Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Бывают порою осенней
Особые ясные дни.
И улицы старых селений,
И старые липы в тени —

Всё дышит покоем, прохладой,
Такая прозрачность во всем…
Еще не порой листопада
Мы раннюю осень зовем.

В природе всегда равновесьем
Отмечена эта пора…
Да мало ли сложено песен
О ней у лесного костра!

Тяжелых снопов изобилье…
Флюгарки звенят на шесте…
И ласточек острые крылья
Мелькают в родной высоте,

И пу́гала дремлют у грядок…
А в избах — кисель да блины,
И отдых заслуженный сладок
Тому, кто работал с весны.

Рассветов холодная просинь,
Закатных часов желтизна…

Плывет над оврагами осень,
Трубит по дорогам она…

Люблю ее медленный, ровный
И радостный сердцу полет…

Опять в стороне подмосковной
Прозрачное небо поет.

Холодная, светлая осень
В начале тридцатых годов…

Раскидистый клен на откосе.
Синицы свистят у прудов.

Как радует сердце раздолье,
Простор неоглядный земли…
Здесь новые тракторы в поле
Недавней порою прошли.

И снова они со стараньем
По ближним дорогам гремят.
На них с-под ладони с вниманьем
Веселые дети глядят.

Вела меня в Горки дорога.
Стоял на пригорке крутом
Стожар невысокого стога,
Омытый осенним дождем.

И чист был настоянный воздух…
Казалось, нетрудно вдали
В прозрачных мигающих звездах
Найти отраженье земли.

И памятью сердце богато…
Над нивами высился дом.
В багровые волны заката
Гляделся он каждым окном.

Кого только в доме не встретишь…
Здесь столько бывало гостей…
С Байкала веселые дети,
Певец из казахских степей.

Здесь вместе с уральским шахтером
Бывал знаменитый актер;
Здесь люди дышали простором
И с Горьким вели разговор.

Ученый с седой бородою
Рассказывал долго ему
О колбах с тяжелой водою,
О новых растеньях в Крыму.

Твердящий как будто украдкой
Любимые строки стихов,
Поэт появился с тетрадкой
В один из таких вечеров.

И нет на земле расстоянья:
Несло поколенье сюда
Свершенья свои и мечтанья,
Великую славу труда.

Над Горками теплится вечер…
Приветлив вместительный дом…
И радостны шумные встречи
Бывали за этим столом,

И много людей настоящих
Здесь жизнь собирала сама,
Таких, кто отменный образчик
Характера, воли, ума.

Кто странствовал много по свету,
Кто с юности вечно в пути,
Кто смог всю большую планету
От края до края пройти,

Кто с юности строил упорно,
В тайге возводил города,
Чьей сказочной воле покорна,
Текла по пустыням вода,

Кто с радостью вкладывал душу
В деяние жизни своей…

И Горький внимательно слушал
Рассказы бывалых людей.

Он чуток был к фразе и фальши…
Коль врут — становился сердит…
Негромко, не слушая дальше,
Рукой по столу постучит…
Но если веселую правду,
Забыв о былой похвальбе,
Рассказчик решается храбро
Поведать друзьям о себе,

То Горький, внимая рассказу,
Смеется, и видим: слеза
Блеснет, затуманивши сразу
Его голубые глаза…
Становится тотчас он ласков,
И сразу же сердцем поймешь:
Прекрасна нехитрая сказка,
Бездарна красивая ложь!

…И вот я в его кабинете…
Уже затуманился день…
В холодном огне, в полусвете
Бежит над полянами тень.

За окнами — дождь, и промокла
Березка, в туман уходя,
Стучатся в прозрачные стекла
Зеленые капли дождя.

Он рукопись чью-то листает.
Задумался. Гладит усы.
А песня вдали нарастает,
Рокочут в столовой басы.

Становится ярок и пышен
Закат в голубой полумгле…

А груды прочитанных писем
Лежат на широком столе.

Конверты, листки, бандероли,
И всюду на них — штемпеля.
Взгляни — и увидишь раздолье:
Здесь вся пред тобою земля.

