Алексей Лозина-Лозинский - Противоречия: Собрание стихотворений

Недобрый холод льет из урн потоком нищий
И недовольный всем брюзжащий плювиоз
На бледных жителей соседнего кладбища,
А на предместие – туман смертельных грез.

Худой, чесоточный, мой кот во мраке где-то
Всю ночь без отдыха скребет бока себе,
И зябнущий фантом, дух дряхлого поэта,
Печально жалуясь, блуждает по трубе.

Тоскует колокол; дрова в печи дискантом
Аккомпанируют простуженным курантам
И в кипе сальных карт, средь грязных королей

(Одной старухи дар, погибшей от водянки),
Болтает, хороня былой любви останки,
С зловещей дамой пик пустой валет червей.

Я – как король дождливейшей страны,
Бессильный, молодой и старый в то же время,
Что, презирая все забавы старины,
С собаками скучает, как со всеми.
Ничто не веселит жестокого больного –
Ни виселицы шест, ни сокол, ни народ,
Что у дворца перед балконом мрет,
Ни песенька шута… Кровать его алькова
Подобьем кажется большой, могильной ямы,
Не могут выискать его двора статс-дамы
Такого нового бесстыдства туалета,
Чтоб скрасть улыбку с губ у юного скелета.
Ученый, золото готовящий чудак,
Болезнь из короля не мог изгнать никак,
И ванны римские из крови (вспоминают
О них, состарившись, властители земли)
Тот отупелый труп, в котором протекает
Не кровь, а Леты муть, согреть не помогли.

Гетеры старые в тепле поблекших кресел,
Бледны, намазаны, жеманятся устало;
С ушей их падает звон камня и металла
И взор их Льстив, зловещ, и мертвенен, и весел.

Их облики без губ и без окраски губы
На зелени ковров нергаментны и гадки,
И ищут золото, как в адской лихорадке,
В карманах пальцы их, порывисты и грубы.

Со свода грязного ряды больших кинкетов
Льют свет рассеянный на окруженных славой,
Приволочившихся мотать свой пот кровавый,
Туманных, ледяных и сумрачных поэтов.

Вот черное табло, что ночью созерцаю
Я, ясновидящий, затравленный и скучный.
Я вижу и себя: я там, в норе беззвучной,
Холодный и немой, завидуя, взираю.

Завидуя им всем, их цепкой страсти смелых,
Пришедших торговать нахально предо мною
Былою красотой иль славою былою,
И смеху мрачному развратниц престарелых.

И я взволнован был от зависти к стремленью
Несчастных к пропасти с наибезумной кручи,
Что всё же предпочли, самим себе наскучив,
Свой ад – ничтожеству и боль – уничтоженью.

Галантной дамы взор, особенный и быстрый,
Скользящий холодно, как луч луны, когда,
Купаясь в озере, раскидывает искры
Ее небрежная, пустая красота,

Распутный поцелуй веселой, тощей Ады,
Последнее экю меж пальцев игрока
И звуки музыки, дрожащие рулады,
Как чья-то дальняя и нервная тоска,

Всё вздор перед тобой, объемистая фляга!
Из брюха твоего волнующая влага
Благочестивого поэта веселит

И льет в него глотки надежды и отваги
И гордость, этот клад для каждого бродяги,
С которой он на мир, как Бог с небес, глядит.

Это Смерть нас живит и, увы, утешает,
Как надежда, конец драгоценный пути,
Дорогой эликсир, что бодрит, опьяняет,
Дарит силы до вечера снова идти…

Это светоч, мерцающий в мраке неверно,
В непогоду зимой указующий путь,
Знаменитая, жданная нами таверна,
Где мы можем поесть и уснуть.

Это Ангел – с его магнетических пальцев
Ниспадают экстазные сны на скитальцев;
Для нагих и для нищих он стелет постель…

Пенсион бедняка, первородина, цель,
И мистичный чердак, и немой, и прелестный…
Это портик, открытый в простор неизвестный.

