутный ветр пригонит
И снова странник ваш на грудь своим друзьям
        Усталую от дум главу преклонит?
Примите, милые, далекие друзья,
        Сердечные мои воспоминанья!
По гроб душою к вам стремиться буду я
        И ваши тайно все делить желанья.
А ты, сокрытое село в своих лесах!
        Тебе певец, подъемля к небу руки,
Тебе, горячею мольбой, всех молит благ
        И в дань шлет тихие сердечны звуки.
Пустыня милая, прелестная своим
        Невозмущаемым уединеньем!
С какой я радостью б, по просекам глухим,
        Влетел в тебя! С каким бы восхищеньем,
Заботы бросив все на берегах Невы,
        Домашним образам я поклонился
И, запершись в тиши от шуму и молвы,
        На ложе сладостном опять забылся!
С каким веселием опять бы я в тебе,
        Навеки разорвав оковы света,
Свободою дышал и, вслед своей судьбе,
        Пошел, закрыв глаза… как в прежни лета!

Дельвиг, где ты учился языку богов?
        Жадно ловит мой слух твои песни,
        К лире, полной восторга, склоняясь,
                     И сердце кипит.

Где твой гений приветной улыбкой тебя
        Встретил в первом с тобою свиданья?
        Как манил за собой он любимца
                     На светлый Олимп?

Там тебя обрекли на служенье себе
        Вечно юные девы камены;
        Там священные тайны поэту
                     Открыли они.

Только небо высокие истины шлет,
        Душу жаром святым наполняет,
        Будит голос и движет устами
                     Пророков своих.

Тщетно чернь отрясает туман с своих глаз:
        Вечно темной стезей она бродит,
        Низкой доле судьбой обреченна;
                     Ей мир без красы.

Чуждо сердце восторгов высоких, святых,
        Если небо ему не отверзлось
        Иль с улыбкой ключа не вручило
                     К загадкам своим.

В низких мыслях погубит с бесславием век,
        Целый век свой отверженный небом,
        Не отделится здесь от земного,
                     Без жизни умрет.

Быть может, милый друг, разгневанные боги
Внезапно уведут меня с земной дороги,
И свеет легкий ветр следы моих шагов;
Быть может, ни один из юношеских снов
Не сбудется со мной; и в тайном отдаленье,
Как жертву, ждет меня холодное забвенье.
Пусть свиток сей хранит руки моей черты,
И сбудется со мной хоть часть моей мечты!
С благоговением потомок просвещенный
Рассматривать начнет твой свиток драгоценный
И (любопытствуя, по чуждому перу)
Прочтет мои стихи — и весь я не умру!

Как месяц молодой на спящую природу
                     Лучи серебряные льет;
Как ранний соловей веселье и свободу
                     В дубраве сумрачной поет;
Как светлый ключ в степи, никем не посещенной,
                     Прохладною струею бьет —
Так вдохновенный жрец Поэзии священной
                     Свой голос громкий подает:
Он пламенную песнь над хладною землею
                     В восторге чистом заведет;
Промчится глас его, исполненный душою,
                     И невнимаемый умрет…

Служитель муз и древнего Омера,
Судья и друг поэтов молодых!
К твоим словам в отважном сердце их
Есть тайная, особенная вера.
Она меня зовет к тебе, поэт!
                     Дай искренний совет:
Как жить тому, кто любит Аполлона?
Завиден мне счастливый жребий твой:
С какою ты спокойною душой
На высоте опасной Геликона!
Прекрасного поклонник сам и жрец,
Пред божеством своим в мольбе смиренной
Забыл ты свет и суд его пременный,
Ты пренебрег минутный в нем венец,
Отдав свой труд единому потомству.
А я, как раб, страстям моим служу
                     И только ощупью брожу:
                     Пленясь хвалой, я вероломству
Младенчески, как дружбе, отдаюсь
И милые делю с ним сердца тайны;
То, получив в труде успех случайный,
С отважностью за славою стремлюсь
И падаю, другой Икар, в пучину;
То, изменив бессмертия мечте,
Ищу любви в бездушной красоте
И в грации записываю Фрину.
Зачем скрывать? В поэзии моей
Останется лишь повесть заблуждений,
Постыдная уму игра страстей,
А не огонь небесных вдохновений.
Бессилен я владеть своей душой
И с музою согласно жить одной:
Мне нравится то гул трубы военной,
То нежный звук свирели пастухов,
                     То цитры глас уединенный,
Ласкающий стыдливую любовь,
                     И часто грозного Ахилла
                     (Когда в живых твоих стихах
                     За ним стремлюсь) в моих мечтах
                     Сменяет резвая Людмила.
Так поутру на пурпурный восток,
Где царь светил является прекрасный,
                     Дитя глядит с улыбкой ясной.
От золота лучей горит поток,
Окрестный лес и дальних гор вершины;
                     Пред ним чудесные картины,
                     Воскреснувшей природы вид;
                     Но он, невольник чувств, бежит
За мотыльком, над ближними цветами
Мелькающим блестящими крылами.

И музы мстят неверностию мне
За резвые мои в любви измены.
Как часто глас невидимой сирены
                     Я слышу в тишине!
Склоняю слух к пленительному звуку
И в радости накладываю руку.
Чтоб голос струн с ее мне пеньем слить, —
Коварная… мгновенно умолкает;
Восторга звук на лире умирает,
И я готов бездушную разбить.
О, сладкое, святое вдохновенье,
Огонь души и сердца упоенье!
Я чувствовал, я помню этот жар,
Как муза мне с улыбкой мысль внушала, —
Передо мной теперь одни начала,
Погибнувший небесной девы дар.
Поверишь ли: я часто в грусти тайной
Завидую тому, кто, чуждый муз,
С беспечностью одной хранит союз,
Не зная ввек беседы их случайной.
Когда младой художник посетит
Развалины разрушенного града,
Он плачет там: он горестного взгляда
В страдании души не отвратит
От славных сих разбросанных обломков,
Где в каждой он возвышенной черте
Находит дань небесной красоте
Или урок, священный для потомков,—
                     Так я в унынии сижу
Над мыслию, счастливо мне внушенной
И в пламенном стихе изображенной;
Прикованный, я на нее гляжу,
Как на кусок разбитого кумира:
Отброшена безжизненная лира;
Не уловить исчезнувшей мечты,
И не видать мне полной красоты!

Доступный друг веселью и страданью!
                     Я всё принес к тебе на суд,
Всё, что сулил мне благотворный труд
                     И что вверял я упованью;
Я разделил все радости с тобой
И муки все в моей суровой доле:
Скажи, еще ль бороться мне с судьбой
Иль позабыть обманов сладких поле?
Быть может, я вступил средь детских лет
На поприще поэзии ошибкой,—
Как друг, скажи мне с тихою улыбкой:
                     «Сними венок, ты не поэт!»