Открытка, где в красках неярких
Индийский горит океан,
А рядом — огромные марки
Из крохотных западных стран.

И всюду — и в песнях, и в прозе —
Предвестием бури гудит
Тот радостный ветер предгрозья,
Что души людей молодит.

Всё это доходит по праву
Сюда до поэта-творца.
Не просто огромная слава
К нему привлекает сердца.

Нет, смотрят спокойно и твердо
Мильоны людей на него.
Слова «Человек — звучит гордо»
Сегодня дороже всего.

Что нашего века чудесней?
Что радости нашей светлей?
Летит на заре Буревестник
В простор знаменитых морей…

И море волнуется снова…
Гроза не смолкает над ним…
Великое русское слово
Становится нынче родным

Всем тем, кто в безмерной надежде
Грядущему молвит: «Пора!»
Прошло невозвратное «прежде»,
Навек миновало «вчера»,

И завтрашний день величавый
Встает над землею большой —
С его исполинскою славой,
С его богатырской душой.

Художник, до жизни возвысясь,
Нашел назначенье свое:
Правдивый ее летописец,
Творит он и строит ее.

Он был исполинским деяньем
С такой небывалой судьбой,
При жизни казался сказаньем,
И трудно мне было порой

Поверить, что Горького слышишь,
Что в комнате той же сидишь,
Что воздухом тем же ты дышишь
И в те же просторы глядишь.

Он кашляет. Дернулись плечи.
Прищурившись, смотрит во тьму.
(Как чувствовать больно, что нечем
Помочь в это время ему…)

Откашлялся… медленно дышит,
Глаза закрывая на миг…
«Но все-таки кто же напишет
Со временем книгу из книг,
Подробное повествованье,
Что жизнь ему в радость была,
Что горе свое и страданье
Он сжег, улыбаясь, дотла?

О будущем думайте чаще,
Склонясь над страницей своей…
Ведь книга учителем счастья
Должна быть всегда для людей.

И, с рабскою выдумкой споря,
Должна она к людям нести
Не пошлую проповедь горя,
А счастье большого пути».

Вдруг дверь отворяется. Входит,
Сутулясь, высокий старик.
Он комнату взглядом обводит,
К столу он идет напрямик.

Лицо его узкое в шрамах,
Как в метках былого пути.
От глаз его, странно упрямых,
Так трудно глаза отвести.

«А ваше лицо мне знакомо,—
Откашлявшись, Горький сказал.—
Кто нас познакомил?
Заломов?»

— «Нет, раньше я вас не встречал.
Я должен был встретиться с вами
Давно, но тогда не пришлось…
Прошел я, гремя кандалами,
Все царские тюрьмы насквозь».

Он руку, задумавшись, поднял
И молча подходит к окну.

«Поведать хочу вам сегодня
Я давнюю повесть одну.
Напомню про годы былые…»

Привычным движеньем руки
В массивной оправе, большие
Старик надевает очки.
С нежданной улыбкой во взгляде,
Поставивши стул пред собой,
Странички из школьной тетради
Листает могучей рукой.

«Не выкинешь слова из песни…
Сейчас… погодите… найду…
А дело то связано с Пресней,
Случилось же в пятом году…
Опять меня радость былая
К товарищам старым ведет…»

«Я в пятом году в Николаев
Пришел на „французский“ завод.

Массовки литейного цеха…
К нам шлют делегатов войска…

Я вскорости в Питер поехал —
Вручили мне явку в ЦК.

В Финляндии Ленина встретил,
С ним долго беседовать смог,
И встречи заветные эти
С тех дней в своем сердце сберег.

Да, было загадано много…
Но вновь Николаев зовет,
На юг побежала дорога,
На старый „французский“ завод.

Немало я взял поручений —
Москва-то была по пути,—
Вручил мне записочку Ленин:
Просил ее к вам занести.

Мороз фонари над мостами
Снежком опушил в синеве…
Я думал:
            как встретиться с вами?
Что ждет меня завтра в Москве?

