Ричард Бротиган - 30 июня, 30 июня

Начинаю всего одно слово

начинать v.i. я затеваю или берусь
за какое-то действие, etc; приступаю

чтобы закончить.

Иногда я достаю паспорт,
смотрю на свою фотографию
         (так себе, вообще-то)

         лишь бы увидеть, что существую

Мне осталось быть в Японии шестнадцать дней.
29-го я полечу назад над Тихим океаном.
Через пять дней после этого я буду сидеть
в Монтане на трибуне деревенской
         ярмарки,

смотреть Ливингстонское Родео
         в честь Четвертого июля,
         и болеть за ковбоев,

         без Японии.

                           Самое
худшее в отелях – тонкие
стены. Эта зараза ничем
не лечится. Сегодня после обеда
я решил немного поспать, но тут в
соседнем номере надумали трахаться
         до выебания мозгов.
Кровать у них грохотала, будто старый аэроплан,
         когда его прогревают перед взлетом.
Я лежал всего в нескольких футах, пытаясь
уснуть, пока их кровать выруливала на
         полосу.

     Орсон Уэллс рекламирует виски по
японскому телевиденью. Очень странно смотреть
здесь, в Токио, как он уговаривает японцев
покупать виски «Дж & Дж Никка».

         Я всегда смотрю на него с обожанием.
Ночью мне приснилось, будто я снимаю одну такую
рекламу. В этом ролике было шесть черных
коней.

         Коней расставили так, что глядя
на них и на Орсона Уилсона, люди должны
выскакивать из домов и бежать в магазины
за виски «Дж & Дж Никка».

         Снимать такую рекламу непросто. Она
должна быть идеальна. Мы сделали много дублей.
Мистер Уэллс был очень терпелив и относился
с юмором.

         - Пожалуйста, мистер Уэллс, - говорил я. – Встаньте
поближе к лошадям.

         Он улыбался и становился поближе
к лошадям.

         - Годится?

         - Отлично, мистер Уэллс, просто идеально.

Сегодня я смотрю японский декадентский
фильм. Невиданный декаданс
увлек меня настолько, что
я превратился в ребенка, который только что
                  узнал,
         что тени бывают страшные,
         что в домах бывают привидения,
         что у людей бывают мысли,
         сделанные из кожи змей, которые наползают
         на невинность спящих младенцев.

В кино дело происходит в Токио
перед землетрясением 1 сентября 1923 года.
В готическом японском доме мужчина прячется
в огромном красном кресле, на котором прекрасная
женщина в экзотическом костюме занимается любовью
с другим мужчиной.
Этот второй мужчина не знает, что внутри кресла
         прячется
вуайерист, подглядывает за их страстью и чувствует ее.
Я долго смотрел кино,
прежде чем понял, что внутри кресла
         человек.

Фильм все крутился и крутился из декаданса
в декаданс, словно радуга извращения.
Я не могу их пересказать.
Вы все равно не поверите.
Красное кресло – только начало.

Я сидел, пригвожденный к стулу
вместе с сотней японцев.
Мы словно стали оргазмом
пауков, которые ебут сухую человеческую
         кровь.

                          Я
сижу в баре в неловком одиночестве
вместе с очень умным японским режиссером,
он не говорит по английски, а я по-японски.

Мы знаем друг друга, но у нас нет
переводчика. Раньше мы говорили.
Сейчас мы притворно заняты чем-то другим.

Он с закрытыми глазами слушает музыку
по фонографу. Я пишу эти строчки.
Пора домой. Он уходит первым.

Я поставил будильник на 9 утра.
но он не понадобился.
В 7:30 меня разбудило
         землетрясение.

Вынырнув из середины сна,
я лежал, слушал,
как трясется отель,
и думал, скоро ли 3003-й номер
окажется перекрестком
        Синдзюку
        30-ю этажами ниже.

Из будильника точно
вышибет дух.

Поперек блокнотного листка
         я нашел
единственное слово «мое».
Понятия не имею, зачем я его писал
и в чем его главное предназначение,
но я написал слово «мое» очень старательно

         а затем перестал

         писать.

Сон без сна,
потом спать опять
         и не
         уснуть.

Мне нравится, что этот таксист
несется по темным улицам
         Токио,
как если бы жизнь не имела смысла.
Я его понимаю.

Я часть. Нет,
я целое, хотя
может быть
я только его
         осколок

Я то, что начинается,
но не имеет начала.
А еще я полон дерьма
по самые уши.

Жду ее...
Нечем заняться, только писать стихи.
Она опаздывает на 5 минут.

Наверное, что она опоздает не меньше, чем на
         15 минут.
Сейчас в Токио 9 часов
         6 минут.

         - СЕЙЧАС прямо СЕЙЧАС –
         звенит дверной звонок.

         Она на пороге.
         В Токио 9 часов
                  6 минут,

         и все по-прежнему,
         только она здесь.

Зайди /
напиши мрачные стихи /
брось / если бы
все было так просто

Нельзя пуповину
привязать обратно
и пустить через нее поток
         жизни.

Наши слезы никогда до конца
         не сохнут.

Наши первые поцелуи живут
привидениями в наших ртах
         и тают
         в забвении.