Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Сказать «прости» всем обольщениям жизни,
Где злобствуем и боремся, и лжем,
Найти приют в неведомой отчизне
            За рубежом?

Но души есть, где истина — всё та же.
Где тот же свет божественной любви, —
И если вы, стоящие на страже,
Погасите светильники свои,

И если вы бежите с поля брани,—
Кто в сумерках, сгустившихся кругом,
Укажет нам неведомые грани,
            Различье меж добром и злом?

Кто воскресит забытые восторги,
Возвышенно-прекрасные мечты
И от толпы, бушующей на торге,
Нас приведет к святыне красоты?

Пусть небеса удушливы и мрачны;
Чем гуще тьма — тем путнику нужней
Сияющий во тьме огонь маячный,
Отрадный свет сторожевых огней!

Когда посеяно зерно
Добра и правды, и свободы —
Придет пора, и даст оно
            Благие всходы.

Когда от дольней суеты
Стремится дух в обитель света —
Влечет к святыне красоты
            Мечту поэта.

Когда сильней порывы бурь,
Когда кругом бушует вьюга —
Нам грезятся небес лазурь
            И зелень луга.

Когда упасть готовы мы,
Как срезанный на ниве колос, —
Нам часто слышится из тьмы
            Призывный голос.

И вновь — герои, не рабы —
Мы поднимаемся из праха
Для жизни новой, для борьбы,
            Не зная страха.

Пусть говорят: пророков нет
И к пониманью сердце глухо, —
Над миром злобы и сует
            Есть царство духа.

Есть царство света и добра;
Над ложью, призрачной и бледной,
Оно блеснет — придет пора —
            Зарей победной!

Кругом шумит людской поток;
            В водовороте волн
С собой победно он увлек
            И закружил мой челн.

И слышу я: безумный гул
            Несется мне вослед,
Веселья бешеный разгул,
            Клик злобы и побед.

И вижу пестрый я базар
            Житейской суеты,
И в торжестве постыдных чар —
            Крушение мечты.

Кругом шумит водоворот,
            И опьяняет он,
Я слышу плеск и ропот волн
            Как будто бы сквозь сон…

И, весла выпустив свои,
            Всё дальше я плыву,
Не сознавая в забытьи —
            Во сне иль наяву?

Меня течение несет
            Куда? К какой стране?
И я без сил плыву вперед,
            Отдавшися волне…

Ордою варваров разрушен,
Священный храм в обломках пал.
Кто — беззаботно-равнодушен,
А кто — трусливо-малодушен
На разрушение взирал.
Напрасно жрец богини света
Молил, рыдая пред толпой,
Он не нашел себе ответа
В толпе бездушной и слепой.
Шептали все: «Вещал оракул,
Решила Пифия сама —
Угаснуть должен этот факел,
И воцарится в мире тьма».
Но высоко над головою
Светильник поднял он, как стяг;
Вперед он кинулся, во мрак,
И целой тучей огневою
Неслися искры вслед за ним.
Удар настиг, неумолим,
Но те, в чью душу искру света
Успел он бросить на лету,
Постигли дивную мечту.
В них искра пламенная эта
Горит, как светоч, как маяк,—
И в мертвой жизненной пустыне,
Им указуя путь к святыне,
Она победно гонит мрак!

Как голоса иного мира,
Порой звучат в душе забытые слова;
Пусть жертвенник угас и в храме нет кумира,
Но чудится во тьме нам близость божества.

И кажется: вот-вот, внимая славословью,
Поднимем с верою мы очи на жреца,
И прежним трепетом и прежнею любовью
Мгновенно вспыхнут в нас остывшие сердца.

Кто-то мне сказал
(О дитя, мне страшно!),
Кто-то мне сказал:
Час его настал.

Лампу я зажгла
(О дитя, мне страшно!),
Лампу я зажгла,
Близко подошла.

В первых же дверях
(О дитя, мне страшно!),
В первых же дверях
Пламень задрожал.

У вторых дверей
(О дитя, мне страшно!),
У вторых дверей
Пламень зашептал.

У дверей последних
(О дитя, мне страшно!),
Вспыхнув только раз,
Огонек угас.

За окнами — снежно и бурно,
Гляжу я на угли в золе,
Старинная тема ноктюрна
И льется, и тает во мгле.

Жемчужные легкие трели
Поют о седой старине,
В камине дрова догорели,
Темнеет портрет на стене.

Гляжу я задумчивым взором
В морозную снежную даль,
В душе неразрывным узором
Слились и мечта, и печаль…

Таинственный час откровений,
Колеблется дивный покров,
Скрывающий тайну видений
Иных, недоступных миров.

Вот-вот — и откроются складки,
И слово раздастся в тиши,
Я в тайну великой загадки
Проникну очами души.

Но нет заповедного слова,
И тают виденья, как дым;
В преддверии храма святого
Мы все безнадежно стоим.

Свободное слово, бессмертное слово,
Ты — пламенный светоч во мраке былого,
Ты гибло в темницах, среди рудников,
Томилось в неволе под гнетом оков;

Судили тебя, обрекали изгнанью,
Топтали ногами, предав поруганью,
Тебя сожигали рукой палача,
Но ты не смолкало, победно звуча.

Свободное слово, великое слово,
В плену у насилья, у коршуна злого,
К скале пригвожденный титан Прометей,
Ты рвешься на волю из цепких когтей.

Но годы промчатся — ты смело воспрянешь,
И, сильное правдой, любовью, добром,
С зарею над миром победно ты грянешь,
Как божий ликующий гром.

Спи, младенец, год за годом,
            Баюшки-баю;
Четырем твоим свободам
Я отходную спою.
Я писать указы стану
            Твердою рукой,
Дам покой тебе, смутьяну:
«Со святыми упокой!»

Если мало эскадронов,
            Слабо хлещет плеть —
Для тебя я и патронов
            Не хочу жалеть.
Приложу к тому все силы,
            Чтоб создать покой:
Нет покойнее могилы,
«Со святыми упокой!»

Я из дядек буду старшим —
            Вот тебе мой сказ,
И наклею над монаршим
            Треповский указ:
Там — свобода «арестантам»,
            Здесь — свободным крест,
Разъясню манифестантам
            Царский манифест.

Хороните павших с миром,
            Говорите речь, —
Ей в ответ, сливаясь с клиром,
            Прогремит картечь.
Брызнет кровь, по ленте красной
            Потечет рекой…
Спи, младенец мой прекрасный,
«Со святыми упокой!»

Я — порядка оборона,
            Всюду озарю
Светом факелов Нерона
            Конституции зарю.
Спи, дитя, под сводом склепов,
            Нас не беспокой;
Пропоет свободе Трепов:
«Со святыми упокой!»