Андрей Дементьев - Все в мире поправимо…

Мне б хотелось в будущем остаться.
Пусть одной строкой или абзацем…

Чтоб не все во мне досталось смерти.
Я хочу вести с потомком диалог,
Чтобы он мое услышал сердце
Между строк.

Когда я от жизни устану —
И скучным покажутся мне
Веселье щеглов спозаранок,
И алый закат в тишине.

И книга любимого барда
На первой странице замрет, —
Я встану за кафедру бара,
Где водка мне душу зальет.

И кто-то из местных прохожих
Узна́ет меня невзначай, —
И станет мне легче, быть может,
И тихо откатит печаль.

И я усмехнусь своей блажи,
Хандре, охватившей меня.

Так было уже не однажды.
Дай Бог, чтобы выдержал я…

Мамы, постаревшие до времени,
Верят, что вернутся сыновья.
Жены их, сиротами беременны,
То боятся правды, то вранья?

Все чаще хороню друзей,
Хотя они еще так молоды.
И сердце в горести своей
Пронизано смертельным холодом.
О, как мне не хватает их
Среди раздумий, встреч и творчества…
Ушедших из надежд своих
В мою печаль и одиночество.

Когда я вижу чье-то горе рядом,
Мне кажется – и я в нем виноват.
«Чем вам помочь?» —
Я спрашиваю взглядом.
И кто-то грустно опускает взгляд.

Чужое горе не взвалить на плечи,
Как чемодан или вязанку дров…
И все-таки кому-то станет легче
От молчаливо высказанных слов.

А жаль, что человек
Свой смертный час
Не может знать…
Мы все судьбой ведо́мы.
А был бы нам известен лет запас, —
Наверное, мы жили б по-иному.

И совершили больше добрых дел.
В карьере, может, ярче преуспели.
Уж точно – Бонапарт бы не посмел
Опробовать российские метели.

Не пожалели бы мы к сроку
Нужных слов
Для всех друзей, – далеких или близких.
И не был бы настолько бестолков
Мир, что Всевышний создал нам для жизни.

На морском пустынном берегу
Я нашел какой-то странный камень.
До сих пор его я берегу, —
Выброшенную морем чью-то память.

Проступал на камне силуэт
Женской красоты неповторимой.
Сколько было незнакомке лет?
Как звучало стершееся имя?

Камень ничего мне не сказал.
Как известно, молчаливы камни.
Смотрят на меня ее глаза —
Из разлуки, из печали давней.

Положил я странный камень тот
Рядом с синим томиком Петрарки.
А душа надеется и ждет,
Что раскроет таинство подарка.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И я на лаврах пару дней почил.
И ликовал, что признан в США,
Хотя к призу́ не дали ни шиша.

Стоит скульптура на моем столе,
Как память о высоком ремесле.
Сошлись навек в пожатье две руки,
Всем отчужденьям прошлым вопреки.

Мне мэр Нью-Йорка премию вручил.
И быть своим в чужбине научил.
Смотрю я с благодарностью на приз.
Поэзии не требуется виз:
В рукопожатье две страны сошлись…

Я радуюсь тому, что я живу.
Я радуюсь снегам
И майским радугам.
И птицам, прилетевшим в синеву,
И просто солнцу бесконечно радуюсь.

Я радуюсь твоим глазам в ночи,
Когда они так близко
Рядом светятся.
Когда слова мои,
Как руки, горячи…

Я радуюсь всему,
Во что нам верится.

Аба́на Те́рма – райский уголок.
Свою хандру сюда я приволок.
Лежу под пальмой, как орангутан.
Хотя не пил, но от пейзажа пьян.

А надо мною крона, —
Как концертный зал,
Где птицы демонстрируют вокал.
Зеленый веер пальмы
гасит жар.

Здесь так уютно…
Всю бы жизнь лежал.

Я в «Юности» печатал юных гениев
С седыми мастерами наравне.
Одним судьба ответила забвением.
Другие вознеслись на той волне.