И только я вышел с вокзала,
Услышал далекий раскат:
Москва на рассвете восстала,
Знамена над Пресней горят.

А в Пресне, у старого сада,
Жил друг мой по юным годам.
К нему поначалу бы надо,
Оттуда — с запискою — к вам.

Не скоро добрался до Пресни.
В тумане мерцают штыки.
Чем был тогда ваш „Буревестник“ —
Вам могут сказать старики.

Кто песню о нем не запомнил?
Везде Буревестника тень…
Сверкал отражением молний
В снегах разгоревшийся день.

Тревога! В огне баррикада!
Убитый товарищ упал.
Я встал, не задумавшись, рядом,
Ружье из руки его взял.

Снаряды протяжно завыли…
Плывет предрассветная муть…
Был ранен тогда я навылет
Жандармскою пулею в грудь.

Фуражка с кокардою близко…
Я спичкою чиркнул и сжег
В зеленом конверте записку, —
Закон конспирации строг.

Очнулся в тюремном халате.
На мокром полу я лежал.
Судили в судебной палате,
Отправили в дальний централ.

Обрушились каторги своды,
Да я не вернулся в Москву —
Пришли партизанские годы…
Теперь же в Приморье живу…

С тех пор много лет миновало —
А всё в моем сердце укор.
Вот шел к вам, волнуясь, с вокзала,
Не знал, как начать разговор, —

Ведь мучит меня и доселе
Моя перед вами вина…»

Замолк. И глаза заблестели…
Какая вокруг тишина…

Казалось, что облако дыма
Сюда донесло с баррикад —

Так явственно, слышимо, зримо
Былых перестрелок раскат.

Иль ветер с пылающих улиц
Сейчас нестерпимо гудел?

Рассказчик склонился, нахмурясь…
Задумавшись, Горький сидел.

Потом взял, помедлив, тетрадку.
Лицо его стало светлей.

Он вслух прочитал по порядку
Всё то, что записано в ней.

За окнами в поле — сиянье,
Прозрачный, трепещущий свет…

«Мне дорого ваше признанье…
Как жаль, что записки той нет…

Но радостно мне, что нежданно
Из дальней приморской земли,
С крутых берегов океана
Сюда вы с тетрадкой пришли.

Бесхитростны записи эти,
Но жгут они душу огнем…
Всего мне дороже на свете
Правдивое слово о нем».

Закат становился пестрее,
И мне показалось: вдали
Крыло Буревестника реет
У самого края земли.

Терялась тропа у обрыва…
Я шел вдоль изгиба реки…
Туман подымался над нивой…
Мигали в лесу огоньки…

Уключины рядом скрипели…
Вдоль берега лодка прошла,
И девушки песню запели
О липах родного села.

И песня летела, как сокол,
Подняв два могучих крыла,
Манила далеко-далеко,
К свершениям новым звала…

Бежала по склонам навстречу
Лесов золотая гряда.
Пылали костры по Заречью.
Как искра, мелькнула звезда.

А Горький стоял на поляне,
Где зло разгорался костер,
Смотрел на плывущий в тумане
Полей подмосковных простор.

Как будто, взойдя по вершине
На самый большой перевал,
Оттуда он взглядом орлиным
Земной окоем озирал.

Душой не старея с годами,
Как в странствиях давнего дня,
Любил он гудящее пламя,
Любил он стихию огня.

Огонь первозданно огромен,
Он сказочной силой богат,
Он в яростном пламени домен,
И он закаляет прокат.

Он в молнии, в отблеске плавок,
Он в солнечных вихрях гудит,
В салютах торжественной славы…

И сердце героя горит!

И память с годами не стынет:
Как будто то было вчера,
Я Горького вижу доныне
В немеркнущем свете костра.

Лицо его строго, и дума
Лежит, как морщина, на нем..
Не слыша окрестного шума,
Он долго следит за огнем.

Бежит по пригоркам дорога,
К другому ведет рубежу…
……………………………
Как в памяти теплится много,
О скольком еще расскажу…