Сколько раз мне лобзать, бубенцами звеня,
Низколобую Карикатуру?
О, колчан, сколько стрел пропадет у меня,
Прежде чем я постигну Натуру?

Разве мы созерцали величье Творца?
Продаваясь для славы и хлеба,
Мы разрушили мир, этот мир до конца,
Но мы адски хотели бы неба!

Есть святыни не знавшие взоры.
Есть идущие мрачно скульпторы,
Молотя тебя в лоб, как кузнец,

К Капитолию тьмы и молчанья.
Вера этих — цветы их сознанья
Распуститься заставит Конец.

Да, колыбель моя была в библиотеке;
Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина,
Романы, словари, латыняне и греки…
Я, как in folio, возвышен был тогда.
Два голоса со мной о жизни говорили.
Один, коварен, тверд, сказал мне: «Мир – пирог.
Развей свой аппетит. Ценой своих усилий
Познаешь сладость ты всего, что создал Бог».
Другой же закричал: «Плыви в бездонных сказках
Над тем, что мыслимо, над тем, что мерит метр».
Ах, этот голос пел, баюкал в странных ласках,
Пугал и волновал, как с набережной ветр,
Как кличущий фантом, пришедший ниоткуда.
Я отвечал: «Иду!» И это я тогда
Вдруг ощутил ту боль и ту судьбу, что всюду
Ношу теперь с собой, ношу всегда, всегда…
Я вижу новые созвездья из алмазов
В чернейшей бездне снов, за внешностью вещей;
Раб ясновиденья и мученик экстазов,
Я волоку с собой неистребимых змей.
И это с той поры я, как пророк, блуждаю;
В пустынях и морях я, как пророк, один.
Я в трауре смеюсь, я в праздники рыдаю
И прелесть нахожу во вкусе горьких вин.
Мне факты кажутся какой-то ложью шумной,
Считая звезды в тьме, я попадаю в ров…
Но Голос шепчет мне: «Храни мечты, безумный.
Не знают умники таких прекрасных снов»…

Паскаль бездонность знал, кружащуюся с ним.
Увы! Всё – бездна, всё – желанье, дело, слово!
Я – беспрестанный страх, и каждый миг я снова
Дрожу от ужаса всем существом своим.

Вверху, внизу, везде молчанье, глубина.
На темноте ночей своим искусным пальцем
Бог чертит предо мной, истерзанным страдальцем,
Кошмары без конца… Как трепещу я сна!

Он – черная дыра! Во сне куда-то в вечность
Проваливаюсь я, в неведомую тьму…
Ах, в каждое окно взирает бесконечность!

Мой разум, раб тоски и головокружений,
Зовет к бесчувствию, стремится к Ничему!
А, жить всегда, всегда средь чисел и явлений!

Трущобный нищий он иль он Христа служитель,
Высокомерный Крез, Цитеры куртизан,
Сын пашни иль морей, сын севера иль житель
Долин пылающих, сожженных солнцем стран,

Байбак иль Вечный Жид, виллан иль горожанин,
Ведь всё равно всегда с бессильной головой,
Повсюду человек пред Тайной нищ и странен
И с ужасом глядит в просторы над собой.

Ты, небо! Свод тюрьмы, где душит нас угар!
Блестящий потолок театра-буффа, сцены,
Где топчет каждый шут кровавый пол арены…

Мечта отшельников, распутников кошмар,
Ты, крышка от котла, в котором мы вскипаем,
Мы все, ничтожества, мы, грезящие раем!

Печаль одинокой,
Осенней, далекой
Виолончели
Несет утомленность,
Тоску, монотонность,
Мысли без цели.

А вечер так душен,
Так бледен, послушен
Дальнему плачу…
Я вновь растревожил
Всё то, что я прожил…
О, как я плачу!

И в сад ухожу я,
Жестоко тоскуя,
На ветер злобный,
Безвольным, уставшим,
Я листьям упавшим,
Листьям подобный.