Журнал гордился тиражом и славою.
И трудно пробивался к торжеству.
И власть, что не была в те годы слабою,
Считалась с властью имени его.

Но все забылось и печально минуло.
Журнал иссяк, как в засуху родник.
Виновных нет…
И время тихо вынуло
Его из кипы популярных книг.

Мы – скаковые лошади азарта.
На нас еще немало ставят карт.
И, может быть, мы тяжко рухнем завтра.
Но это завтра…
А сейчас азарт.

Я заново жизнь проживу,
Уйдя в твои юные годы.
Забуду знакомые коды
И старые письма порву.

А память, – как белый листок, —
Где имя твое заструится.
Исчезнут прекрасные лица
И станет началом итог.

Многое в душе еще осталось
От минувшей юности моей.
И напрасно ожидает старость,
Что душа вдруг покорится ей.

Я все тот же – в радости и бедах.
Время продолжается во мне.
Я не все в нем до конца изведал.
Мне еще удобно на коне.

Уезжают мои земляки.
Уезжают в престижные страны.
Утекают на Запад мозги.
Заживают обиды и раны.

Уезжают мои земляки.
Но былое ничем не заменишь.
От себя никуда не уедешь.
И несутся оттуда звонки.

Моя душа – как поле битвы.
И что ни день —
Здесь столько перемен.
Вот все мои сомнения разбиты
И здравый смысл сдается чувствам в плен.

Но здравый смысл еще придет на поле.
И победит… И под победный рев
Его удача отзовется болью
В моей душе, уставшей от боев.

Как быстротечна жизнь…
Казалось, что вчера
Отметил я свое тридцатилетие.
И вдруг пришла обидная пора,
Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,
Считаю их без горечи и ужаса.
Не по нежданным датам горьких бед,
А по счастливым дням
Любви и дружества.

Мама входила утром ко мне
И говорила негромко:
«Видишь, зайчики на стене, —
Утро уже.
Вставай, ребенок…»

Я поднимался и тер глаза.
И улыбался маме спросонок.
А мама молилась на образа
И повторяла:
«Вставай, ребенок…»

А потом уже сев за стол, —
Умыт, одет и причесан, —
Я веселую чушь порол
Под папину папиросу.

Сколько лет с той поры прошло…
Смотрю на семейное фото.
Есть в нем подписи и число.
И еще, очень грустное что-то.

Старый год уже начал прощаться.
Я шепчу ему тихо вослед:
«Пожелай нам удачи и счастья.
Тем, кто молод.
И кто уже сед…»

Бывший друг навеки враг.
Но не знал я про врага.
Лучше б поднял он кулак,
Чем хитрить исподтишка.

Я разрыв переживу.
Мне к вражде не привыкать.
Упаду ничком в траву
Уроню беду в тетрадь.

Никогда не говорите «НЕТ»
Прошлому, вспорхнувшему, как птица…
Сколько бы ни миновало лет,
К нам былое может возвратиться.
Радостью, обидой иль мечтой,
Но оно всегда вернуться может.
Удивит нежданной красотой,
Огорчит забывшеюся ложью.

Я грущу, что годы так быстры́.
Не могу я поспевать за ними.
Улетели в небо детские шары.
Позабылось чье-то дорогое имя.

Видно, наша жизнь идет ко дну.
Если мы заезжим кинозвездам
Можем бросить по́д ноги страну,
И свое достоинство, и гордость.

Я пришел из минувшей эпохи.
И прогнозам моим вопреки
В этом веке по-прежнему плохи
И дороги, и дураки.

И вышла из воды весенней
На берег моего стола.
Свела стыдливые колени
И робко руки подняла.

Я в красоту ее влюбляюсь,
Хотя из камня красота.
Моя любовь над ней – как аист
У опустевшего гнезда.

Но только с ней побуду рядом
За старым письменным столом,
Добрею мыслями и взглядом,
Смеюсь над глупостью и злом.

Ее улыбка неземная
И дорога мне и мила…
И Афродита это знает.
И не уходит от меня.