Антология - Европейские поэты Возрождения

В неровных бороздах убогие ростки
До срока родились, но холод грянул снова,
Чтоб с юной красотой расправиться сурово,
И вновь пришла зима природе вопреки.

Для чахлой поросли морозы нелегки,
Но ей на выручку прийти метель готова,
Укроет белизна надежного покрова
И вдосталь напоит весною колоски.

Надежды любящих — ростки хлебов зеленых,
Обида и разлад, как изморозь на склонах,
Когда погожий день еще за тучей скрыт.

Таится блеск весны под сумрачною тенью,
Размолвки любящих приводят к примиренью,
А гневная гроза возврат любви сулит.

Рыданья горестные, вздох печали
И слезы, застилающие взор, —
В них боль моя, обида и укор,
Они мои мученья увенчали.

Надежды призрачные, как вначале,
Смятенье мыслей и страстей раздор, —
Агонии моей наперекор
Все эти чувства вновь затрепетали.

Ты слышишь, небо, мой посмертный стон,
Он сдавлен горем, смертью заглушен,
Ты покарай раскаяньем Диану.

За то, что навязала мне вражду,
Желала, чтобы я сгорел в аду,
И нанесла мне гибельную рану!

На строгий суд любви, когда меня не станет,
Мое истерзанное сердце принесут,
Кровоточащий ком, обугленный, как трут,
Свидетельство того, как беспощадно ранят.

Перед лицом небес несчастное предстанет,
Где отпущение лишь праведным дают,
Оно всю боль свою слепой Любви на суд
Представит, а тебя в ответчицы притянет.

Ты скажешь: это все Венера, все она
И озорник Амур… мол, не твоя вина.
Но ведь на них валить — нехитрая наука.

Смертельный этот жар сама ты разожгла,
И если Купидон пустил стрелу из лука,
Твоя зеница — лук, твой быстрый взор — стрела.

Как, я изменчив? Мненье ложно,
Моя привязанность крепка.
Скажите лучше: разве можно
Построить зданье из песка?

Вас холодность моя тревожит?
О, я всегда гореть готов,
Но ведь огонь пылать не может,
Коль не подкладывают дров.

Ну, что поделаю я с вами?
Вы охлаждаете мой пыл…
Поджечь не может льдину пламя,
А растопить — не хватит сил.

Сырое дерево способно
Дымить, а не огонь питать.
И тело впрямь душе подобно,
И госпоже слуга под стать.

Рассеяться успели грезы…
Как заливает дождь костер —
Так погасили в сердце слезы
Пожар, пылавший до сих пор.

Когда любил я беззаветно —
Смеялись вы, меня дразня.
Когда ж увидел: чувство тщетно, —
Вы обвиняете меня!

Я вижу: вам для развлеченья
Была нужна моя любовь.
Мои жестокие мученья
Вы смаковали вновь и вновь.

Вас разлюбить решил я, знайте,
Решил избавиться от мук.
Ну что же, на себя пеняйте:
Ведь это — дело ваших рук!

Ни молния, ни зной не тронут стебелька
Прижавшейся к земле ползучей повилики,
Вовек не поразит сей гнев небес великий
Былинки тоненькой и нежного цветка.

Но кедр, уткнувшийся вершиной в облака,
Но стены крепостей и скал высоких пики
От бурь и войн дрожат, и гордому владыке
Грозит Юпитера разящая рука.

К примеру вспомните того[265], кто, как хозяин,
Топтал несчастный край от Сены до окраин.
Другой всю Францию возвел на эшафот,

Он солнцу господин, ему покорны луны.
Так всякий, вознесясь, нисходит в свой черед,
Покорно следуя за колесом фортуны.

Осточертело мне транжирить мой досуг,
Свободу продавать мне больше неохота,
На что-то уповать и ублажать кого-то,
Во имя долга быть одним из верных слуг.

Мне больше по душе пустынный горный луг,
Ночлег под скалами и мрак под сводом грота,
Густая сень лесов, где нега и дремота,
Где столько отзвуков рождает каждый звук.

Принцесс увеселять и принцев надоело,
И даже мой король[266], который то и дело
Мне дарит милости, увы, постыл и он.

От почестей и ласк держаться бы подале,
Не надо их совсем, уж лучше быть в опале,
Чтоб не кричал никто, что я хамелеон.

Когда Жодель пришел[267], оставив наши стены,
Еще от смертных мук бессилен и разбит,
Когда подземных царств ему открылся вид,
Он с облегчением вздохнул от перемены.

Он Ахеронт нашел приятней нашей Сены,
Парижа нашего приятнее — Аид:
Хоть этот порт черней, но все ж не так смердит,
Как жизнь там, наверху, и все ее измены.

Харон берет его в свой погребальный челн,
И говорит Жодель, плывя во мраке волн:
«Нельзя ль мне утонуть, чтобы скончаться снова.

И столь же выгадать еще один разок,
Как в этот первый раз?» Но больше он не мог
Переменить жилье для счастия двойного.

Ваш пес в опале, сир. Под ним холодный пол,
А некогда он спал сладчайшим сном в постели.
Он преданность свою вам выказал на деле,
Среди придворных он предателей нашел.

На вашей службе он вынослив был, как вол,
И перед ним враги от ужаса немели.
Теперь он бит, его не кормят по неделе.
Неблагодарность, сир, горчайшее из зол.

За ловкость, молодость вы так его любили.
Теперь же он презрен. Уже другие в силе.
Коварством, злобой он теперь терпим едва.

Он брошен. Перед ним все двери вдруг закрыты.
Вы травите его, но знайте, фавориты:
За верность плата всем, всем будет такова.

Восходит солнце вновь и огненной короной
Сияет в дымке золотой.
Светило ясное, огонь любви святой,
Пронзи потемки душ стрелою раскаленной,
Погожим днем нас удостой.

Но солнце всякий раз становится смиренней,
Смежает свой слепящий взор,
Когда над всей землей, поверх долин и гор,
Плывет завеса мглы, скопленье испарений,
Скрывая голубой простор.

Господень ясен лик, но свет его мы застим
Густыми тучами грехов,
Когда они ползут, стеля сплошной покров,
Всплывают над землей, становятся ненастьем,
И черный небосвод суров.

Но полог сумрачный колеблется, редеет.
Его пробил могучий свет.
Бегите прочь, грехи! Нам солнце шлет привет,
Оно своим лучом ваш темный рой рассеет,
Развеет — и завесы нет.

Из праха нам восстать, над мраком, над могилой,
Как день из ночи восстает.
И если смерть — врата во тьму, то в свой черед
Любой погожий день — кончина тьмы унылой.
А жизнь над смертью верх берет.